Последний Завет

– Тогда понятно. Чему обязаны честью вашего визита?

Драготти опять сел. Его голос был монотонным, лицо замкнутым, а буравящий взгляд прощупывал намерения странного посетителя. Перед Натаном был вылитый портрет самой инквизиции. Правда, слишком уж моложавый. Чтобы урвать в этом возрасте столь высокий пост в апостолической иерархии, без подлости не обойтись.

– Я расследую убийство нескольких человек, произошедшее двадцатого декабря в лаборатории города Фэрбэнкса на Аляске.

– Далековато отсюда.

– Можете вы ответить на несколько вопросов?

– Любопытство – уловка Люцифера, побуждающая людей бросать вызов всеведению Божию. Так что спрашивайте на свой страх и риск.

Лав решился на второй тест. Достал видеокассету из кармана и бросил ее на стол, опрокинув стаканчик из слоновой кости с заточенными карандашами одинаковой длины. Прелат поспешил собрать их и расположить как прежде, подтвердив предположение о владеющем им навязчивом беспокойстве. Он не выносил ни беспорядка, ни микробов, ни неуверенности, ни новизны – ничего, что пятнало бы высшее совершенство. Стоя во главе Конгрегации в защиту вероучения, он был наделен огромной властью. Клаудио Драготти полностью соответствовал психологическому портрету убийцы из Фэрбэнкса. Он взял кассету двумя пальцами, словно мусор.

– Что это?

– Это оригинал видеозаписи, смертоносные поиски которой вы ведете вот уже несколько недель. В некотором роде Грааль нашего времени.

– Это шутка?

– Нет, научный опыт.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Вы убили того, кто ее сделал, агента Боумана, равно как докторов Флетчера и Гровена, их ассистентку Татьяну Мендес и их подопытного Этьена Шомона, двадцатого декабря в лаборатории Фэрбэнкса. Вы привели в порядок место преступления и забрали с собой все материалы, касавшиеся экспериментов. За исключением этой записи, которую Боуман позаботился спрятать.

Долгое молчание, нарушаемое лишь тиканьем часов. Обвинение было нешуточным, и кардинал обдумывал подходящую реакцию. Его размышления прервал спасительный телефонный звонок. Слушая своего собеседника, он разглядывал непрошеных гостей. По его «да… да, я в курсе… уже занимаюсь этим» Натан понял, что кардиналу сообщают о двух швейцарских гвардейцах, обнаруженных без сознания. Учитывая поведение прелата, который, похоже, не собирался сдавать парочку наглецов силам правопорядка, Натан рассудил, что не ошибся. Кардинал положил трубку и спросил:

– Что, методы ФБР изменились?

Явный намек на то, как они с Карлой проникли в Ватикан, а может, и на образ действий Клайда Боумана.

– Нет, это убийцы эволюционировали. Мы лишь приспосабливаемся к ним.

– Как вы добрались до меня?

– Меня наставили на путь святые отцы Санчес, Альмеда и Гарсиа. Первый прикарманил награду, обещанную за меня Тетсуо Манга Дзо. Второй косвенно обвинил вас. А третий дал себя убить, пытаясь доставить это обвинение.

– Что за зловещая клевета?

– Прежде чем покончить с собой, Альмеда написал вам письмо. Гарсиа должен был передать его вам в собственные руки, но, когда он пустился в путь, вы его убрали. По какой-то непонятной случайности вы не ознакомились с этим письмом, потому что продолжили зря проливать кровь…

– О чем говорилось в письме?

– Альмеда там сообщает, что пресловутая видеозапись, оригинал которой вы ищете, всего лишь мистификация, цель которой – завлечь вас в ловушку. Мистификация, блестяще осуществленная агентом Боуманом с помощью ученых и священника. Доктор Гровен даже сыграл роль воскрешенного Шомона. А отца Альмеду Боуман привлек, чтобы придать достоверности началу фильма и покрепче зацепить вас. Священник согласился войти в игру, не оценив последствий своего поступка. Когда же понял, что натворил, покончил с собой.

