Последний сын

– И все же, – уверенно произнес Телль.

– Хорошо. Я вас прощаю. И знаете… Не только вы ведь сделали это. Но только вы пришли ко мне. Я тронут, – искренне сказал старик.

Телль держал чашку двумя руками.

– Сказали, что вы – гей, – тихо выдавил он.

– Нет. Но разве это имеет значение?

– Просто говорят…

– Говорят… – повторил за Теллем старый математик.

Тяжело поднявшись, он зажег конфорку под чайником.

– Если бы я был геем, я бы давно уехал. Тогда еще можно было уехать. Многие так и сделали… – старик сел боком к гостю и сложил руки на коленях. – А вообще, скажу вам, все это очень стыдно.

– Быть геем? – чашка Телля застыла на полдороги ко рту.

– Нет. Творить такое с людьми. Сейчас, чтобы сломать человеку жизнь, достаточно просто показать на него пальцем и сказать: гей. Так можно расправиться с соседом, который неприятен, с подчиненным на работе, даже с начальником. Да с кем угодно, – развел руками учитель и, поймав вопрошающий взгляд Телля добавил: – Да. И со мной.

– А как же тогда, что про них говорят?

– Я не специалист в семейных отношениях. Как видите, у меня нет ни жены, ни детей. Наверное, это дало повод.

Учитель налил себе кипятка в чашку и задумался, глядя в пол.

– Да, – кивнул он своим мыслям.

Подняв глаза на гостя, старик предложил еще чая.

– У меня есть, спасибо, – показал Телль свою чашку.

– По поводу геев, – устало начал учитель. – Вы просто подумайте сами: если люди любят друг друга, это – преступление? Разве любовь может быть преступлением? И какая разница, кто эти люди.

– Но ведь это же неправильно. Противоестественно, – последнее слово Теллю далось не без труда.

– Не стоит повторять то, что твердит Нацвещание, – махнул рукой учитель. – Подумайте сами: для вас лично кто опаснее – гей, который никого не трогает и живет сам по себе, тихой жизнью, или вор, который может вытащить деньги у вас? Или у вашей жены. Который может забраться в вашу квартиру, напасть на вашего сына.

Старик хлопнул слегка себя по колену. Взяв чайную ложку, он поглядел на нее и положил обратно на стол.

– Мне действительно трудно понять, почему общество выступает против геев, которые никого не грабят, не убивают, но как-то спокойно воспринимает подонков, нападающих на тех, кто не может себя защитить, – продолжил учитель. – Митинги против этого отребья как-то не проходят.

Телль ничего не ответил. Он держал обеими руками пустую чашку, не решаясь ее поставить. Учитель напряженно смотрел на отражающийся в чае свет лампы.

– Вы знаете, что будет с вашим сыном? – вдруг спросил старик.

– Знаю, – Телль почему-то был готов к этому вопросу.

Учитель кивнул и встал.

– Как бы оно ни было, мальчик должен учиться, – сказал он, уходя в комнату.

Вернулся оттуда старик с книгами.

– Вот, – он положил их на стол перед Теллем. – Возьмите учебники для Ханнеса.

Телль, не выпуская чашки из рук, покосился на книги.

– Там учебник иностранного языка лежит… – увидел он год издания на корешке книги, – старый какой!

– Все верно. Я его положил. Пусть Ханнес начнет заниматься им, – старик сел на табурет.

– Но иностранного сейчас нет. А то, что мы там когда-то учили – я уже забыл все, – признался Телль.

– Я помню, как его отменили в школах, – старик положил локоть на стол. – Но, может, когда-то все изменится. Мир большой, чтобы узнать его получше, нужен язык.

Поставив чашку, Телль осторожно поднялся со стула.

– Спасибо за чай.

Старик тоже встал.

– Спасибо за то, что занимались с сыном, – с теплотой сказал Телль. – Вы приходите. Ханнес будет очень рад.

Его слова тронули старика.

– Я постараюсь, – пообещал учитель.

Выходя из квартиры, Телль повернулся к нему. Смотреть на старика было тяжело.

– Простите меня.

Старик кивнул на двери других квартир и приложил палец к губам.

– Вы только сыну не говорите, пожалуйста, про то, куда вас вызывали, и что там было. Ханнес не должен чувствовать себя виноватым из-за ошибок взрослых, – шагнув к Теллю, прошептал учитель.

– Хорошо.

Подождав, пока Телль с учебниками подмышкой спустится по лестнице, старик закрыл дверь.

– Я был у твоего учителя, – вернувшись домой, сказал сыну Телль.

– Что с ним? Когда он придет? – загорелся Ханнес.

– Он прийти не сможет пока. Но, если он скоро не уедет, – обязательно придет. Он просил тебя учиться и передал книги.

С сожалением вздохнув, Ханнес взял учебники и отнес к себе в комнату.

Учителя Телль с Ханнесом ждали каждый день. Старик так и не пришел.

Борьба с горой

Телль просидел на кровати до утра. Он поднял голову на уличный свет за отошедшем от окна краем шторы, вытер ладонью лицо. Потом осторожно, чтобы не разбудить Фину, встал, шагнул к окну и поправил штору. Свет исчез.

Опустившись на пол возле кровати, Телль вытянул ноги, расстегнул ворот рубашки. Оказывается, он забыл вчера ее переодеть.

Может, им всем троим убежать? Ханнес – не Марк, да и сам Телль будет рядом с ним и Финой. Никакого другого выхода Телль не видел.

– Давно не спишь? – вопрос Фины вернул его из раздумий.

– Да уснешь тут… – Телль поднялся с пола на кровать.

– О чем ты думаешь?

– Вот только сейчас пришло в голову, – Телль выпрямил спину. – Знаешь, я ведь никому из наших детей так и не успел сказать, что люблю их. Простых, теплых слов они не слышали от меня.

Он тяжело выдохнул. Спина снова согнулась, голова опустилась.

– Что же делать? Не может так быть, чтобы не было выхода, – сказала Фина.

– Даже интернатов нет для таких детей.

– Как нет? Я же в интернате выросла. Не может быть, – Фина привстала на локоть.

– Ты в простом приюте выросла. И – когда это было? Для больных детей нет ничего, вот что мне сказали. А, для тех, кто остался без родителей, – не знаю. Я не спрашивал. Говорят, сейчас вообще ни на что нет денег.

В прихожей из радио заиграл гимн. В рабочие дни он игрался в шесть утра, в воскресенье – в восемь.

– Если накрыться подушкой, будет не слышно, – советовал жене Телль.

Сам он так и делал.