Последняя песнь трубадура
Шрифт:
– Как вас зовут?
– Валентин.
Она размашисто написала по темно-красному фону: «Валентину. Светлому человеку моего пасмурного дня».
Он прочитал и покраснел от удовольствия:
– Какая вы чудесная. Надо же! Чтоб так повезло! Первый раз в жизни повезло.
– Такому парню до сих пор не везло?
– Да я не знаю, честно. Просто ничего хорошего. Я вас с детства обожаю. Мы с мамой смотрели ваши фильмы по телевизору, и мама говорила: «Смотри, Валя, какая она красивая».
– Хотите, я и маме подпишу журнал?
– Мамы больше нет.
– Мне жаль.
«И
– У вас есть пять минут? Посидите со мной. Мне очень плохо.
Игорь сидел в тесной подсобке и смотрел, как Наташка глотает таблетки и запивает их водкой. Она опухла от слез, охрипла от крика, икала от этих поганых колес.
– Перестань, Наташа, – в сотый раз попросил он. – Давай ты умоешься, я тебя причешу, голову помассирую, ты протрезвеешь. Надо ехать туда.
– Ты что, охренел? Я не могу. Я не могу смотреть на мертвую маму… Мертвую маму, – она тихонько заскулила, так жалобно, что у Игоря навернулись слезы на глаза.
– Ну кто-то еще у тебя есть? Кто-то поможет тебе?
– А кто у меня есть? Блондинчик – уголовник, мы его посылали психа грохнуть. Он не пойдет. Машка – сука, соседка, я с ней сама не пойду. Дина, Сережа, к ним так нельзя. Я пьяная.
– Поспи здесь до утра. Только я таблетки отберу.
– Без таблеток я до утра подохну. Я домой поеду. Может… я не знаю, что может…
Игорь поднял Наташку, довел до машины. В дороге ее укачало, и она начала похрапывать. Он разбудил ее у дома, спросил: «У тебя какой подъезд?»
– Четвертый, – сказала она и с таким ужасом посмотрела туда, на дверь своего дома, что Игорю понадобилась вся выдержка, чтоб не нарушить собственные правила. Не думать о других больше, чем о себе. Не брать на себя ответственность за ситуацию, когда можно этого не делать. Держаться подальше от горя. Наташка вышла из машины и неуверенно направилась к двери. Игорь быстро уехал и не видел, как перед Наташкой возник какой-то мужчина. Она чуть не налетела на него.
– Во, блин, стал. Дай пройти.
– Наташенька, я тебя жду, – тихо сказал Князев.
На похоронах Гали речей не произносили. Пришли несколько сослуживиц, Дина, Сергей, соседка Маша. Женщины вытирали слезы, только Наташа больше не плакала. Она так осунулась, что была похожа на старушку в своем черном платке. Организацией похорон занимались Сергей и Дина. От поминок Наташка отказалась.
– На фига они мне сдались, тетки эти.
Дина решила увести после похорон Наташку куда-нибудь, походить, покормить ее обедом, побродить, поговорить. Все стали расходиться, как вдруг Сергей сжал локоть Дины и молча кивнул в сторону Наташи. Рядом с ней стоял высокий мужчина. Он о чем-то спросил, она безразлично пожала плечами, и они пошли за ограду кладбища, к черному «Мерседесу».
– Это Князев Вячеслав Евгеньевич, который так тебя интересует. В последнее время проявляет заботу о нашей девчушке.
– Ничего себе. Что ж ты мне раньше не сказал? Это же опасно. Нужно ее предупредить.
– О чем, Дина? Она над схваткой. Ей глубоко плевать на его дела и принципы. И потому ей ничего не угрожает.
К тому же, мне сдается, он влюбился. Как говорится, и на старуху бывает проруха.– Ну какая, к черту, старуха, Сережа. Подонок – он и есть подонок. Никогда не знаешь, что ему в голову взбредет. Ты заметил на суде: у Виктории синяки замазанные на физиономии?
– Все, что мы можем сейчас, это присматривать за ним. А Наташа нашего совета послушает, как ты думаешь? К тому же ей никакую информацию сейчас сообщать о нем нельзя. Я тебе только его показал, но за ним поехали наши ребята. Кстати, когда ты выслушаешь мой доклад?
– Можно вообще без доклада. Я хочу только знать: он или не он?
– Я просил секретаря ознакомить вас лично с экспертизой трех психиатров, докторов наук института Сербского, по поводу состояния здоровья Тамары Синельниковой, проведенной на базе хирургической частной клиники, где она находится, – сказал судья главврачу психбольницы Смирновой. – Вы это сделали?
– Да.
– Вы согласны с выводами?
– Мне ничего другого не остается.
– Они совпадают с выводами специалистов вашего медицинского учреждения?
– Наши специалисты никаких своих выводов не делали. Во всяком случае, официально. К нам больная Синельникова поступила с диагнозом своего специалиста и на основании жалоб дочери. Доставлена она была, как суду известно, сотрудниками районного отделения внутренних дел.
– Вы не помните своего первого впечатления: были основания для такой грозной госпитализации? Синельникова выглядела агрессивной, буйной?
– Она не выглядела ни агрессивной, ни буйной, но существует так называемый клинический эффект. Больные в больнице могут вести себя иначе, чем дома.
– Все пациенты вашей больницы умеют приспосабливаться к ситуации?
– Разумеется, нет.
– С каким диагнозом поступила Синельникова?
– Маниакально-депрессивный психоз. Мания преследования.
– Как проявлялось это в условиях стационарного наблюдения?
– У нее был свой лечащий врач. Но я не припомню жалоб персонала на болезненные реакции этой больной.
– Но вы продержали ее в психбольнице четыре года!
– На этом настаивали родственники.
– Синельникова требовала, чтобы ее выписали?
– Этого требуют многие наши больные.
– Но вы подтверждаете, что именно ее удерживали насильно?
– Как и других наших больных. Такова специфика учреждения.
– Вынужден вас попросить не называть Синельникову больной до конца рассмотрения дела, поскольку именно этот факт должен прояснить суд.
– Я у вас случайно не обвиняемая?
– Как вы могли заметить, на этих заседаниях не выступает ни защита, ни обвинение. Суд рассматривает законность и медицинское обоснование факта госпитализации. Уникальной, на мой взгляд. Четыре года – такой срок лечения в психиатрическом учреждении может получить убийца.
– Не хотелось бы стать козлом отпущения. Кто-то устанавливал диагноз, кто-то привозил, от кого-то поступали звонки…
– Вы можете уточнить, о каких звонках идет речь?
– Из одного солидного ведомства. Нам не рекомендовали выписывать Синельникову.