Последняя ступень (Исповедь вашего современника)

Или такая ситуация. В Ухте закончили постройку драматического театра, а труппы нет. Есть труппа, но жиденькая, не соответствующая помпезному зданию. Значит, надо усилить труппу…

Вероятно, если речь шла не о редких специальностях, а просто о рабочих руках, и было все равно кого посадить, того или этого, вероятно, имели значение и политический анекдот, и неосторожное словцо, и какой-нибудь факт биографии, дабы одновременно с поставкой рабочих рук в трудармию выполнялась и вторая задача — изъятие инакомыслящих, свободомыслящих, короче говоря, людей с пульсом. Но главная задача была — просто люди, просто руки, рядовые труженики трудармии, называвшиеся в обиходе «зеками».

Если Туполев был сам «зек» и руководил огромным конструкторским бюро по строительству самолетов, где все, как и он, были зеки, и если это бюро начинало вдруг испытывать нужду в специалистах, неужели людей сажали за что-нибудь, а не просто потому, что они были нужны?

Сталкиваясь по случаю с оросительными системами в Киргизии около Пржевальска и на Дону около хутора Веселого, я обратил внимание на странный в то время для меня факт. За поливку земель колхозы должны были платить большие деньги — кому бы вы думали? Министерству внутренних дел. То есть, значит, МВД буднично выступало в роли обычной фирмы, производящей работы и берущей за эту работу деньги.

Градостроительные, дорожностроительные, каналокопающие трудовые армии приняли форму лагерей, действительно легко мобилизуемые, легко управляемые, легко перебрасываемые с места на место, а главное дешевые. Труд в этих трудармиях ценился, конечно, не дороже, чем на проклинаемых в наши дни сахарных и прочих плантациях так называемых колониальных стран.

Но что было делать со стихией крестьянства? Как можно было миллионы мелких, инициативных, самостоятельных, индивидуальных хозяйств превратить если не в легко перебрасываемые (этого не терпит характер земледельческого труда), то, во всяком случае, в легко управляемую трудовую армию, разделенную на мелкие подразделения. Для этого было нужно:

1. Отобрать у крестьян землю из личного пользования,

2. Отобрать у них средства производства, то есть лошадей и весь инвентарь.

3. Лишить их возможности пользоваться результатами своего груда, то есть все выращенные ими продукты труда отбирать, а им выдавать по строгой мерке.

4. Приучить их выходить на работу одновременно, по звонку, и уходить тоже по звонку, точь-в-точь как в лагере или на плантациях, то есть всюду, где труд не свободен, а принудителен.

5. Лишить их всякой инициативы, так чтобы крестьянин не знал даже, что он будет делать завтра, даже после обеда, а делал бы только то, что велит ему бригадир.

6. Максимально затруднить уход колхозников в город и вообще на сторону.

Всем этим требованиям и отвечала форма организации труда под названием колхозы. Эта форма была выдумана Троцким, а осуществлена Сталиным. [29]

В 1929–1930 годах, можно сказать, мгновенно все крестьяне России были мобилизованы и объединены в единую огромную трудовую армию, подразделенную на колхозы с централизованным подчинением через МТС, а также через районные и областные партийные организации.

29

Впрочем, здесь я, валя вину на Троцкого, возможно, и не совсем прав. Действительно, идею трудовых армий провозгласил Троцкий на съезде партии, ибо он был докладчиком. Но будет правильнее предположить, что автором этой системы является ленинская группа в целом.

Сотни крестьян подчиняются одному председателю, десятки председателей подчиняются одному секретарю райкома, десять секретарей райкома подчиняются одному секретарю обкома. Секретари обкома подчиняются известно кому… Вниз через эту систему пошли инструкции и указания, как сеять, что сеять, когда сеять, сколько сеять. Вверх по этой системе пошел хлеб и другие сельскохозяйственные продукты.

Но мы говорим сейчас не о производительной стороне колхозной системы, а о том, что и сами-то колхозы нельзя было бы организовать, не истребив предварительно самую. инициативную часть крестьянства, его элиту, выросшую за десятилетия свободного крестьянского труда, если считать с 1861 года. Истребление этой головной, а в ином аспекте корневой части крестьянства совпадало со смежной, а может быть, даже более главной задачей подрубить и ослабить корни народа как такового, о чем у нас, собственно, и идет речь. Отряхнув плоды, проредив крону, пора было приниматься за глубокие корни. Эта задача была решена предельно просто и с жестокостью, на которую способны только вот именно захватчики, расправляющиеся с чужим народом. Шесть миллионов крестьянских семейств было насильственным путем в холодные зимние месяцы изъято из деревни и выброшено на окраины государства, а фактически ликвидировано.

Цифры, страшные сами по себе, часто оставляют нас все же холодными и безучастными, не потрясают нас до глубины души. Однажды в газете «Правда» проскользнула фраза о том, что в стране в таком-то году не реализовано 100 тысяч рационализаторских предложений. Все прочитали и остались равнодушными. Володя Дудинцев взял одно из ста тысяч, раскрыл его в романе, и все содрогнулись.

Шесть миллионов крестьянских семейств много, конечно. Но если бы показать в хроникальном кино историю одной только семьи, только некоторые сцены, которыми сопровождалась ликвидация этих миллионов, то и не надо было бы никаких Шекспиров с их трагедиями.

