Последняя почка Наполеона

– Спасибо, Танька. Ты меня очень выручила.

– Да брось ты.

Поезд остановился, и Таня вышла. Фрунзенская не нравилась ей – ни станция с ее полутемным залом и белым бюстиком, очень смахивающим на надгробный памятник, ни район – облезлые сталинские громадины, разделенные переулочками, идущими под уклон. Они как-то сдавливали сознание, будто сон, в котором надо спасаться, а ты не можешь – ноги уже подчиняются не тебе, а тому, кто гонится за тобой. Перейдя проспект по гулкому подземелью, Танечка зашагала ко Второй Фрунзенской. Ей казалось, холод струится прямо из фонарей – пронизывающий, синюшный холод. Прохожие обгоняли транспорт, заполонивший проспект. Спешила и Таня, хотя заказчик мог ее ждать еще целый час. Свернув в переулок, она направилась к набережной. Ветер от реки дул в лицо. Глаза заслезились. Цокая каблучками по тротуару, Таня поймала себя на том, что она не любит не только Фрунзенскую, но и вообще центральные районы столицы. Гораздо больше ее привлекали окраины. Да, была некая загадочная романтика в этом: подняться морозным вечером из метро на какой-нибудь совсем дальней станции, например, – Коньково, Выхино, Пражская, сесть в автобус, и – час петлять по совсем незнакомым улицам и проспектам с липнущей к стеклам фонарной синью, осознавая, что это все, как ни странно, еще Москва!

Не успела Таня войти во двор нужного ей дома, как ее сотовый заиграл. Замедлив шаги возле гаражей, она извлекла его из кармана. Звонила Настя.

– Так тебя ждать? – спросила она.

– Да, ждите. Но, умоляю, полегче с музыкой! У меня головная боль.

– Как ты задолбала!

Под фонарем у подъезда Таня достала из сумки бланк, чтоб посмотреть код. Войдя, она очутилась на гулкой лестнице с лакированными перилами.

Освещение было слабое. Поднимаясь на пятый, радио-журналистка согрелась.

Стальная дверь с табличкой «тридцать один» была приоткрыта. Из щели падал на лестничную площадку свет. Постояв минуту в недоумении, Таня осторожно нажала кнопку звонка. Внутри зачирикало, а затем наступила полная тишина. Танечка звонила еще два раза, потом она позвала:

– Владимир Евгеньевич! Можно к вам?

Никто не откликнулся. Размышляя, что предпринять, Таня уловила звук закрывающейся подъездной двери, и снизу начали приближаться шаги. Рыжей журналистке сделалось неуютно. Она привыкла к настороженным взглядам в подъездах, хотя они ее удивляли – она по праву считала свое лицо не только красивым, но и интеллигентным, однако, как ее воспримут сейчас, стоящую перед приоткрытой дверью чужой квартиры? Впрочем, была надежда на то, что Крупнов проснется в ближайшие полминуты. Вполне могло оказаться, что человеку, шаги которого уже, кажется, миновали второй этаж, нужен либо третий, либо четвертый. Однако, вскоре стало понятно, что объяснения с кем-то не избежать. Интересно, с кем?

По лестнице поднималась тонкая девушка со скрипичным футляром. Взойдя на пятый этаж, она оглядела Таню и обратилась к ней:

– Добрый вечер. Вы кто?

– Курьер из аптеки. Крупнов Владимир Евгеньевич заказал лекарства. Но его, кажется, дома нет.

Скрипачка перевела большие внимательные глаза с Танечки на дверь, а затем – обратно. У нее была челочка, нос с горбинкой, тонкий рисунок рта. Голову она держала чуть наклоненной. Ей было около тридцати. Приталенное пальто подчеркивало мультяшную сексапильность ее фигуры. Постучав по полу каблучками, чтоб с обуви окончательно слетел снег, скрипачка спросила:

– А как вы отперли дверь?

– С помощью отмычки, – сказала Танечка, но, заметив, что музыкантша шутку не оценила, поторопилась прибавить, – вы ненормальная? Повторяю вам, я – курьер из аптеки! Зачем мне отпирать дверь в чужую квартиру? Кончиком пальца не прикасалась я к этой двери!

– Я поняла. А что за лекарства вы ему привезли?

