Последняя любовь гипнотизера

Потому что все, чего желала мне мама, — это счастья.

Я всегда думала, что она просто до жути самоотверженна, но это лишь до тех пор, пока не начала заботиться о Джеке, и вот тогда-то я поняла, как детское настроение определяет ваше собственное и как это превращается в привычку.

Отлично помню, как однажды она спросила: «Как тебе кажется, Патрик так же счастлив, как и ты?» Я ответила, что конечно же, он точно так же счастлив.

Мама немного помолчала, а потом заговорила очень осторожно, чуть вопросительно:

— Но прошло меньше года с тех пор, как он потерял жену. Саския, должно быть, Патрик и до сих пор горюет, это ведь не проходит сразу, так что, пожалуй… Ну, ты просто помни об этом.

Она знала, о чем говорит, потому что мой отец умер, когда я едва начала ходить. У меня нет о нем никаких воспоминаний. Как нет и каких-то тяжелых чувств из-за того, что я осталась без отца.

Знаю, отец был для моей матери любовью всей ее жизни. Она всегда повторяла, что скучала о нем каждый день, год за годом, но это ведь не значит, что и с Патриком все обстоит точно так же. Прежде всего, мама не встретила никого другого, кто мог бы сделать ее счастливой. А Патрик встретил меня. Я дала ему счастье. Точно знаю, что дала ему счастье. Я не дурочка. И ничего не придумала.

Конечно, я понимала: какая-то часть его души продолжает горевать по Колин. И с полным уважением отнеслась ко всем пожеланиям Колин относительно воспитания Джека. Она составила целый список инструкций. Почерк у нее был неровным, потому что она, должно быть, уже сильно болела к тому времени. И ошибок немало. С моей стороны было немилосердно замечать это, понимаю, но так уж сложилось. Я никогда и не пыталась изображать из себя слишком уж милую особу. Колин безгранично верила в витамины, и я давала их Джеку каждый день. Колин верила, что нижнее белье каким-то образом защищает детей от всякого зла, и я надевала на Джека майку даже тогда, когда понимала, что ему может стать слишком жарко. Уверена, Колин вовсе не подразумевала, что бедный ребенок должен носить под футболкой майку в жаркие дни, но Патрик воспринимал все пункты оставленного женой списка абсолютно буквально.

Патрик был счастлив со мной. Он говорил мне, что счастлив. Говорил: «Ты спасла мне жизнь». Говорил: «Не отпущу тебя никогда». Говорил: «Я бы пропал без тебя».

И вот сегодня я лежу на песке и думаю о Колин. Во сне я кричала на нее: «В слове „витамины“ нет буквы „е“!»

Да, сон получился тупой: орать на покойницу из-за грамматических ошибок?!

Кто-то произнес:

— Что, удачная ночь?

И я открыла глаза. На меня смотрел незнакомый мужчина. Меня слепило солнце, так что я ничего особо и не разглядела. Только то, что на нем гидрокостюм до колен, а под мышкой — доска для серфинга. Да еще прическа слишком молодежная.

Я села, окинула взглядом свое красное платье. Наверное, я и в самом деле походила на особу, заснувшую на пляже после крутой вечеринки. Вот разве что слегка старовата для таких развлечений.

— Ну да, — ответила я.

Больше незнакомец вроде как не знал, что сказать. Просто улыбнулся и приложил пальцы к голове, будто салютуя, и пошел дальше, к воде. Я смотрела ему вслед. Он не слишком хорошо управлялся со своей доской. Несколько раз пытался поймать волну, но упускал ее, а когда наконец ловил, на его лице почему-то появлялось забавное испуганное выражение; длинные волосы намокли и прилипли ко лбу.

Днем я отправилась в один из магазинчиков, где торговали всем необходимым для серфинга, и, сама не знаю почему, вышла оттуда с гидрокостюмом и доской.

Наверное, теперь я должна научиться держаться на ней. Или серфить… серфинговать… ну, как там полагается говорить, не знаю. Абсолютно в этом не разбираюсь.

