Последний Завет
Шрифт:
– Mia Carla, да убережет и дальше Господь тебя и твою дочурку!
– Меня бережет вот этот человек, что сидит напротив.
– Не кощунствуй, – предупредил отец.
– Ты и в самом деле прикончила двоих мужчин? – удивился Лука.
– Речь шла о жизни Леа.
– Как можно убить кого-то простой авторучкой?
– Авторучкой можно много чего сделать.
– Все-таки с трудом верится. К тому же женщина против двух профессиональных убийц…
– Купи римскую газету, узнаешь больше подробностей, чем от меня.
– С чем пожаловала? – Вопрос прозвучал из уст отца. Тон был лишен агрессивности или упрека.
Карла посмотрела
– Она сюда прятаться приехала, – усмехнулся Марко.
– Помолчи-ка! – бросил Маттео старшему сыну.
Воцарилась тишина, и все глаза обратились к Карле, пытавшейся прочесть ответ на лице Натана.
– Я приехала за прощением.
Ее мать снова перекрестилась.
– Почему сейчас? – спросил Маттео.
– Хотела познакомить вас с Леа… и с Натаном.
Натан чуть заметно улыбнулся в знак одобрения.
– Собираетесь пожениться?
Вопросы становились все труднее, словно в какой-нибудь телеигре. Выиграет ли она прощение в этой викторине?
– Папа, можно мне уложить Леа?
– Бедная малышка! – воскликнула мать и засеменила готовить постель внучке в прежней комнате своей дочери.
Натан встал, держа Леа на руках, и проследовал за Карлой на те десять квадратных метров, что в течение целых семнадцати лет были ее жилищем. Карла заметила, что после ее ухода тут ни к чему не притрагивались, словно в скромном мавзолее, посвященном ее памяти. Натан впитывал в себя атмосферу этого места. Афиши фильмов, фотографии кинозвезд и постеры с изображением Папы, украшавшие стены, свидетельствовали, что деревенская девушка росла на грезах, сфабрикованных в Чинечитта, Голливуде и Ватикане. Фото в рамке на ночном столике очаровало его больше, чем все остальные: Карла в платье для первого причастия. Ее уже расцветшая красота контрастировала со строгостью благочестивого наряда. На сундуке и шкафу были навалены многочисленные книги. Никаких книжных полок. У Браски чтение ассоциировалось с праздностью, а это баловство мебели не достойно. Только Библию и Евангелие полагалось держать на почетном месте. Уложив Леа, они вдвоем вернулись на кухню.
– Папа, можно мне переговорить с Натаном несколько минут? – спросила Карла.
Патриарх даровал согласие, указав на дверь величавым жестом. Они вышли, за ними поодаль последовали Марко и Лука. Карла объехала всю планету, сталкивалась с типами весьма скверной породы, выдержала немало ударов, но в своей сицилийской деревне могла передвигаться только с позволения отца и под присмотром братьев. По крайней мере, если Коченок решит заявиться сюда, она будет под надежной защитой.
– Твой рассказ произвел на меня впечатление, – сказал Натан. – Тебе понадобилась дьявольская решимость, чтобы избавиться от наемников мистера К.
– Какого черта тут делаешь?
Он окинул ее взглядом от кончиков волос до пальцев ног. Поскольку, любя Карлу, он любил в ней все, ее длинные черные ресницы, матовую кожу, ее сицилийскую кровь, историю ее страны. Приехать к ней домой для него в каком-то смысле означало заняться с ней любовью. Такую страсть было трудно объяснить, так что он удовлетворился краткой репликой:
– А ты?
– Это самое безопасное место. А также повод забыть старые обиды.
– Я тоже так подумал.
– Что ты им наплел, что они стали такие…
– Гостеприимные?
– Да.
– Я
им говорил о Конфуции.– О Конфуции?
– По Конфуцию, счастливые семьи обеспечивают гармонию мира. Члены одной семьи должны помогать друг другу и оказывать поддержку. Родителям надлежит учить детей добродетели, а детям – почитать своих родителей.
– Думаю, они бы предпочли, чтобы ты цитировал Христа.
– Я это и сделал, напомнив, что Христос проповедовал любовь и прощение.
– А сам-то ты веришь в Иисуса?
– Да, как в историческую личность вроде Ганди или далай-ламы. Я сказал твоим родным, что ты простила им их слабость, обрекшую тебя на изгнание.
– Ты немного поспешил.
– Если бы я не поспешил, я бы здесь не оказался.
– Ты встрял между мной и моей семьей. Проклятье, я ведь даже не знала, что отцу отвечать!
– Я ни во что не встревал. Между тобой и ими уже давно не было никаких отношений. Сегодня они восстановлены. Тебе укреплять их.
– А кто тебе сказал, что я хочу опять завязать с ними отношения?
– Твое присутствие здесь.
– Погляди-ка на это. Братья от меня ни на шаг не отстают.
Лука и Марко курили под вязом, метрах в пятидесяти.
– Прими их правила, ты ведь у них дома, в мире, основанном на обычаях. Самое малое, что мы можем, – это уважать их.
– Почему ты был так уверен, что я приеду именно сюда?
– Часть своей жизни я посвятил тому, чтобы ставить себя на место довольно малоприятных типов. В сравнении с этим поставить себя на место женщины, которую любишь, вовсе не было подвигом.
– Где ты был в последнее время?
– В аду.
Она посмотрела на него, не понимая.
– В голове убийцы.
– В «Макдоналдсе» я сперва подумала, что это ты на меня напал. Не сразу сообразила, что ты меня, наоборот, спасаешь. Уж больно взгляд у тебя был нехороший.
– Я иногда сам задаюсь вопросом, что означает мысленно стать убийцей: выйти из себя или же войти в самую глубь.
– Полиция тебя винит во всех грехах.
– Учитывая их способности, они всегда идут по простейшему пути.
– Где убийца?
– Я его убил.
– Почему?
– Он слишком хорошо защищался.
– Чего он хотел? Зачем убил всех этих людей?
– Он был всего лишь отравленным плодом с древа зла. Корни глубже.
– Значит, еще ничего не закончилось?
– Нет.
– Ужасная история. Из-за нее мы стали убийцами. Но кто нас осудит, Натан?
– Судить вправе только жертвы.
– А если они мертвы, кто тогда?
– Совесть.
Она подошла ближе и в порыве нежности положила голову ему на плечо. Слова Натана напомнили ей речи Халила Джебрана. Год назад итальянка затвердила «Пророка» наизусть, чтобы изгнать боль, точившую ее сердце.
«…Если кто-то из вас, карая во имя правоты, вонзает топор в древо зла, пусть не забудет про корни… А вы, судьи, жаждущие справедливости… Какой приговор вынесете вы тому, кто убивает плоть, когда в нем самом душа убита? И как покараете вы тех, чьи угрызения совести больше, чем их проступки?»
Американец тронул опухшее из-за ушибов лицо итальянки и коснулся губами ее кровоподтеков. Хотел запечатлеть свою нежность поверх гораздо менее деликатных отпечатков, оставленных Коченком, Аськиным и убийцей из «Макдоналдса». К счастью, время уже начало стирать эти стигматы, портившие чистоту черт Карлы. Время – драгоценнейшее из благ.