Последняя неделя лета
Шрифт:
Тома старалась понять, что же такое рисует у нее на спине Костя. Не выдержала и спросила:
– А, что рисуешь?
– Тебя рисую.
Вдруг характер движений Кости изменился, и Тома поняла, что он уже не рисует, а что-то пишет у нее на спине. Сообразив, что написанное может остаться и это увидят другие, и, опасаясь пакости, со стороны Кости, она спросила:
– Что ты там написал?
Костя не раскололся, - угадай! Я сейчас более крупно и помедленнее напишу.
Тома прислушалась к себе, узнала первую букву, потом, вроде узнала, вторую и заулыбалась:
– Я поняла, что ты написал. Ты написал "Я дурак!". Кстати, правильно
Помолчав, Костя ответил:
– Ты ошиблась даже в количестве слов. Хотя первую букву угадала правильно...
Помолчав, терзая любопытство Томы, и ответил, уже на немой вопрос:
– Я написал "я тебя люблю"
Тома, опять легла, отвернулась, и, уже тогда, сказала:
– Вранье.
Потом резко села, отряхнув песок и повернулась к Косте:
– Вот как можно быть таким лицемером? И, зачем ты меня повел к ним? Неужели не понимаешь, как это низко подглядывать? Да еще и за таким....
Костя покачал головой:
– Я не знал, что мы такое увидим. И специально туда на "посмотреть", не водил. Так случайно вышло. А повел я погулять вдоль берега. Показать какое красивое озеро ночью. Ну... и... поцеловать... свою любимую... если получится...
– Какой же ты врун!- Тома продолжала возмущенно отряхивать песок. Помолчав она добавила, - я все знаю...
– Что ты знаешь?
– замер Костя.
– Все знаю... про Маринку... что ты ее любишь... что у вас было... врун несчастный...
Тома, возмущенно отвернулась. Но, не до конца, и, краешком глаза, продолжала следить за Костей.
Костя отмер, опустил голову:
– Все правда... кроме того, что врун....
– Прошлое лето, было не лето, а сплошное счастье. Я, как только приехал, влюбился в Маринку.... А она влюбилась в меня.... Ты же ее видела? Представляешь? Это было маленькое чудо.... Да, какое там маленькое. Это было огромное чудо. Месяц ежедневного счастья....
– А, потом, приехал отец, и сказал, что надо срочно, вот сегодня, уезжать. Он чудом достал путевки на круиз на теплоходе вокруг Европы....
– Когда я уехал, мне казалось, что сердце у меня вырвали, и оно осталось там, вместе с ней. Писать я ей не писал. Она сама попросила этого не делать. Знаешь, как мы таились? Маринка сразу предупредила. Если, хоть кто-то узнает о нас, ее застыдят, осудят. Меня же, выгонят из села взашей. И будут бить, если вдруг приеду снова. Поэтому, таились мы, как партизаны....
До конца лета сюда вернутся не удалось....
Потом школа....
– А, этим летом, я приехал. Летел к ней как на крыльях. А, там, как об стенку... она уже замужем.... Я, не поверил, ей же всего шестнадцать... зачем ей? Да, и любит, же она меня. Увидел ее глаза, понял, что все ерунда. Она меня все еще любит. Ну, ошиблась, с кем не бывает. Разведется, будем вместе, поженимся. Зацеловал ее, обнял, всю такую, родную. Она, и на поцелуи отвечала, так же как раньше, и обняла как раньше. А потом... отстранилась, и сказала - уходи....
– Меня будто бетонной стеной шарахнули... как будто я утонул. Все вокруг, серое и тусклое.
Костя надолго замолк.
– Так себя ощущал все лето. Жизнь кончилась. Все краски ушли.
– Пока не увидел тебя. Там на берегу. Такую веселую, воздушную, танцующую, что-то кричащую. В платье, которое, насквозь, просвечивало солнце... такую, всю... как радуга...