* * *

В понедельник Элен проснулась, чувствуя себя изможденной и выжатой. Она пришла в ужас, когда открыла дневник встреч и обнаружила, что клиенты сегодня должны идти буквально один за другим. Не предвидится даже перерыва на обед.

Она смутно помнила, как мысленно твердила себе: «Ох, я же справлюсь!» — когда назначала так много встреч. А теперь вытянулась под одеялом и думала о том, как было бы воистину прекрасно просто остаться в кровати и проспать весь день напролет. Вот если бы почувствовать себя по-настоящему больной, подхватившей какую-нибудь заразу, со всеми необходимыми симптомами. Тогда можно было бы взяться за телефон и отменить все назначенные встречи. Но Элен прекрасно знала, что просто переутомилась. В выходные пришлось слишком много есть и пить, и встречи с новыми людьми оказались серьезной нагрузкой на нервную систему. Слишком много интенсивных эмоций. Слишком мало сна и слишком много секса. Элен даже подозревала, что могла заработать цистит.

И еще у нее закончилось молоко, и на несколько мгновений, когда Элен стояла перед открытым холодильником, это показалось ей чем-то вроде конца света. Она даже топнула ногой. Ей необходимы хрустящие кукурузные хлопья и тосты в сочетании с холодным молоком.

Быстрым движением Элен сунула подсохший кусок хлеба в тостер — с обвиняющим видом, как будто за ней наблюдал некто, ответственный за отсутствие в доме молока, и он должен был испытать чувство вины. Потом вышла, чтобы подобрать газеты на заднем дворе, куда их бросал разносчик, явно нарочно стараясь угодить прямо в середину живой изгороди, так что Элен приходилось рыться в неприятно влажных, покрытых росой листьях.

А потом, вдобавок ко всему, когда Элен жевала подозрительно кислый тост и читала газеты, полные дурных новостей — убийства, катастрофы, войны и самоубийцы со взрывными устройствами, — она наткнулась на статью под заголовком «Одна из главных свадеб сезона».

И под ним красовалась фотография ее клиентки Рози. Прошло уже около двух месяцев с тех пор, когда Элен видела Рози в последний раз, и за это время девушка очень сильно похудела. Все соблазнительные изгибы ее фигуры исчезли. Плечи Рози выглядели костлявыми и ссутулившимися под бретелями свадебного платья. Девушку окружали четыре высокие худощавые подружки невесты в платьях до пола. Значит, Рози все-таки решила выйти замуж. Ее открытие, сделанное под искусным воздействием гипноза Элен, — что ей не удается бросить курить просто потому, что на самом деле она не хочет замуж, — в итоге ни к чему не привело. То ли девушка решила, что на самом деле это не так, то ли предпочла в любом случае сочетаться браком. Возможно, все из-за денег или из-за общественного положения. А может, просто потому, что у нее не хватило храбрости отменить венчание после рассылки приглашений множеству важных особ.

В любом случае от этого настроение Элен еще больше испортилось. Она почувствовала себя бесполезной и некомпетентной.

Зазвонил телефон. Элен поспешила ответить в надежде, что кто-нибудь отменит встречу; в идеале отмене подлежала самая первая утренняя встреча, чтобы можно было вернуться в постель.

— Доброе утро, — быстро ответила она. — Это Элен.

— Что-то непохоже, чтобы у тебя было по-настоящему доброе утро!

Это оказалась Харриет, младшая сестра ее бывшего возлюбленного. Они остались приятельницами и после того, как Элен с Джоном расстались.

Харриет была миниатюрной, нервной, властной женщиной, но очень часто ее ехидные высказывания отражали именно то, что чувствовала сама Элен. Точно так же, как иной раз она ощущала странное, но очень сильное желание испытать резкий, острый вкус лакрицы. Но прямо сейчас звук немножко гнусавого голоса Харриет ударил по нервам Элен, как терка для сыра.

Элен глубоко вздохнула, беря себя в руки, как будто собиралась бегом подняться на крутой холм, и сказала:

— Харриет, как дела?

— Отлично, отлично, я просто захотела немножко поболтать. Мы уже сто лет не болтали.