Последняя любовь лорда Нельсона

* * *

«Палермо, 2 июля 1799.

Моя дорогая миледи!

С сердечной благодарностью получила я Ваши четыре письма и список арестованных якобинцев. Это — перечень величайших преступников из всех, когда-либо у нас существовавших. Я уже читала о печальном, но заслуженном конце несчастного безумца Караччоло. Могу себе представить, что выстрадало при этом Ваше жалостливое сердце, и тем больше моя благодарность Вам. Сегодня вечером прибыл португальский бриг «Баллон» с письмами нашего дорогого адмирала королю. В связи с ними король склоняется к тому, чтобы завтра вечером отправиться в Неаполь. Это стоит мне горьких слез и будет стоить еще больше; король не счел разумным, чтобы я ехала с ним.

Его должен сопровождать Актон, а также Кастельчикала и Асколи. Они поплывут на нашем фрегате «Сирена», эскортируемом судами «Сихорс» и «Баллон».

Теперь я вынуждена воззвать к Вашей дружбе, милейшая миледи, и просить Вас писать мне абсолютно обо всем, что только будет там происходить. Ибо все мои корреспонденты стали замолкать. Вероятно, они считают, что я больше не смогу быть им полезна, и опасаются скомпрометировать себя. Но я надеюсь, что мой дорогой друг не забудет изгнанников в Палермо.

Пусть это будет мне наукой. Ах, сердце мое переполнено. Как много могла бы я еще сказать!

Прощайте, моя дорогая миледи. Посочувствуйте мне и не забывайте меня. Я заклинаю Вас писать мне обо всем. И будьте уверены, что я от всего сердца и на всю жизнь есть и остаюсь искренне преданным и благодарным Вам Вашим другом.

Шарлотта.»

* * *

Весть о приближении короля с быстротой молнии распространилась по Неаполю. Когда он 10 июля появился на «Сирене» в заливе, бесчисленные барки окружили корабль, толпы людей всех сословий заполнили набережную Кьяйя и Маринеллы.

Со всех военных кораблей гремели пушечные выстрелы — королевский салют. Осадные батареи Трубриджа, придвинутые на шестьсот шагов к стенам Санто-Эльмо, с удвоенной яростью извергали огонь по тому единственному в Неаполе месту, над которым еще развевался трехцветный флаг Франции. Люди на берегу и на воде в восторге выкрикивали нескончаемые приветствия.

Это перемежалось с яростными требованиями мести, воздаяния. Потрясая оружием, обезумевшие лаццарони и члены «Армата Кристиана» призывали смерть и гибель на всех «патриотов» и «якобинцев», требовали для них смертных приговоров: Guistizia! Правосудие!

Сияя, посылая во все стороны воздушные поцелуи, Фердинанд поднялся на «Фоудройант», который он, дрожа от страха перед ядрами с Санто-Эльмо и перед вероломными кинжалами якобинцев, избрал своей резиденцией. Вокруг него безостановочно гремели приветственные крики толпы. Но ликование достигло кульминации, когда он на палубе обнял Нельсона, поцеловал руку Эмме и похлопал сэра Уильяма по плечу.

Viva il re! Viva Nelson! Viva lady Hamilton!

Viva il ambasciatore inglese! [64]

64

Да здравствует король! Да здравствует Нельсон! Да здравствует леди Гамильтон! Да здравствует английский посол! (Примеч. пер.)

И как будто сам. Бог пожелал чем-то ознаменовать победу королевства — выстрел из орудий Трубриджа раздробил в это мгновение древко трехцветного флага на Санто-Эльмо [65] . Превратившись в клочья, знамя республики упало в пыль. Вместо него появился белый парламентерский флаг — знак капитуляции.

Затем на «Фоудройанте» появился Руффо. Выразив королю свои верноподданнические чувства, он заговорил о капитуляции и просил короля согласиться на нее.

Фердинанд прервал его.

