Последняя почка Наполеона

– Это точно, – вздохнула Ася. – Была. Надеюсь, что больше она в него не войдет.

– Она там осталась.

Эти слова Анфиса промолвила очень тихо. Они никем не были услышаны.

– Что, понравилось тебе в храме? – спросила Ася, когда входили в вагон.

– Да, очень понравилось. Ничего там менять не надо. Все и так здорово.

Проводив свою подопечную до подъезда, Ася решила взглянуть на ее условия проживания и соседей. С большим трудом от нее отбившись, Анфиса оставила ей вместо своего номера телефона выдуманный. Но у Гюльчихры ее номер был.

Глава седьмая В которой верка слушает комплименты

В воскресенье Верка дала концерт в детском доме на Вешняковской. Такого рода мероприятия она часто организовывала сама, притом безвозмездно – лишь от обедов с восторженной малышней, которая осыпала ее вопросами, не отказывалась. Порой брала и подарки в виде воздушных шариков и рисунков. Она играла ребятам все – от серьезной классики до мелодии из детских фильмов. Слушатели одаривали ее таким восхищением, что она смущалась. Но на сей раз дети за столом вели себя необычно. Они смотрели на Верку, которая ела суп, с прежним обожанием, но к нему примешивалась загадочность. Можно было подумать – скрипачка им приоткрыла некую тайну, и они дали слово ее хранить. Вопросов звучало гораздо меньше, чем в прошлый раз. Все они казались очень обдуманными. И Верка, давая на них ответы, также была серьезна, как никогда. Директор детского дома, сорокалетний балагур по имени Анатолий, вызвался подвести ее до метро. Он всегда так делал.

– Верочка, Вы сегодня были божественны, – сказал он, заняв левый ряд и подбросив стрелку до сотни. Он так всегда говорил. И Верка ответила, как обычно:

– Благодарю. Я старалась.

– Вы не старались, – последовало внезапное продолжение, – Я внимательно наблюдал за Вами и понял, что по-другому играть Вы бы не смогли. И дети поняли это. Поэтому они были потрясены. Что с Вами случилось?

Верка не знала, что отвечать. Она поглядела на Анатолия с удивлением.

– К нам на днях наведывался один проповедник, – продолжал тот, выполнив обгон, – не помню, какой конфессии. Он высказывался в том духе, что, мол, у каждого из нас есть много вопросов к Богу, но не на все из них надо добиваться ответа. Один из этих вопросов: почему некоторые дети рождаются тяжело и неизлечимо больными? Да, можно, конечно, порассуждать о грехах родителей, но… Ведь Вы понимаете?

– Не совсем, – тряхнула головой Верка. – К чему Вы это все говорите?

– К тому, что слушая вашу игру сегодня, я полностью согласился с идеей проповеди, – сказал Анатолий, проскакивая на желтый свет. Верка продолжала не понимать.

– Вам, Верочка, сколько лет?

– Двадцать девять.

– Вы в школе были отличницей?

– Нет. Скорее, наоборот.

– Из-за двоек плакали?

– Еще как! Я маму очень боялась.

Возле автобусной остановки женщина продавала цветы. Внезапно затормозив напротив нее, директор опять обратился к Верке:

– А что Вы думаете об этом теперь, спустя двадцать лет?

– Ничего не думаю.

– Почему?

– Да как – почему? Двадцать лет прошло.

Директор кивнул, открывая дверь.

– Верочка! Повзрослев всего лишь на двадцать лет, Вы пересмотрели свой взгляд на многое. А все те, кто слушал сегодня вашу игру, сразу повзрослели на вечность. Спасибо вам.

Верка непонимающе замахала ресничками. Анатолий, тем временем, подошел к цветочнице и, купив букет белых роз, вручил его Верке. Он сделал это безмолвно, но с таким взглядом, что Верка вспыхнула. Весь остаток пути она упивалась запахом роз и своей растерянностью. Высаживая ее у метро, директор детского дома поцеловал ей руки.

Ехать домой, на Фрунзенскую, скрипачка пока что не собиралась. У Тани ей жилось замечательно. Вечер был у нее свободным. Она решила смотаться в ЦУМ, чтоб приобрести туфли от «Кристиан Диор», на которые уж давно положила глаз. Накануне в театре дали зарплату, так что препятствия к мечте рухнули.