Танечка вновь вынула бланк заказа и прочитала названия. По лицу скрипачки было заметно, что ни о чем они ей не говорят.

– Я живу вот здесь, – тронула она противоположную дверь. – Владимир Евгеньевич мне ни разу не говорил, что чем-то болеет.

– Ну это уж с его стороны просто запредельная степень наглости, – начала терять терпение Танечка. – Я на вашем месте так разозлилась бы на него, что раз и навсегда перестала бы интересоваться его делами.

– Можно взглянуть на то, что вы привезли?

Танечка сдержалась. Достав из сумки заказ, она показала его скрипачке.

– Как вас зовут? – поинтересовалась та.

– Таня. Фамилия – Шельгенгауэр.

– Покажите бланк.

Эта просьба так же была исполнена. Но скрипачка не успокоилась.

– Вы звонили в дверь? – спросила она.

– Конечно. Три раза.

– Откуда вы?

Таня растерялась.

– В смысле откуда?

– Что непонятного? Вы москвичка? Паспорт у вас с собой? Дайте-ка взглянуть!

Вот это уж было слишком. В двух словах описав въедливой зануде всю глубину ее бесполезности, тошнотворности и маразма, Таня достала сотовый телефон с намерением сообщить в колл-центр о том, что заказ под номером 3317 доставить не удалось. Но въедливая особа вдруг повела себя крайне странно.

– Давай войдем, – сказала она и раскрыла дверь широко.

Танечка попятилась, прижимая сумку и телефон к груди. Хозяин квартиры – а это был, несомненно, он, судя по пижаме и тапочкам, неподвижно лежал посреди прихожей. Под ним была огромная лужа крови. Носа у него почти не было.

Глава вторая Без названия

Ого! Они на меня не смотрят! Причина этого смехотворна – нас разделяет труп с отрезанным носом. Они уставились на него. Таращат глаза. Поднимите взгляды! Вы что, не видели мертвецов? Ведь сказано вам: "Пусть мертвые погребают мертвых"! Но нет, пустота опять заслонила главное. Как обычно. Найдется ли, в конце концов, тот, кто пренебрежет ею и разглядит за ней то, что просто не может быть не увидено? Сомневаюсь. Они боятся того, что совсем не страшно, радуются тому, что не должно радовать, и тоскуют из-за того, что вовсе не имеет значения. Оторвите взгляды от трупа и поднимите их на меня! Вы, может быть, после этого не останетесь живы, но что такое ваша, почти уж тридцатилетняя жизнь в сравнении с тем, что сможете вы увидеть? Нет, закрывают дверь.

Глава третья

В которой Верке понятно все, а Танечке

–

ничего

Следующий поступок нудной скрипачки был уж не просто странным, а прямо-таки ошеломляющим. Очень тихо захлопнув дверь, она извлекла из кармана ключ, заперла ее и, взглянув на качающуюся Таню, взволнованно прошептала:

– Я так и знала, что этим кончится, так и знала! Слушай меня! Никому ни слова о том, что ты здесь увидела, потому что иначе тебя обвинят в убийстве! В аптеке скажешь, что он тебе не открыл, и ты здесь задерживаться не стала. Все поняла?

– Надо вызвать скорую помощь! – на выдохе пропищала Таня. – Он, может быть, еще жив! Нельзя его так оставить! Я не могу! Ведь я – журналистка с "Лиха Москвы"!

– Какое там – жив! Ты видела, сколько крови? Весь коридор залит!

Танечка зашмыгала носом, не сводя глаз с музыкантши. Та, стараясь не грохотать, открыла мусоропровод и бросила в него ключ, сперва протерев последний перчаткой. Вынув другой, она отперла дверь своей квартиры и потянула Танечку за рукав.

– Входи!

Танечка уперлась.

– Зачем? Откуда у тебя ключ от его квартиры? Кто ты такая?

– Я тут живу! Меня зовут Вера. Ты должна успокоиться, потому что иначе ты наломаешь дров! Там было убийство! Ясно тебе?

С этими словами скрипачка, таки, втащила Таню в квартиру. И заперла на оба замка лязгнувшую дверь. Продолжая стискивать сумку и телефон, Таня опустилась на табуретку под вешалкой с двумя куртками. Ее всю трясло. Скрипачка, тем временем, торопливо сняла пальто, затем – обувь, и отнесла скрипку в комнату.