Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо

Зазвонил один из телефонов на письменном столе.

— Мистер Этвуд? — спросил женский голос, — С вами будет говорить генерал Эспайат.

Этвуд трижды нажал лежащий на столе звонок, давая секретарю сигнал включить в соседней комнате магнитофон, и протянул мне вторую трубку; телефон, по которому он разговаривал, был соединен с другим аппаратом.

Я услышал голос генерала Эспайата:

— Приветствую вас, сенатор, от всей души приветствую. Как вы себя у нас чувствуете?

— Все было бы отлично, если бы не затруднения с…

— Знаю, знаю, и нам это чрезвычайно неприятно.

— Я сказал вашему представителю, что мы настаиваем на разговоре с капитаном де ла Маса, обвиняемым в убийстве Мерфи.

— Я не возражаю, однако, все произошло именно так, как мы предполагали, сенатор. Мистер Мерфи был гомосексуалистом. Мы нашли свидетеля — это бывший бой Мерфи, черный мальчик Эскудеро. Мы можем немедленно связать вас с ним. Эскудеро утверждает, что мистер Мерфи несколько раз приводил к себе в номер мальчиков и даже его принуждал, платя за молчание двадцать песо. Я полагаю, комиссия захочет выслушать этого наиболее осведомленного свидетеля. Думаю все же, что вы предпочтете первый вариант смерти.

— Господин генерал, — ответил Этвуд, — может быть, мы покончим с первым вопросом, а затем вернемся к тому, о чем вы начали говорить. Это значит…

— Зачем, если мы договорились, что обе стороны будут придерживаться первой версии?..

— Об этом мы еще не договорились. Нам хотелось бы побеседовать с Октавио де ла Маса.

— Разве я вам еще не сказал, что Октавио де ла Маса покончил жизнь самоубийством у себя в камере?

— Нет, это поразительно!

Я схватил лежащий на столе блокнотик и, написав на нем несколько слов, подсунул Этвуду.

Этвуд прочел записку.

— Господин генерал, — сказал он, — позвольте, я передам трубку моему секретарю, который занимается формальной стороной проводимого расследования.

— Пожалуйста.

— Слушаю вас, господин генерал, — сказал я.

Генерал Эспайат, не зная, что я слышал начало его разговора с Этвудом, повторил все еще раз.

Я спросил:

— Вы разрешите осмотреть тело самоубийцы?

— Думаю, что серьезных препятствий не окажется… Впрочем, мне нужно посоветоваться: это не входит в мою компетенцию.

— Мистер Этвуд, — сказал я, — хотел бы вас предупредить, что мы располагаем фотографией капитана Октавио де ла Маса; поскольку речь идет об установлении идентичности…

Генерал заметно начал нервничать:

— Ну, не знаю, не знаю, что из этого выйдет… Если тело самоубийцы еще не сожгли в крематории, все будет в порядке.

Я понял, что напал на твердый орешек, однако моя выдумка с фотографией явно произвела впечатление. Я решил раскрыть еще одну карту.

— Господин генерал, — сказал я, — я не собираюсь подвергать сомнению что бы то ни было здесь услышанное, однако, насколько мне известно, в стенах камеры Октавио де ла Маса, как, впрочем, и в остальных камерах тюрьмы, нет никаких крюков или выступов, на которых можно повеситься. Мне также известно, что заключенные не имеют доступа к окнам и глубоко врезанным решеткам, да и окна находятся под постоянным наблюдением охраны. А поскольку у дверей нет ручек…

— Не знаю, господин секретарь, — насмешливо и несколько язвительно произнес генерал, — мне не довелось сидеть в этой тюрьме. Любопытно, видели ли вы ее сами или кто-то вас столь подробно информировал? Я передаю то, что услышал от начальника тюрьмы. В любую минуту он может подтвердить мои слова. Вот и все.