Тома покраснела.
– А, потом, когда мы подошли, и, ты, из-за моей глупой шутки, покраснела... вся, такая, как
солнышко, прекрасная... Я, будто, из под воды, вынырнул. Ты меня оттуда вытащила...– Так, что, не вру я. Люблю я тебя.... Маринку же, я любил. Наверное, еще, люблю, и сейчас. Но, главное там слово не "люблю", а "еще". Она - мое прошлое, ты - мое настоящее, и, я надеюсь, будущее....
Костя замолчал. Молчала и Тома.
– А там, когда мы увидели их, знаешь, как мне больно стало...
– Еще бы, - понимающе прошептала Тома.
– А потом сладко...
Тома недоверчиво посмотрела на него:
– Когда обнимал тебя.... А, потом, опять больно.... Когда ты убежала.... А, потом, опять сладко... когда простила...
– Вот, такой полосатый пикник у меня получился....
Костя встряхнулся, мотнул головой, как бы прогоняя воспоминания. И, теперь уже весело, но, как-то, просяще, спросил Тому:
– Томочка, ну вот что мне сделать, чтобы ты мне поверила? Ну, какое безумство? Может подвиг?
– Ну, если подвиг...
– Тома кокетливо и, уже, совсем без обиды, мазнула по нему взглядом, - тогда, может и поверю.
– Сейчас!
– Костя развернувшейся пружиной, вскочил на ноги.
– Чтобы такого сделать плохого и убедить мою принцессу?
Внезапно он сорвался с места и подбежал, к небольшому причалу, для лодок, уходящему немного в море. Недалеко от него остановился, примерился, покачался в позе прыгуна в высоту, и, стремительно разгоняясь, побежал по тропинке к причалу.
Уже, на самом причале, он сделал колесо, за ним заднее сальто. Сердце у Томы замерло, ей показалось, что причал проломится под его ногами. Но, причал не проломился. Костя повторил сальто уже прогнувшись, приземлившись уже на самый краешек причала. Теперь уже сердце Томы замерло, так как ей показалось, что он промахнулся и, сейчас разобьется об край причала. Но, Костя попал, и, сильно оттолкнувшись, сгруппировавшись, улетел в двойное сальто уже в море. В воздухе он, раскрылся, провернулся и вытянулся в струнку. Если бы причал был на уровне воды, то он, вошел бы в воду, прямо ногами. Но, причал был выше, поэтому он совершил еще пол-оборота, и ударился об воду, со всего маху, плашмя, всем телом.
Тому, как будто кто-то тоже ударил, со всего маху, по всему телу. Она застонала, присела на колени, обхватила голову руками и почувствовала, как крупная дрожь бьет ее. Она, понимала, надо вскакивать, бежать, хватать его, вытаскивать его бесчувственное тело, откачивать. Но, она ничего не могла поделать со своими ногами. Ноги были способны не дать ей упасть на бок, но не были способны даже выпрямить тело.
Вдруг, чьи то руки, подхватили ее под мышки и помогли подняться. Она, отмирая, посмотрела и увидела перед собой, Костю. Живого и невредимого. Он, одновременно, весело улыбался, и морщился, потирая заметно покрасневший живот и грудь.
Тома вырвалась из его рук и закричала:
– Ты что, совсем дурак?! Да ты не из Крыма приехал! Ты прямо из Москвы приехал! Из Кащенко! И выпустили тебя оттуда зря!
– Тома, ну я же гимнаст, прыгал я уже тут...
Тома резко отвернулась, не слушая, подняла сарафан, который сразу же надела на себя.
– Если ты, еще раз, себе позволишь...
Она развернулась, чтобы досказать, что она о нем думает и, что с ним будет, если... и оказалась в его объятьях. Договорить же, ни, что ему уже позволять себе нельзя, ни, какая кара ему за это полагается, она не смогла, потому что ее губы встретились с его губами...