Кардинал уже не справлялся с маниакальным беспокойством, искажавшим его лицо. Если переплетенные длинные тонкие пальцы еще как-то маскировали лихорадочное подергивание лицевых мышц, то судорожного моргания скрыть уже не могли. Натан довершил свою обвинительную речь:

– Альмеда заявляет, что розыгрыш Боумана выпустил дьявола из преисподней. И умоляет вас простить его и положить конец ужасной угрозе, нависшей над миром.

– Простить его я еще могу, – отрезал Драготти. – Что до остального, то не понимаю, на что он намекает.

– Эта ужасная угроза исходит от тех, кто пролил кровь, чтобы завладеть материалами проекта «Лазарь».

– Проекта «Лазарь»?

– Проекта воскрешения мертвых.

– В основе этой затеи – смерть.

– И кто же к ней приговаривает?

– Мы все к ней приговорены, мистер Лав. Приговор обжалованию не подлежит и может быть приведен в исполнение в любой момент. Так Бог судил.

Драготти ускользал, становился неуловим, прячась за красивыми, гладкими фразами и своим Господом Богом. Но лакировка уже пошла трещинами. Нервный тик выдавал кардинала лучше любого детектора лжи. Сознавая свою слабость, он был готов говорить. И даже сказал уже слишком много. «В основе этой затеи – смерть» – так мог выразиться человек без предрассудков, вольнодумец. Натан проник в лагерь противника и завязал с ним диалог. Теперь ему надо вынудить его занять определенную позицию. Драготти предоставлялись три альтернативы: все отрицать, уничтожить сидящего напротив кляузника или вступить в переговоры. Отрицание своей виновности повлекло бы углубленное расследование полицейских, сующих свой нос повсюду, даже под его митру. Уничтожить Натана, что пока никому не удалось, было бы еще более рискованно, поскольку рядом с ним сидела Карла, а за их спинами стояло ФБР. Оставался третий вариант, к которому и рассчитывал подтолкнуть его Натан.

– Если Бог судья, то вы палач.

– Исполнитель, – поправил Драготти.

– Чьей воли, собственно? Бога или Папы?

– Папа – это наша королева Английская, икона для простого люда. Я же представляю Ватикан.

– Чем тогда ничтожная фальшивка могла так напугать Ватикан?

– Чтобы ответить, я должен сперва просмотреть ее, – возразил Драготти.

Он все еще сопротивлялся.

– Поставим вопрос иначе: почему само существование этой пленки вызвало такую ярость Ватикана?

Кардинал приложил пальцы с наманикюренными ногтями к своей дергающейся губе.

Натан сменил тактику:

– Позвольте мне рассказать вам одну историю, – заговорил он. – Про японского монаха, Акиру Ками, великого мастера клинка и необоримого противника, которому однажды надоело отвечать мечом на провокации. Через неделю после того, как он принял это решение, ему нанесли три визита. Первым явился один ронин, решивший отомстить за смерть своего господина. «Твой господин хотел выведать секрет моего искусства. Если бы я оставил его в живых, он в конце концов победил бы меня, пользуясь моими же приемами», – сказал ему Акира Ками. «Ты оправдывался передо мной, словно я твой судья. Поэтому я, как судья, дарую тебе жизнь», – решил самурай, выслушав его.

На следующий день перед монахом предстал другой самурай, желавший помериться с ним силой. «Я победил немало таких молодых людей, как ты, которые хотели доказать мне свое превосходство. Ты пришел, чтобы пополнить ряды моих жертв или чтобы учиться?» – сказал Ками. «А чему я научусь у тебя?» – спросил самурай. «Побеждать без боя», – ответил монах. Тотчас же самурай опустился на колени и стал его учеником.

Через неделю трое ниндзя, привлеченные наградой за поимку великого мастера, подкрались к нему исподтишка. Акира Ками издал киай, мощный крик, от которого умолк лес, а испуганные ниндзя бежали.