Розы благоухали на весь вагон. Можно было сесть, но Верка стояла, зная, что во весь рост со скрипкой и с розами она смотрится куда лучше. Действительно, молодые люди не отрывали от нее глаз. Тем временем, поезд достиг Таганской. Двери разъехались, и со станции донеслось «Прекрасное далеко», вяло сползавшее со скрипичных струн. Верка оглянулась. Играла рослая девочка лет четырнадцати, стоявшая у колонны. Она стояла очень красиво: левая нога чуть вперед, осанка – как у Венгерова, но игра до венгеровской не дотягивала. Скрипачке стало очень досадно, что не сыграла она сегодня детишкам это произведение, потому что просто о нем забыла. Она его не играла с самого детства. Поезд двинулся дальше. Грустная песенка привязалась к Верке, как муха.

Купив снившееся ей целую неделю туфли за двадцать тысяч, Верка спросила у продавщицы, есть ли в ЦУМе кафе. Девушка сказала, что есть. Объяснила, где. Все столики были заняты, но один клиент просил счет, и Верка подождала. Сложив на два стула скрипку, коробку с туфлями и букет, она попросила официантку подать ей кофе и круассан. За соседним столиком сидел очень симпатичный молодой человек. Верка улыбнулась ему. Он сфоткал ее на сотовый телефон, а потом спросил, может ли она ему попозировать с инструментом. Верка решительно отказалась, но изъявила готовность сфотографироваться с цветами.

– А почему со скрипкой нельзя? – поинтересовался парень, исполнив ее желание. Верка села.

– Ну ее на фиг! И без нее по мне слишком видно, что я – скрипачка.

– А что, есть признаки, отличающие скрипачку?

– Конечно, есть. Геморрой, к примеру. Стоять приходится очень много. Это способствует разбуханию вен во всех частях тела.

Верка дурачилась, никаких подобных болезней у нее не было. Но ее собеседник даже не улыбнулся. Поняв, над чем он ломает голову, Верка очень строго спросила:

– Мое лицо тебе нравится?

– Да, конечно. Оно – красивое, даже очень. Я бы сказал – потрясающее.

– А нос?

– Обалденный нос! Я всю жизнь мечтаю о девушке с таким носом.

– Значит, если бы у меня не было геморроя, которого, впрочем, нету, ты бы передо мной ставил зеркало, чтобы дополнительно возбуждаться моим обалденным носом?

Парень смутился. Он не успел ответить. За его стол, приблизившись к нему подиумной поступью, села очень красивая, очень стильная девушка с далеко не таким, как у Верки, носиком. Поглядев на Верку испепеляюще и поставив на стол коробку, она сняла с нее крышку.

– Короче, эти взяла. А все остальное там – барахло.

В коробке лежали туфли за сорок тысяч. Верка их примеряла, но просто так – она о таких могла лишь мечтать. Сразу перестав обращать на нее внимание, молодой человек достал одну туфельку и сказал:

– Отлично. Теперь мы можем идти?

– Нет, я хочу вермута, – заявила девушка, подзывая официантку, – будьте любезны!

Пришлось ей вермутом подавиться. Когда он был принесен, взбешенная Верка вынула из футляра скрипку и, не вставая из-за стола, начала играть. Музыка была проще не найти – «Прекрасное далеко». Но все живое, что было на этаже, застыло и онемело. Стильная девушка, снявшая сапоги, чтобы надеть туфельки, так и выронила одну из них, да так и сидела, распустив слюни с вермутом. Тем не менее, Верка была удовлетворена не полностью. Оборвав мелодию, она бросила на стол деньги за кофе и круассан и быстро ушла, защелкивая замочки футляра. Еще полтора часа она просто так моталась по центру. Приехала к Тане поздно. Таня уже спала. Улеглась и Верка. Но сон к ней долго не шел.

Глава восьмая В которой Танечка, наконец, узнает от Верки кое-что важное

Танечка по утрам варила манную кашу. Верка ее не то чтобы не любила, но презирала с детства, однако, здесь как-то незаметно прониклась к ней чем-то вроде симпатии, выросшей из стыда за необоснованный косой взгляд. На четвертый день Таня приготовила геркулес.

– Это что такое, мать твою драть? – опомнилась Верка, машинально сожрав четверть содержимого небольшой розовой тарелки.

– Как что? Овсянка.