Увозили из родных изб в метели, с детишками, даже и грудными, на полустанках заставляли сидеть по нескольку дней в ожидании товарных составов, товарные вагоны набивали так, что можно было только стоять, и по сибирским да вологодским морозам везли по многу дней. Многие умирали на этом первом этапе. Концентрировали в закрытых полуразрушенных монастырях, в северных и сибирских городишках. Отделяли крепких мужиков (для Беломорканала и Магнитки) от жен, стариков, детей. Теми, кто дожил до весны, набивали ледяные баржи и по две-три недели сбрасывали вниз по Оби, заворачивали в приток ее Васюган, а там, в тайге (опять же тех, кто выжил в баржах), высаживали, давали один топор на пятьсот человек и оставляли на верную голодную и холодную смерть. Короче говоря — ликвидация.

Устрашенные беззаконным выселением по разверстке, которая повторялась несколько раз, так что уж трудно было отбирать для выселения, не к чему уж было и придраться, мужики были загнаны в колхозы, у них действительно отобрали землю, лошадей, орудия труда. Запретили колхозам иметь свои мельницы. Это чтобы не мололи сами муку, а были поставлены в полную зависимость от государства. Лишили колхозников паспортов. Это чтобы не могли убежать. Но когда почувствовали, что наиболее крепкие хлеборобные места, вроде Украины и Поволжья, еще глухо бродят и смирились не до конца, инспирировали голод в этих местах, нарочно вывезли весь хлеб, а на границах поставили кордоны, чтобы голодающие люди не могли разбрестись по соседним областям. В результате этого инспирированного голода на Украине и в Поволжье вымерло около 12 миллионов человек. Это был уже 33-й год, когда начинали уже звучать песни типа «Жить стало лучше, жить стало веселее». Михаил Алексеев свидетельствует, что у них в большом саратовском селе Монастырском вымерло две трети населения, что мальчишками они то и дело натыкались в траве на неубранные смердящие трупы односельчан. Михаил Алексеев рассказал мне и другой замечательный факт. Одна из их сельчанок, жившая в Ленинграде, стала посылать в свое село отцу с матерью посылки с сухарями. После третьей посылки ее вызвали куда надо:

— Вы почему посылаете в деревню сухари?

— Да говорят, что там с голоду люди умирают.

— Вы что, хотите сказать, что у нас в стране голод?

— Я не знаю, голод ли, но люди с голоду умирают. Сестра уже умерла, сноха умерла, мать уже не встает…

Женщину арестовали и отправили в лагерь. Интересный факт рассказал мне переводчик и поэт Семен Липкин. В то время он ехал на курорт через голодную Украину. Вышел на перрон на какой-то станции. Повсюду лежат голодные люди, некоторые уже и мертвые. По мертвым ползают тощие ребятишки. Мимо всего этого Липкин подошел к витрине с газетой «Правда». В глаза ему бросилась большая статья Максима Горького, правдолюбца и гуманиста. Статья называлась «О характере советской игрушки». [30]

30

Позже я этот эпизод вычитал в книге Вас. Гроссмана «Все течет».

И дело было вовсе не в кулаках, если называть таковыми наиболее крепкие крестьянские хозяйства — основу российского земледелия. В царской России было зарегистрировано около миллиона таких крепких хозяйств, которые можно было назвать кулацкими. Причем первоначально это слово вовсе не носило отрицательного смысла. Кулак — это ударная часть в конструкции человека. Ведь от слова «удар», «ударить» сумели теперь произвести «ударник», «ударный труд» — нечто почетное и достойное. Без всякой натяжки можно сказать, что кулаки были ударной частью крестьянства, это были крестьяне-ударники. [31] Но Бог с ним, с термином, с ярлыком. Повторяю, что в России было около миллиона таких ударных хозяйств. [32] Откуда же взялись еще пять миллионов, подлежащих ликвидации и фактически ликвидированных? Дело было не в кулаках, а в процентах. Высчитали социологи, мыслящие люди, что, чтобы превратить крестьян в бессловесную, покорную массу в единую трудовую армию, надо уничтожить не менее десяти процентов всех крестьян. Тогда остальные будут легко подчиняемы и мягки как воск. Они будут парализованы, так что можно будет делать с ними все, что захочешь. И пошли вниз разверстка за разверсткой. Столько-то хозяйств на область. Разверстали и вывезли. Спускают еще. Скребут в затылке уполномоченные вместе с местными коллаборационистами, кого бы еще наметить. Ходят по списку карандашами, сверху вниз и снизу вверх. Наконец ставят галочку напротив какой-нибудь фамилии. И вот фамилии уже нет. Сани, метель, полустанок, товарный вагон, Сибирь, гибель…

31

И каково представить, если вдруг при перемене власти выслать бы в Сибирь всех теперешних ударников!

32

Сказка о том, что преобразование деревни шло ради бедноты, наивна и беспомощна, хоть нам ее и вдалбливали в наши умишки еще с детства. Ладно, если бы в деревне на сто домов жили три мироеда с лошадьми и с землею, а остальные были бы батраки-безлошадники и работали бы на них, и вот нашлись благодетели, которые ликвидируют трех мироедов, а 97 батраков делают счастливыми. Но в русской деревне на 100 хозяйств едва ли находилось три безлошадника. Значит, у большинства отбирали лошадей, чтобы сравнять их с ничтожным меньшинством, то есть громадное большинство приносили в жертву ничтожному меньшинству? Абсурд!