Последняя отрада

Я встал, она вздрогнула при этом, так она была нервна. Но я встал только для того, чтобы поправить лампу, которая стояла позади и начинала коптить.

Пауза. Раз она ничего не говорит, то что мог я сказать? Но, так как тягостное молчание продолжалось, и я видел, что она мучается, то я все-таки спросил:

–  Собственно, для чего вы хотели рассказать мне об этом?

–  Да, пожалуй вы… правы.

–  Быть может, вам опять показалось на мгновение, что вы представляете собой центральную точку в мире, но…

–  Да, вы пожалуй, правы…

Она осматривалась кругом широко раскрытыми, недоумевающими глазами, потом встала, словно готова была убежать каждую минуту. Я тоже встал. Она несчастна, я это хорошо видел, но Боже мой, что же я-то могу тут поделать? Она приходит ко мне и говорит, что обручилась, и при этом вид у нее несчастный,- ну, на что это похоже! Но теперь, когда она встала, я лучше мог разглядеть ее лицо под шляпкой… ее волосы… в них появились серебряные нити, особенно на висках, это было так красиво. Она была стройная и высокая, грудь ее поднималась и опускалась, у нее была высокая грудь. О, очень высокая, и она поднималась и опускалась, да… Лицо у нее смуглое, рот полузакрыт, губы сухие, как в жару…

–  Фрекен Ингеборг,- говорю я в первый раз. И я неуверенно протягиваю руку, может быть, хочу дотронуться до нее, погладить ее, нет, я сам не знаю…

Но она уже пришла в себя, она стоит прямая, великолепная… В глазах у нее появилось холодное выражение, они устремлены на меня, они ставят меня на место и в то же время она направляется к двери.

У меня вырывается:

–  Нет!..

–  Что такое?- спрашивает она.

–  Не уходите, подождите, не уходите сейчас, сядьте и расскажите мне больше.

–  Да, вы совершенно правы,- говорит она,- я отнюдь не представляю собой центральную точку мира. Я прихожу к вам сюда со всякими пустяками, а ведь вы… вот стоит только посмотреть на все эти письма со всех концов света.

–  Нет, послушайте, сядьте, я даже не буду просматривать почту, это пустяки, каких-нибудь два-три письма, да еще от совершенно незнакомых людей, по всей вероятности. Сядьте, расскажите мне все, вы должны это сделать. Вот теперь смотрите, я совсем не хочу даже читать всего этого!

С этими словами я собрал все письма в кучу и бросил их в топившуюся печку.

–  Нет… зачем?.. Что вы делаете,- крикнула она и бросилась к печке, чтобы спасти письма.

–  Оставьте,- говорю я.- Я не жду никакой радости от писем, а за горем я не гонюсь.

Теперь, когда она стояла так близко ко мне, я уже готов был дотронуться до нее, хоть на мгновение дотронуться до ее руки. Но я овладел собой и остановился. Я и без того уже зашел слишком далеко, а потому я сказал добродушно и сочувственно, как бы выражая ей свое сострадание.

–  Дорогое дитя, не будьте так несчастны, все устроится к лучшему, вот увидите. Сядьте же… ну вот, так хорошо.

По-видимому, ее так изумила моя вспышка, что она опустилась в кресло машинально. Она сказала:

–  Я вовсе не несчастна.

–  Нет? Прекрасно!- И я начинаю болтать без умолку; но я только стараюсь подбодрить самого себя и быть для нее добрым дядюшкой. Я говорю, чтобы рассеять ее. Чтобы рассеять нас обоих, я болтаю без умолку, в ушах у меня раздается звон. Что мог я сказать? И пустяки, и серьезное, много всего:

–  Да, да, дитя… Но кто же ваш жених, кто это? Как это мило с вашей стороны, что вы первым делом пришли ко мне, я это теперь только вполне оценил, спасибо вам за это. Вот видите ли, я только что возвратился домой и почти не спал во время дороги, я так устал… Нет, не устал, но во всяком случае… по пути я встретил так много всякого народу, бррр… я почти совсем не спал. И едва я вернулся домой, как вы пришли, и большое вам спасибо за это, фрекен Ингеборг… ведь я отец, а вы дитя, потому я и говорю вам Ингеборг. Когда же вы мне рассказывали все это… ведь я не спал, я потерял равновесие… И я не мог дать вам хорошего совета, то есть, не вник… Но теперь вы можете быть со мной совсем откровенны, мне так хочется знать все. Он старый? Молодой? Ну, конечно, молодой! Я вот как раз думаю о том, как сложится ваша жизнь, фрекен Ингеборг… я хочу сказать, при новых обстоятельствах. Быть может, все будет совсем иначе, чем то, к чему вы до сих пор привыкли. Но вы увидите, что все пойдет прекрасно, я в этом уверен…

–  Но вы не знаете даже, кто это?- прерывает она меня. И она опять со страхом смотрит на меня.

–  Да, я не знаю, да мне и не надо знать, раз вы хотите еще подождать. Кто это? Какой-нибудь милый, изящный человек, это и видно по кольцу, быть может, учитель, молодой подающий надежды учитель…

Она качает головой.

–  Ну, в таком случае добродушный человек, который будет баловать вас…

–  Да, может быть,- говорит она тихо.

–  Вот видите, я угадал. Медведь, он будет носить вас в своих лапах. А к дню вашего рождения… знаете, что он подарит вам к дню вашего рождения?

Но тут, вероятно, я заговорил уж слишком ребячливо. Я надоел ей, она в первый раз повернула голову и стала смотреть на картину, висевшую на стене, а потом перевела взгляд на другую картину. Но не так-то легко было остановить меня, ведь я не говорил в течение нескольких недель, да к тому же находился в состоянии экзальтации, Бог знает, почему.

–  Как вам жилось в деревне?- спросила она вдруг. А так как я не понял, к чему она это спрашивает, и только смотрел на нее, она продолжала:- Ведь вы жили у матери Николая, не правда ли?

–  Да.

–  Какая она?

–  Она вас интересует?

–  Ах, нет. О, Боже!- говорит она с усталым видом.

–  Полно, полно, разве говорят таким тоном новообрученные! Как мне жилось в деревне? Знаете, там я познакомился с одним учителем, старым холостяком, он прямо великолепен. Он сказал, что знает меня, и в первый день ужасно важничал. Я со своей стороны ответил, что приехал исключительно ради него. Неужели!- удивился он.- Почему бы и нет?- сказал я, - сорок лет учителем, почтенный человек, постоянный посетитель церкви, председатель, и прочее и прочее. Да, потом я присутствовал на уроке. Бесподобно! Учитель говорил все время, ведь на этот раз у него был слушатель, это было нечто вроде экзамена: Педер! Ты… На дороге лошадь и человек, один едет верхом на другом, кто на ком едет, Педер?
– Человек!- отвечает Педер. Пауза.- Совершенно верно, Педер, верхом ехал человек. Точьв-точь то же самое с грехом, ибо сатана ездит на нас…

Она опять отвернулась и посмотрела на стену, и как будто снова ушла от меня. Я сделал неловкий прыжок:

–  Быть может, вам приятно будет услышать кое-что о знакомых, хотя бы из Торетинда. Здесь была Жозефина.

–  Да,- сказала она, кивая головой.

–  А помните вы старичка из Торетинда? Мне кажется, я никогда не забуду его. Через столько-то и столько-то лет я сделаюсь таким же, как и он, хотя, может быть, и не через так много лет. Я снова превращусь в ребенка, впаду в детство. Этот старичок раз как-то забрался в поле, я видел его, на руках у него были варежки, ведь он ел все, что попало, и вот он начал есть сено.