Последняя девственница королевства

— Отдохнуть?! — насмешливо проговорила прислужница. — Это тебе не прежний, старый и слабый, Корональ. Этот молод и полон сил. Очень сильный, правда; он поспал не больше часа, а потом велел приготовить себе еды побольше, и все съел. Молодое тело требует много энергии…

— А обо мне? — с надеждой спросила Нова. — Что обо мне он спрашивал?

— Даже не думай! — зашипела прислужница. — Даже не смей думать о Коронале! Ты сумасшедшая, если поверила ему! Это его обычная магия. Он умеет морочить головы девам так, что они сами шлепаются на спину и раздвигают ноги! В твоих интересах спрятаться и стать незаметной, если хочешь жить! И, кажется, у тебя получилось заставить его забыть о тебе! Он смотрит на госпожу влюбленными глазами, он не спрашивал больше ни об одной наложнице. Он взял ее уже трижды, и все не может насытиться ее телом, это хороший знак! Если он сильно увлечется ею, то сердце его размякнет, станет как воск, лепи голыми руками что хочешь. Тогда и попросишь у него свободы…

Нова рыдала, захлебываясь слезами.

Она совершенно не понимала, отчего слова прислужницы не радуют ее. Ведь это то, чего она так хотела — чтобы Корональ о ней забыл, чтобы не желал ее не смотрел в ее сторону. Так отчего теперь ее сердце просто разрывалось от горя?!

Глава 9

Магов Пустоты — Пустотников, — не любили и боялись все.

Даже Коронали.

Только Пустотники умели вылавливать из небытия магию, которую во время танцы отдавали Корональ и его партнерша. Являясь посредниками между Понтификом и Короналем, Пустотники отнимали себе часть магии, и говорят, что это была очень большая часть. Жадные и бездонные, как сама пустота, как черное небытие, они хотели пожрать и завладеть всей магией мира. Проверить и посчитать, сколько Пустотники берут себе, никто не решался; это означало бы вступить в конфликт с ними, и кто знает, чем отплатили бы мстительные Пустотники на следующем танце…

Сайруса, Его Пустейшество, ненавидели втройне.

Это был очень самовлюбленный молодой человек, столько же красивый, сколь и отталкивающий, Пустой, как самый бездонный колодец. У него были золотые роскошные локоны, которым позавидовала бы любая прелестница, и водянистые блеклые глаза, такие жуткие, словно у утопленника. Его аппетит было непросто удовлетворить, и даже вся магия, отобранная у мира, наверное, плескалась бы в нем, как кружка воды. Жадность — вот что читалось в остром взгляде его блеклых неживых глаз. Жадностью болело его сердце; жадность — казалось, это слово шепчут его прихотливо, капризно изогнутые губы. Высокомерие глядело его глазами из-под опущенных ресниц, брезгливо вздрагивали причудливо вырезанные ноздри его тонкого носа.

Сайрус думал, что он великолепен, знал, что его ненавидят, и гордился этим.

Слух о предсказании Понтифика просочился из-за закрытых дверей и достиг ушей Сайруса в тот же день, как были сказаны роковые слова. Мать потомственного Короналя, хм… того, кто сможет не избираться, а передаст свой венец по наследству… И, кажется, нигде не сказано, что отцом его не может стать Корональ.

Маги Пустоты никогда Короналями не становились. Пустота Равновесия принести не может, и Понтифик отвечал раз за разом отказом и Сайрусу, и многим вопрошающим до него… и многим и многим после него тоже ответил бы отказом. Но эта девушка давала шанс если не стать самому Короналем, так хоть стать его отцом, и припасть к кормушке. Сайрус считал, что он непростительно беден; подвалы Короналя, полные золота, манили его, дразнили его воображение. Да и девушка… было что-то необычное в предсказании Понтифика. Почему именно она? Почему вдруг, так внезапно, Коронали станут потомственными? Чем это будет грозить Пустотникам, будет ли мир и дальше нуждаться в их услугах?

На эти вопросы упрямый старик ответов не дал.

Сайрус видел его глаза — хитрые, упрямые, — и ему казалось, что Понтифик усмехается, издеваясь над Его Пустейшеством. От этой ухмылки мороз пробегал по коже, и что-то грозное, недоброе угадывалось в старческом взгляде.

