Последняя отрада
Шрифт:
После этого он опять направился в лес.
– Он слишком пристрастился к влаге, наш добрый Поль,- заметил адвокат.
Никто не ответил ему на это.
– В Швейцарии никогда ни один хозяин санатории не бродил бы в таком виде!- заговорил опять адвокат.
Наконец, фру Бреде тихо ответила:
– Его так жалко. Прежде он никогда не пил.
К адвокату сейчас же вернулось его добродушие и он сказал:
– Надо будет хорошенько поговорить с ним.
Но вот наступило время, когда Поль трезв с утра до ночи: к ним в пансион
– Здравствуйте!- приветствовал он нас, широко размахнув своей шляпой и сразу побеждая нас всех.
Это был толстый, большой, добродушный человек, веселый, жизнерадостный, какими бывают состоятельные люди. Он сразу сделался нашим общим другом.
– Ты надолго приехал к нам?- спросила одна из его дочек, вешаясь на него.
– На три дня.
– Только-то!- воскликнула его жена.
– Только-то?- повторил он с улыбкой.- Это вовсе уж не так мало, мой друг; для меня три дня - очень большой срок.
– Но не для меня и не для детей, - заметила она.
– Итак, я пробуду с вами целых три дня,- продолжал он.- Должен себе сказать, что я принужден был проявлять громадную активность, чтобы позволить себе хоть на этот срок быть пассивным, ха-ха-ха.
Господин Бреде бывал здесь уже раньше и знал дорогу к дому, который занимала его жена. Он сейчас же велел подать себе сельтерской воды.
Вечером, когда девочки улеглись, господин Бреде и его жена присоединились к нам в гостиной. Он принес с собой для нас, мужчин, виски, и потребовал сельтерской. Для дам он припас вина. Вышел маленький праздник; господин Бреде умел занимать общество, и все мы были очень довольны. Этот мягкотелый человек совсем притих и пришел в утомление в то время, как фрекен Пальм играла на фортепиано народные песни. И нельзя сказать, чтобы он думал только о себе и ленился: среди разговора он вдруг встал, пошел на двор к флагштоку и спустил флаг.
– С закатом солнца флаг полагается спускать,- сказал он.
Раза два он уходил также посмотреть, спят ли девочки. Вообще видно было, что он очень любил детей. Он владел фабриками и санаториями и еще многим, многим другим, но, несомненно, больше всего он гордился тем, что владеет этими детьми.
Один из бергенцев постучал о рюмку и сказал спич.
До сих пор бергенцы вели себя очень тихо и, по правде сказать, очень скромно картавили друг с другом где-нибудь в сторонке, но тут представляется уже слишком удобный случай для произнесения речи. Разве не появился среди нас свежий человек с широкого света, который принес с собою вино, веселье и праздничное настроение? Редкостный товар в этом синем царстве скал… И так далее в том же роде.
Он говорил минут пять и вдохновлялся все более и более.
Господин Бреде рассказал кое-что об Исландии, этой нейтральной стране, в которой не побывали ни адъюнкт, ни адвокат и по поводу которой они вследствие этого не могли пререкаться. Но один из датчан бывал в Исландии и вполне согласился
с впечатлениями, которые вынес оттуда господин Бреде.Впрочем, последний рассказывал больше всякие анекдоты:
– У меня есть слуга, молодой парень, так он сказал мне как-то, когда я разозлился: «А здорово ты выучился ругаться по-исландски!» Ха-ха-ха! Он отдал мне должное: здорово ты выучился ругаться по-исландски,- сказал он.
Все засмеялись, а жена спросила:
– А ты что сказал?
– Что же мне было говорить. Я сразу был обезоружен, ха-ха-ха!
Но вот заговорил второй бергенец:
– Если бы у нас не было здесь семьи свежего человека, принесшего с собой жизнь и веселье, сударыня, нашей милой очаровательной дамы, которая осыпает всех своими любезностями, и детей, этих порхающих мотыльков…
Через несколько минут оратор вдруг закончил:
– Громогласное ура!
И он заиграл туш на фортепиано. Господин Бреде чокнулся со своей женой.
– Да, да, верно!- сказал он коротко.
Фру Моли сидела в углу и разговаривала все громче и громче с датчанином, который взошел на Торетинд «не с настоящей стороны». По-видимому, она преднамеренно говорила так громко. Господин Бреде стал прислушиваться к их разговору и, наконец, попросил рассказать ему подробнее об автомобильном движении в соседней долине. Он спросил, сколько там автомобилей и быстро ли они совершают путь. Датчанин сообщил ему все сведения.
– Но вы подумайте только, прийти сюда через гору!- воскликнула фру Моли.
– До сих пор еще никто не отважился на это.
Датчанин подробно рассказал господину Бреде также и относительно этого перехода, который представлял собою известную опасность.
– Тут есть еще одна Синяя игла где-то в горах,- сказала фру Моли,- теперь вы, конечно, совершите восхождение на нее? Чем-то все это кончится?
Конечно, датчанина очень соблазняла эта игла, но он сам признался, что совершить восхождение на нее едва ли возможно.
– Я уже давно взошел бы на эту иглу, если бы фрекен Торсен не запретила мне,- сказал адвокат.
– Ну, вы, во всяком случае, не могли бы взойти на нее- заметила фру Моли равнодушным тоном.
Это была месть с ее стороны. Она уже успела присосаться к датчанину, словно всего ожидая от него.
– Я запрещаю всем и каждому даже помышлять об этой игле,- сказала фрекен Торсен.- Она гладкая и острая, словно мачта.
– А что, Герда, не попытаться ли мне?- спросил господин Бреде с улыбкой свою жену.- Ведь я старый моряк.
– Ты-то!- ответила она с усмешкой.
– Весной я влезал на самую вершину мачты брига.
– Где это было?
– У берегов Исландии.
– Зачем ты влезал?
– Право, не помню… А, знаете, я совершенно не понимаю таких восхождений на вершины гор,- переменил разговор господин Бреде.
– Нет, ты скажи, зачем ты влезал, слышишь? Зачем ты влезал на мачту?- повторила его жена с раздражением.
Господин Бреде засмеялся:
– Ах, уж эти женщины! Существуют ли более любопытные создания на свете!
– Как у тебя хватает духу делать такие безумия? Что было бы с девочками и со мной, если бы ты…