Последняя крепость Земли

– К воротам! – крикнул Мараев.

Аппаратура, если судить по огонькам индикаторов, в палате работала. Ну, или была готова это делать. Система вентиляции работала.

– Что бы это могло значить? – спросил Касеев.

– Что бы это могло значить? – спросил Пфайфер.

Касеев тяжело вздохнул.

Горела степь. Горели чужекрысы. Горели рельсы. Перехватчик испарился. Вертолет швырнуло в сторону, как смятую бумажку. Горящую смятую бумажку. Листок пепла.

– Вам это кажется смешным? – спросил Касеев.

– Мне это кажется странным. И меня это немного бесит. Так же как, наверное, и вас. Но я не лезу к вам с идиотскими вопросами. И, на всякий случай, не лезу к вам с идиотскими предположениями. – Пфайфер чуть повысил голос, самую малость, как намек на возможный крик: – Я сижу вот и молча жду. Уже почти два часа.

– Извините. – Касеев поправил подушку на своей кровати. – У меня такое в первый раз…

– Тогда попросите их быть с вами нежными.

Они помолчали.

– Сколько сейчас времени? – спросил Касеев. Пфайфер молча открыл кофр, посмотрел на индикатор:

– Восемь ноль семнадцать.

Выстрелом «блеска» выжгло весь перрон. Бетон покрылся сетью трещин. Сканеры, датчики, система оповещения, объявления на стенах, схема Клиники и распоряжения администрации, пластиковые скамейки, два блока огневой поддержки, пять человек в серых боекостюмах, стоявшие возле ворот, – все исчезло в краткий миг.

Вспышка – шелест, шепот, вскрик, хруст бетона – крик. Шестой боец, старший группы, стоял в глубине ангара, возле двери. Боекостюм выполнил свое назначение – спас жизнь человеку. Продлил ее на целых семь секунд. Ровно на столько, что человек смог почувствовать боль и понять, что его убивают… убили… что он еще кричит, но на самом деле – мертв.

Это очень больно, когда пластик боекостюма сплавляется с человеческой плотью.

– Внимание, пожарная тревога! – прозвучало из динамика под потолком.

Голос был женский, но безжизненный. Как у вокзального диспетчера или у голосового компьютерного синтезатора.

– Просьба ко всем… – Голос прервался.

Пфайфер посмотрел в сторону динамика.

– Пожар? – спросил Касеев, посмотрел на Генриха Францевича и замолчал.

Что тут спрашивать? Тут их или сейчас вместе со всеми будут эвакуировать, или оставят на месте, пока пожар так или иначе закончится. Либо его погасят, либо он погаснет сам, выгорит.

– Как полагаете, почему выключилось предупреждение? – не удержался все-таки Касеев. – Его выключили за ненадобностью или сгорело то, что воспроизводило?

– А вам как больше нравится? – поинтересовался Пфайфер. – Похоже, первое. Иначе все бы уже отключилось…

Освещение мигнуло, шум вентилятора прервался. Секунда. Еще секунда.

В палате стало темно.

Пфайфер вскочил с кровати и бросился к двери, налетел на стул, споткнулся, но удержался на ногах и успел хлопнуть рукой по дверной ручке до того, как свет зажегся снова.

– Старый я, – пожаловался Генрих Францевич, прислоняясь к стене. – И даже больной. Но не дурак. А местные жители не очень садисты.

– Почему?

– Понимаете, с этими электронными замками никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Секундочку… – Генрих Францевич наклонился, держась за правый бок, несколько раз вздохнул. – Иногда замки настраиваются таким образом, что при выключении электричества их невозможно открыть. А иногда, как в нашем случае…

Пфайфер толкнул дверь. Она бесшумно открылась.

– Берите мой кофр и на выход, – скомандовал Генрих Францевич.

– Двое вышли из палаты – диспетчер посмотрел на схему. – Первый этаж, южное крыло.

Полковник чуть поморщился. Мелочь, но неприятно. Полковнику не нравились неряшливо составленные планы и мелочи, возникающие в ходе их выполнения.

На мониторе было видно, как из палаты вышли двое.

– Перехватить? – спросил диспетчер.

Все нервничают. Все, кто видел, что произошло в ангаре. Полковник сделал вид, что не заметил встревоженных взглядов всех находившихся в командном пункте.

Полтора десятка солдат, приехавших в поезде, не были в плане, но с этим можно было разобраться. Первоначально планировалось просто остановить поезд перед воротами ангара. Пассажиры должны были находиться только в первом вагоне, с усиленным бронированием. Вторая порция заложников, на всякий случай.

Потом все поползло: непонятно откуда взявшиеся солдаты, вертолеты, пришедшие им на выручку, и в довершение всего – «блеск».

Из сорока семи человек отряда шестеро убиты, двое ранены. Итого – сорок один человек, из них почти половина – техники и операторы. Остальные сейчас ставят блоки огневой поддержки в коридоре, ведущем от перрона.

Два десятка бойцов, четверо из которых стерегут выход из кафе.

И полная невозможность атаковать тех, кто сейчас находится возле перрона.

Когда восемь лет назад впервые появился «блеск», когда выяснилось, что свободные агенты вооружены такими вот пушками, кто-то печально пошутил насчет того, что полковник Кольт создал свой револьвер, чтобы уравнять шансы, а «блеск» создали, чтобы остальных втоптать в дерьмо.

У «блеска» не было ограничения в энергии и, кажется, по дальности. Он не перегревался, имел широкий выбор вариантов применения и слушался только своего свободного агента.

Лобовая атака была невозможна, обход… Можно, если не обращать внимания на чужекрыс. Тысячи этих тварей стояли вокруг Клиники. Стояли неподвижно и без единого звука.

А тут еще оператор задает бессмысленные вопросы.

Перехватить?

– А наши журналисты каким-то образом выбрались на свободу, – сказал Гриф.

– Что вы говорите! – изумился Горенко.

Его сарказму не было предела, он просто сочился из каждого слова капитана, из каждого его жеста. Капитан сидел за столиком в дальнем углу кафе и что-то выстукивал пальцами на крышке столика.

– Честное благородное, – сказал Гриф. – Честное-пречестное. Когда в ангаре полыхнуло, система протормозила, вырубилось электричество и замок у них, похоже, открылся.

Глаза начинали тлеть болью. Еле заметно. Как будто он не спал пару суток или смотрел на солнце.

Хотелось спать. Закроешь глаза – будет больно. И что делать?

Как в старой шутке. А вы не пробовали снотворное со слабительным? Эффект, говорят, потрясающий.

Что делать? Что-то же нужно делать? И ведь что странно – ведь наверняка ищут сейчас его, Грифа, роют землю, пытаясь понять, куда это он сам делся и зародыши спрятал. Если бы им кто сказал, что он тут, в Адаптационной клинике… Какие там солдаты с вертолетами! Тут бы сейчас разворачивались армии, двигались бы танки, смешивая чужекрыс с грязью.