Последний тигр. Обитель Святого Ёльма
Шрифт:
Дорога тем временем свернула, пошла вниз, к берегу, туда, где над речкой завис хлипкий, деревянный мостик. Стало сразу ясно – лошади не пройдут.
Спешились и герн, не оглянувшись, первым пошёл вперёд. Он дошёл где-то до середины моста, обернулся и махнул Орису. Грамард сделал шаг, но тут доска под его ногой обломилась и он отступил. Предчувствие грызло, требуя найти другой путь на ту сторону реки, но гордость мешала сдаться. Перед глазами стояло волевое лицо Велиха, искажённое насмешкой. Орис уже почти решился идти, как вдруг из леса, справа от моста, бесшумно вышел зверь, отрезая ему путь обратно на тракт. Словно чувствуя
– Да прибудет с нами создатель, - обречённо выдохнул Велих, рывком подтянулся, но ветхие верёвки, только и ждавшие своего часа, порвались. Орис бросился в сторону, надеясь проскочить, но зверь одним прыжком настиг его. Яростный рёв распростёрся над рекой, заглушая крик герна и всплеск воды. Придавленный к земле пудовыми лапами о своей удаче Орис не думал, оскаленная пасть и смрадное дыхание зверя лишали надежды. Почему медлит? Мысли путались, сквозь рвущую грудину боль не пробивалось ни строчки из молитвенника, лишь глупая детская считалочка:
– Раз полоска, два полоска, лапы, уши, хвост из воска…
«…Раз полоска, два полоска, лапы, уши хвост из воска, три, четыре, пять и шесть, деток малых тигр съест…» Малькольм старательно выводил черные полосы на рыжей восковой фигурке, чернилами служила зола. Орис сидел рядом, закапывал в песок камни и веточки, в двух шагах от них, стоя по колено в воде, мать стирала бельё.
На берегу тлел костерок, дед старательно засыпал углями будущий ужин: серого, пойманного полу часом раньше, угря.
– Тигррррр, - гримасничая, прорычал Малькольм, пугая младшего брата. – Он вырастет и съест тебя! РРР!
Орис с криком бросил в Малькольма сухой веткой, но не попал и кинулся к деду, прятаться.
– РРР! Деток малых тигр съест — смеялся вслед его страху старший брат.
4
Очнулся Орис на белых простынях. Мокрая от пота подушка, пахла сыростью, наготу прикрывала лоскутное одеяло. Грудь туго перебинтована, но каждый вздох отдавался болью в рёбрах. Орис попытался встать, но затёкшее тело протестовало.
Бревенчатые стены показались клеткой. Дышала теплом печь, над головой скрипели доски – интересно, в чьей он постели? За окном темнота, ни проблеска, ни огонька. Посреди комнаты низкий длинный стол, чуть подрагивает пламя в масляных лампах. Чисто, аккуратно, на полу ковёр, большая редкость для этих мест.
Ни одной иконы. Ни одной пятиконечной звезды, оберега или замшелого талисмана на удачу.
Орис спустил ноги на пол, огляделся, но своей одежды не нашёл.
Скрипнула дверь, на пороге выросла тень, шарахнулось прочь пламя лампад, раскидав по стенам жуткие тени.
– Проснулся, - хозяйка шагнула вперёд, скинула мокрый капюшон плаща. Как не прислушивался Орис, дождя не услышал.
– Где я? Что случилось?
Он тряхнул головой, пытаясь припомнить, где и
что он пил, раз забыл такую красавицу, и память услужливо раскрыла перед ним двери.– Раздери меня Хатт… Быть не …
– Не поминай его имя в моём доме, - сказала девушка.
– Я подобрала тебя на дороге, ты явно чудом остался жив.
Девушка сняла плащ, повесила на крюк у печи и высвободила из плена заколок копну темных волос.
– На себе что ль волокла? – Орис любовался, но подозрительность в нём взяла верх. Не может быть чтоб юная, красивая и совсем одна в глухом лесу.
– А где мы находимся, Сешаль далеко?
Хозяйка улыбнулась, но не ответила. Переобула грязные сапоги, подпоясалась шерстяным платком и, закатав рукава, отодвинула стол к стене. Под ним оказалась дверца погреба.
– Есть будешь?
– Нет, спасибо, лучше скажи, как до города добраться, мне надо скорее возвращаться.
– Ночь на дворе, а ты куда-то собрался с переломанными рёбрами. Соглашайся пока добрая, а то утром глядишь ни с той ноги встану.
Желудок призывно заурчал. Орис сглотнул, но продолжал упрямо гнуть своё, не нравилось ему здесь.
– Вещи мои отдай, и не твоя это забота – мои рёбра.
Уже склонившись, чтоб открыть люк, девушка резко выпрямилась, вьющиеся кудри рассыпались по плечам, брови недовольно сошлись на переносице. Хозяйка сложила руки на груди, в упор глядя на неблагодарного гостя. Орис поёжился, в темноте он не мог понять какого цвета её глаза, но продолжал смотреть не отрываясь.
А в следующую секунду в сознании воцарилась темнота.
Ориса разбудил голод, он открыл глаза, сел и увидел за окном свою спасительницу. Девушка с лёгкостью орудовала топором, рубя дрова, только щепки летели. Подтянув повыше подол платья, красавица завязала его узлом, чтоб под ногами не мешался, стянула непослушные кудри в тугой ком на затылке, и Орис имел возможность любоваться крепкими икрами и загорелой шеей.
Стряхнув наваждение, он закрутил головой и на этот раз его вещи оказались на спинке кровати. Куртка, брюки, рубаха чистая, без единого пятнышка крови. Рубаха его, родная, и что ещё удивительней – целая.
Кряхтя и охая, он смог таки одеться самостоятельно, и даже встать и дойти до двери, но потом, то ли от голода, то ли от потерянной крови, навалилась слабость и колени предательски подкосились. Сил хватило лишь чтоб распахнуть дверь и упасть, прямо в объятия девушки. Та, с невероятной лёгкостью подхватила Ориса под мышки и поставила на ноги.
– Да кто ты такая? – спросил грамард. Орису было одновременно стыдно и любопытно. В свете дня он смог, наконец, рассмотреть цвет глаз девушки и вздрогнул.
– Жёлтые…
– Вот не разумный, неужели ещё не понял к кому попал?
– Ты…
– Да, я! – сказала она и завела Ориса в дом, где усадила обратно на кровать. Он вспомнил, что говорил вчера и покрылся холодным потом. Она ему гостеприимство, а он ей…
– Зовут тебя как, счастливчик?
– Орис… Так я умер вчера?
– Да нет, вот глупый, сказок начитался. Зачем бы ты мне мёртвый то? Суп из тебя не сваришь.
Орис не отказался бы сейчас снова впасть в беспамятство, ноги стали совершенно ватные от страха, девушка как ни в чём не бывало, суетилась, ставя на стол котелок с кашей, тарелку, ложку, чашку с молоком и масло.