65

Полковник Межан, французский комендант замка, уже давно вел переговоры с Руффо и англичанами, требуя за сдачу крепости полтора миллиона франков. Эта цена казалась Фердинанду слишком высокой, и в конце концов сошлись на 800 000, при условии, что Межан выдаст всех отдавшихся под его защиту неаполитанцев. Не было ли падение трехцветного флага заранее обусловленной комедией? Введенный в заблуждение движением судов в гавани, Межан уже за несколько часов до этого вывесил белый парламентерский флаг, но при появлении Фердинанда снова заменил его трехцветным. Выдача «патриотов» произошла на следующий день. Межан построил всех обитателей замка, так же как и свои войска, и вывел их, причем сам указал королевским комиссарам на тех, кто не является французом. Среди них и на таких людей, как бывшие неаполитанские генералы Матера и Бельпуцци, которые уже давно служили во французской армии. (Примеч. авт.)

— Я должен присоединиться к мнению милорда Нельсона, ваше преосвященство, — сказал он официально, избегая прежней доверительности. — Долг королей — вознаграждать заслуги, наказывать преступления. Поэтому я отвергаю капитуляцию и предаю мятежников специальному суду. Этого требует от меня, своего короля, и мой верный народ. Слышите, ваше преосвященство, как они кричат, призывая к правосудию? Глас народа — глас Божий!

Руффо, побледнев, заговорил об отставке.

— Государь, — с трудом проговорил он. — Если ваше величество больше не нуждается в моей службе…

Фердинанд медленно покачал головой. Упрямо сохраняя свою неестественную невозмутимость, он продолжал говорить. Он нанизывал слова без всякого выражения, как будто отвечал с трудом заученный урок.

— Я преисполнен благодарности за то великое дело, которое вы, ваше преосвященство, осуществили. Моя вера в преданность вашего преосвященства непоколебима. Поэтому, освобождая вас от ответственной должности наместника, введенной только в связи с чрезвычайным положением, я прошу вас как моего штатгальтера и главнокомандующего занять место председателя в Верховном государственном совете, который я собираюсь вновь создать. Подчиняясь единственно и исключительно мне, он будет получать мои указания через сэра Джона Актона и князя Кастельчикала. Пусть ваше преосвященство рассматривает как еще одно проявление моего уважения к вам поручение брату вашего преосвященства, Франческо, заслуженному инспектору моей отважной «Армата Кристиана», отвезти в Палермо взятые в качестве трофеев знамена французов и мятежников и положить их к ногам ее величества королевы как знак победы правого дела.

Он милостиво протянул кардиналу руку. И Руффо, склонившись, поцеловал ее.

Эмма следила за этим с чувством сострадания. Она видела замкнутое лицо человека, который из ничего создал армию, чтобы вновь посадить этого короля на трон. Видела насмешливые улыбки Актона, сэра Уильяма, придворных. Видела будущее Руффо таким, каким оно вырисовывалось из всемилостивой речи Фердинанда.

Окруженный сторонниками Актона, Руффо, поставленный во главе этого Государственного совета, будет просто ничего не значащей, одетой в пышную мантию марионеткой. Выставленной напоказ, если она скажет «да», отброшенной в сторону, если скажет «нет». В то время как брата будут держать в качестве заложника при дворе в Палермо.

Руффо лишен влияния, Караччоло мертв, патриоты уничтожены — Англия победила всех противников.

И тем не менее у Эммы не было ощущения триумфа.

Она шла подобно лунатику. Поднималась все выше и выше, обратив взор лишь к блистающим звездам в небесах. И вот, достигнув вершины, разбуженная тем громом, который возвещал смерть Караччоло, она оглянулась на пройденный путь, на мрачные тени поверженных жертв.

Ее охватил ужас. Перед собственными деяниями, перед колдовским очарованием той силы, которая привела ее сюда.

Мария-Каролина говорила о темной силе, которая жила в золотой диадеме королев. Теперь Эмма поверила в это. Теперь, когда она сама была королевой.

Не той королевой, радостной и блестящей, которая ехала навстречу победителю Абу-Кира. А королевой, в руки которой Мария-Каролина отдала свою власть. Власть над жизнью и смертью…

Имел ли в виду Чирилло манию величия, когда он назвал болезнь королев истерией? Болезнь, которая передается по наследству? Которая овладевает всеми, приблизившимися к ним?