Последняя улика (сборник)

Пока Жданович перевязывал рану, Тимохин пьяно плакал, уткнувшись лицом в стол, ругал Лиду, которая неподвижно сидела на лавке, не замечая, что рукав плаща полощется в светлой ключевой воде полного ведра, с которого она так и не успела снять руку.

Вид Приходько вызвал у меня жалость к этой незадачливой и неудачливой женщине. Ах, матрос Приходько, не туда завела тебя любовь!

Второй мужчина, как и предполагал Таюрский, оказался Найденовым. Мне хотелось поговорить с ним уже сейчас, но Гоше требовалась врачебная помощь. Мы должны были спешить к вертолету и успеть засветло.

Тимохин, Найденов и даже Лида - все трое были пьяны, это затрудняло наш и без того нелегкий путь. Когда, наконец, мы подошли к месту нашей высадки, вертолетчик укоризненно развел руками, но, увидев бледное лицо Гоши Таюрского, бегом бросился в машину.

В Жемчужную мы прибыли, когда уже смеркалось. Жданович повез Таюрского в больницу, и Гоша грустно сказал мне:

– Давай, Сергей, разворачивайся один пока. Но к утру я буду.

– Ладно, - ответил я, - о чем беспокоишься? Встретимся утром.

Гоша нагнулся ко мне:

– Найденова допроси, - сказал он тихо, - не напрасно вахтенный сбежал. Знает о Балабане - чувствую. Допроси его, пока чего не напридумывал. Он сейчас правду скажет.

Я кивнул Гоше:

– Сделаю.

Таюрский и здесь был прав.

Уже в машине, везшей нас с вертолетной площадки, Найденов начал с беспокойством поглядывать на меня. Я заметил его взгляды, но делал безразличный вид.

"Пусть помучается, созреет до правды", - думал я не без злорадства, видя его терзания. На Тимохина я не мог смотреть спокойно - вскипала злость. Он сидел рядом с Роговым, голова бессильно моталась при каждом толчке машины.

– Все равно убью гадюку, - повторял он пьяно, - найду и убью. Зачем навела ментов? Убью!

– Будет тебе, - не выдержал Рогов.
– Никто на тебя не наводил, сами нашли. Зимовье-то твое я что, не знаю? А бабу зря ругаешь, отвяжись от нее. И не грози, и так делов наделал. Ранил ведь человека, едва не убил.

– Я не хотел в него, - уже осмысленно и с тревогой сказал Тимохин. Я в Лидку хотел, зачем же он подставился?

– Эх, Тимохин, Тимохин, - грустно сказал Рогов, - я тебя давно знаю, а того парня - первый день. Но вижу, какие вы разные люди.

– Люди, люди, - пробормотал Тимохин, - все люди одинаковые. Руки, ноги и все такое...

– Не скажи, Тимохин, - серьезно возразил Рогов, - люди душой разнятся. Ты стрелял в человека, а он собой его прикрыл. Вот разница в чем между вами. Потому-то ты в тайге от детей прячешься, а он...
– Рогов махнул рукой.
– Что тебе объяснять! Разберутся вот с вами где надо.

– А я-то при чем?
– впервые подал голос Найденов.
– Я к этому делу причастия не имею! Водку, продукты ему носил, да, было такое дело, а больше ничего...

– Разберутся, разберутся, - осадил его лесничий.

Я не вмешивался в разговор, но в отделе, превозмогая усталость, сразу повел Найденова в кабинет.

Остановил меня дежурный.

– Никонюк вас спрашивал, - сообщил он, - и майор звонил, велел переодеть вас в сухое да накормить. А этот, - он кивнул на Найденова, пусть здесь посидит, в дежурке. Майор сказал, что скоро прибудет.

Я попросил дежурного сообщить капитану "Сокола" о нашем прибытии и прошел в кабинет Ждановича.

Ах, как хотелось мне прилечь хотя бы вот здесь, на стульях, вытянуть гудевшие ноги... Но об отдыхе лучше было не думать, я быстро переоделся в сухое - дежурный позаботился об этом, он же принес мне большую кружку горячего душистого чая и несколько кусков хлеба с нежно-розовым, слегка пахнущим чесноком салом.

Уже через десять минут я вызвал Найденова. Неужели мне наконец повезет и я узнаю тайну второго дела? В первом все встало на свои места еще днем - Тимохин не исчез с судна, а попросту сбежал, не желая платить детям алименты.

А вот что стряслось с Балабаном?

Найденов не пытался скрыть свою растерянность и беспокойство понимал, к чему прикоснулся. Едва войдя в кабинет, он спросил:

– Что мне за это будет? Вы же видели, я ничего такого не сделал, это все Тимохин...

Я нисколько не жалел Найденова, но не в моих правилах было скрывать правду и запугивать человека:

– Не делал ничего плохого, так ничего и не будет, - успокоил я его, но мы не только Тимохина, мы и вас искали.

– Знаю, - опустил голову Найденов.
– Из-за матроса?

– