Последняя книга. Не только Италия
Шрифт:
Эти слова можно было бы смело адресовать и Аркадию, который все знал и про бури, и про тишину. Бесконечно дорожил порядком. В делах, в отношениях, в своих бумагах. Никогда не опаздывал на встречи. Никогда не срывал дедлайны. Старался быть предельно точным и пунктуальным, хотя это стоило ему иной раз неимоверных усилий.
И все же его «Образы» – это совсем другая книга (книги!), чем у Муратова. Совпадают только названия итальянских городов и великих полотен, похоже написание знаменитых фамилий. И так все это искусно стилизовано под туристическое чтиво, что в какой-то момент возникает искушение воспользоваться книгами Ипполитова в качестве путеводителя. А почему нет? Разве не счастье заполучить такого чичероне в Венеции или Милане! Но нет, роковая ошибка всех рецензентов и читателей Ипполитова – настырная установка на непременную пользу и историческую правду. Ну скажите, какая польза, например, от чтения «Войны и мира»?
По сути, все три его книги – захватывающая исповедь сына века, перепутавшего время, когда ему родиться, и страну, в которой пройдет его жизнь. Зато в эрмитажном затворничестве Аркадий сумел сотворить свою Италию, край обетованный, заставив всех своих читателей, включая самых невосприимчивых и неромантичных, в эту страну влюбиться навсегда. Ну или, по крайней мере, постараться хотя бы раз ее увидеть.
Мне иногда кажется, что Аркадий уходил в эту свою придуманную Италию, как раньше в детстве сбегал в кино с опостылевших уроков. Кто прошел через «школьные годы чудесные», наверняка помнит эти утренние сеансы, когда, помимо тебя, в зале никого, кроме горстки пенсионеров со своими льготными билетами. Это была еще допопкорновая эра, поэтому никто рядом не жевал, не пялился в айфон, не выстукивал эсэмэски. Это всегда была встреча с фильмом один на один. Встреча с искусством.
Так и Италия Аркадия Ипполитова – великий иллюзион, стилизованный под историческое кино, где в барочном нагромождении теснятся скульптуры Бернини, маньеристские полотна Понтормо, темницы Пиранези. Там герой «Смерти в Венеции» Ашенбах медленно проплывает на гондоле под мостом Риальто навстречу своей погибели, поджидающей его на острове Лидо в облике красивого мальчика в матроске. Там купол Сан Джованни деи Фьорентини призывно маячит в конце римской виа Джулиа, а веселенькие маргаритки расцветают на лугу вокруг Кастелло Сант-Анджело, откуда, если верить Ростану, выбросилась несравненная Тоска.
И обязательно в какой-то момент должен в кадре появиться ребенок. Это любимый прием Ипполитова – впустить в свое густое, темное, перегруженное деталями повествование невинное дитя. Как некий знак примирения с жизнью, как главное оправдание Красоты, как залог и обещание бессмертия.
«Мальчик из Кастелло вернул мне давно утраченное физиологическое ощущение огромности и бесконечности моего бытия… Маленькая фигурка наделила смыслом мою бесцельность, я опять шел домой. Сорок лет никуда не исчезли, но они теперь не разделяли, а объединяли Галерную и Кастелло – я почувствовал, что мой февральский путь по Венеции есть одно из ценнейших переживаний моей жизни. В себе – то есть в ведущем меня мальчике – я снова увидел бессмертную бесконечность, что мне принадлежала, но была у меня утащена жизнью куда-то на дно, в ряску и тряску, так что я и вспоминать-то о ней забыл, сумеречный февральский день в Кастелло вернул мне ее, моя бесконечность выплыла, как черепаха Тортилла с золотым ключиком во рту, и уставилась из меня на мир умными глазами без ресниц. Бесконечность таращилась во мне…» [2]
2
Только Венеция. М.: КоЛибри, 2014.
По сути, мы имеем дело с лирическим дневником. И судить книги Ипполитова полагается по законам «лирической прозы». Кто-то это принял с восторгом и счастьем, кто-то, наоборот, раздражался и гневался, отказывая стилистической манере Ипполитова в праве на существование. А кто-то поставил себе задачу непременно его развенчать, показав всему миру его ошибки и промахи.
Большой скандал в Сети, разразившийся после публикации его последней книги «Просто Рим», вышел за рамки обычной интернет-полемики. Это было столкновение двух противоречащих друг другу концепций, двух взглядов на то, что можно и нельзя позволять себе, находясь на территории российского искусствоведения. Оппоненты Ипполитова настаивали: никаких прустовских оборотов, никаких сложносочиненных построений и метафор, никаких интригующих масок и двойных отражений. Общедоступность как главный критерий
качества. Fact checking как непременное условие любых текстов про искусство.Это был дружный наезд заправских филистеров, которые, уличая Аркадия и отказывая ему в праве на творчество, a priori отменяли, упраздняли это право для других. Притом что даже они понимали, что Ипполитов – это совсем не «все». Исключительная личность, единственный в своем роде писатель. Кроме всего прочего, его книги имели стабильный читательский успех и неплохо продавались, выдержав несколько переизданий. Тем более это было невыносимо для его конкурентов.
Я нашел у себя в архиве проект письма Аркадия, которое он так и не стал публиковать. Гордость не позволила. Но вот некоторые фрагменты из него.
«Успех – гадость. Свой-то успех раздражает, противны славословия и собственная рожа, от которой и так-то тошнит, а тут еще и публично вывешивают. Успех никогда не бывает заслуженным, это и Мэрилин Монро понимала, поэтому и таблеток напилась. Но с собственным успехом как-то миришься, а вот чужой успех непереносим. Особенно когда он на том поле, кое – твоя территория. Я тебя, моя родная, истоптала, объясняя сотням разнообразных туристов, а тут какой-то шиш, не с горы даже, а из-под горы вылез, и, конечно, хочется воткнуть ему поглубже в горло свою критику, облитую горечью и злостью, и там два раза повернуть свое оружие.
Я не испытываю никакого интереса к общественности, которая у нас сменила общество, поэтому у меня нет ни малейшего желания залезать в социальные сети, хотя мне часто это предлагали. Тем не менее друзья и знакомые мне что-то пересказывают, в частности про стандарты профессии. Это для меня лучший комплимент – мои книги про Италию написаны в нарушение всех стандартов – я их ненавижу, для меня это – сорокинская норма. Я вообще удивлен, что мои книги про Италию читают и раскупают, ведь прочесть их – нелегкое дело. Вот мои хулители (а честно говоря, и некоторые защитники) их и не читали. Я не собираюсь на них защищать диссертацию, они не входят в план моей научной работы – это книги о моем мире: я много чего делаю и другого. Гораздо больше, чем вопящие про стандарты. Это не значит, что я имею право на ошибки. За то, что вылезает, – где-то написано 7 век, а он 8, и т. д. – и что все радостно стали постить (значит, уже читают), мне стыдно, но что уж так неистовствовать?»
Буря, завертевшая в воронку многих друзей и оппонентов Аркадия, разрешилась признанием его книги «Просто Рим» лучшей книгой по искусству 2019 года и престижной премией газеты The Art NewsPaper. Но на церемонию в Гостином Дворе Аркадий не поехал. Премию получал его сын Данила.
В разговорах мы старались больше не возвращаться к этой истории, но знаю, что она стоила Аркадию дорого. Какая-то важная струна его души оказалась безнадежно надорвана. Степень злобы, враждебности и зависти, с которой ему пришлось столкнуться, оказалась непосильной для его психики и здоровья. Он еще больше замкнулся. Но главное, ему все труднее давалось привычное писательство. Вторая книга про Рим, на которую у Аркадия был подписан с издательством договор, безнадежно застряла на первых главах и никак не хотела сдвинуться дальше. Притом что он по-прежнему проводил у компьютера по 10–12 часов, стараясь ни на что не отвлекаться, кроме новой книги.
«У меня идея 2 томов. Первый том – Roma Antica, второй том – Roma Moderna. Так подразделяли старинные альбомы с видами Рима, но я буду говорить не об Античности и современности, а о язычестве и христианстве. Сверхзадача – рассказать о сложнейших вещах как можно более просто, выкинув все предложения на полстраницы и прочие глупости, которыми я злоупотреблял, и несколько притушив стиль, который был слишком развесистым, пустозвонным и утомительным. Не знаю, получится ли».
Раньше его выручала Москва. Аркадий полюбил «Сапсан», сильно сокративший расстояние между двумя главными городами России. В Москве его всегда ждали и хотели. В Москве жили Шура Тимофеевский и Никола Самонов, у которых он всегда останавливался. Здесь был центр его творческой жизни – издательства, музеи, выставки. В последнее десятилетие почти все главные выставочные проекты состоялись у него именно в Москве. И дело не в пресловутых бюджетах, которые в столице всегда были щедрее и богаче, а в людях, в их отношении к нему, в понимании исключительности его дара и личности.
Сейчас мне хотелось бы их назвать: Зельфира Исмаиловна Трегулова, Наталья Юрьевна Самойленко, Эдит Иосифовна и Михаил Эрнестович Куснировичи, Максим Борисович Атаянц, Алла Мотина, Юрий Кацман, Михаил Нисенбаум, Елена Уланцева, Егор Остров, Никола Самонов, Татьяна Друбич… Наверняка таких людей в Москве было больше. Были они, разумеется, и в Петербурге – Люба Аркус, Ольга Тобрелутс, Антон Горланов… Но могу подтвердить, что в наших беседах эти имена возникали чаще других. Аркадий всегда мог рассчитывать на их действенную помощь, доброе участие и поддержку.