— Не сомневаюсь, господин генерал. Но есть еще один пункт, с которым вряд ли согласится госдепартамент. По правилам у заключенных отбирают не только пояса от брюк и галстуки, но даже шнурки. На чем же повесился пришедший в отчаяние капитан?

— Мне кажется, — раздраженно бросил генерал, — что эти идиоты оставили ему подтяжки. Да-да, насколько могу припомнить, так я и слышал.

— А к чему он их прицепил?

— В настоящий момент не могу вам сказать…

«Отлично, — подумал я — откроем вторую карту».

— Господин генерал, — сказал я, — мне, конечно, совершенно безразлично, однако, только что у меня появилось еще одно сомнение. Итак: по имеющимся у нас сведениям капитан де ла Маса, как большинство летчиков, никогда не носил подтяжек…

— Это уже слишком, — сердито прервал меня генерал. — Я вас не виню, я понимаю, что вы, как эксперт комиссии по делам расследования, должны представить в госдепартамент отчет. Однако сбор подобного рода информации нелегальным путем…

Я не слишком любезно перебил его:

— Господин генерал, мы жаждем получать всю информацию исключительно легальным путем. Однако нам это не удается. Вначале нас угощают басней об акулах; вы знаете, что это была выдумка. Мы хотим увидеть труп Мерфи и узнаем, что его нет, он исчез. Хотим говорить с человеком, арестованным по подозрению в убийстве Мерфи, и узнаем, что во время следствия это невозможно. Когда выясняется, что мы имеем на это право, нам сообщают, что он покончил жизнь самоубийством. Когда мы хотим увидеть тело самоубийцы и сравнить с фотографией, мы узнаем, что его, не занося в тюремный морг, сожгли в крематории. Мы знаем, что Мерфи был отчаянным бабником, а вы делаете из него гомосексуалиста. Господин генерал, меня и мистера Этвуда уполномочили добросовестно выполнять наши задания. И несмотря на всю нашу симпатию к вам лично и уважение к генералиссимусу Трухильо, мы не можем пренебрегать чувством долга.

— Попросите, пожалуйста, господина сенатора.

Этвуд, слышавший разговор, кивнул. Он улыбался.

— Я слушаю, господин генерал, — сказал он.

— Ваш секретарь чересчур взволнован, — шипел генерал — чтобы с ним можно было разговаривать. Вопрос настолько ясен, что у комиссии не должно больше возникать сомнений.

— К сожалению, как и раньше, сомнения возникают непрерывно, от начала до конца.

— Я понимаю ваше положение. Но я хотел бы сообщить вам, господин сенатор, что Октавио де ла Маса, ближайший друг и поверенный мистера Мерфи и в то же время его убийца, перед самоубийством оставил письмо, в котором признался в совершенном преступлении, не указав, однако, места, где спрятан труп. Мы бросили всю нашу полицию и всех собак на поиски.

— Я полагаю, вы передадите нам это письмо?

— Безусловно. И я лично стремлюсь вас заверить, что правительство Республики приложит все усилия для завершения этого столь неприятного для нас дела.

— Мы будем вам очень признательны, — сказал Этвуд.

— Мне кажется, — ответил генерал, — что, прочтя письмо де ла Маса и выслушав боя Эскудеро, вы с удовлетворением примете первую версию о гибели в Бухте Акул. Вот и все. До свидания, спасибо.

Генерал Эспайат повесил трубку.

Мы с Даниэлем Этвудом сделали то же самое. И, наверно, подумали об одном и том же.

— Теперь нас посадят на мель. Они могут настаивать, что письмо самоубийцы с признанием в убийстве — достаточное доказательство. Ответственность за убийство и укрывание тела Мерфи полностью ляжет на мертвеца. После нескольких наивных попыток они проявили поистине дьявольскую хитрость. Они могли вынудить его написать это письмо. Вы видите какой-нибудь выход?

— Надо немедленно связаться с третьим членом экипажа, с которым, как мне известно, Мерфи был на «ты» уже в первую ночь, проведенную в Сьюдад-Трухильо.