Поэтому Сайрус немедленно решил наведаться к молодому Короналю с целью изъять у него девчонку. Он поразмыслил и решил так: коли девчонка такая необычная, что о ней в своих снах видит Понтифик, то, наверное, есть в ней что-то от избранных. Какая-то предначертанность; путь, прочерченный серебряным карандашом по черному бархату Великого Космоса. Корональ ее сам не выдаст; о великой ее миссии он не знает, но у него, кажется, на нее свои планы. Значит, надо как-то заставить ее проявить себя.

И Пустотник, веля Короналю пройти обряд уравновешивания, действительно отпил магии немного больше, чем ему полагалось, и послал Короналя на три, а не на два круга, с интересом наблюдая, выдержит ли он? И если будет падать в пропасть небытия — поможет ли ему та, избранная? Явится ли в огненном смерче, падет ли сгорающей звездой, сделает ли хоть что-нибудь?

Но, кажется, все интриги Сайруса пошли прахом.

Корональ был очень силен, и его спасать не требовалось.

И девица ниоткуда не объявилась. Корональ пользовал своих любовниц для ритуалов, не прибегая к помощи от народа. Слишком молодой; слишком дерзкий; слишком сильный и слишком щедрый — он лил свою магию так, что ее сполна хватало на всех, и он… не бросал своих магинь в танце.

Никогда.

Это злило Сайруса больше всего.

Никто не знал, никто даже не думал об этом, но брошенные Короналем магини были жертвами Пустоте. Пустотники налетали на них, как оголодавшие вампиры, и выпивали всю магию досуха, гасили искру жизни, и получали от этого несравнимо больше, чем отщипывая кусочки от танца Равновесия. Обычно Коронали, нестерпимо страдая от бремени, не выдерживали и отдавали своих партнерш, но этот Корональ упрямо вытаскивал всех. Он не желал отдавать Пустоте ни единого человека. Маленький упрямый мерзавец…

Вот и сейчас, наблюдая за Короналем, с удовольствием уписывающим обед, Сайрус трясся мелкой злобной дрожью от одного вида коронованного мальчишки. Три круга; немыслимое по тяжести испытание, маги после него болеют неделями. А Короналю хоть бы что… С аппетитом ест и пьет вино, смеется, показывая острые белые зубы, и тискает свою любовницу. Что ж за Слово у него такое, если этот наглый паршивец никого не боится? Нет, не так; боится, но так, как опасаются хищники вступать в ненужный бой.

Сайрус с интересом присматривался и к его партнерше — к той, которую Корональ не кинул, когда магиня сдалась и иссякла. Ничего особенного; и на испытании она не проявила себя как-то особенно ярко, и сейчас казалась еще более тусклой и никчемной. Нарядная яркая кукла, капризная и плаксивая, выпрашивающая теперь у венценосного любовника дорогие игрушки, украшения и наряды. Сайрус кривил губы, презрительно морщился, глядя, как прелестница томно прижимается к груди Короналя, канюча, а он смеется, глядя в красивое кукольное лицо.

В один из моментов Сайрусу показалось, что он видит в наложнице что-то особенное; какая-то магическая тень коснулась ее лба, и Сайрус потянулся, чтобы поймать этот отблеск, но рука Короналя остановила его, не позволив притронуться ко лбу испуганной женщины.

— Это моя женщина, — прорычал Корональ, весьма непочтительно оттолкнув руку Его Пустейшества. — Не смей ее трогать.

Губы Сайруса изогнулись еще презрительнее, еще брезгливее.

— Мне Понтификом разрешено трогать и забирать себе все, что угодно, — истерично-визгливым голосом ответил он, и Корональ, сурово сдвинув брови, упрямо опустив голову, недобро сверкнул глазами исподлобья и повторил тише и еще более угрожающе:

— Это — моя женщина. И прикасаться к ней могу только я. Ты можешь взять у меня все, что может поддержать Равновесие. Но чтобы тебе кто-то согрел постель — это уже не мои заботы. Так что убери свои руки, Пустотник, если не хочешь, чтобы я тебе их оторвал. В твоей работе они тебе не сильно нужны, сможешь собирать дань и без них. Думаю, Понтифик не сильно обидится.

Сайрус недобро ухмыльнулся, крепкими зубами прихватил виноградину. Сочная ягода лопнула, капля сока стекла по голодным губам Пустотника.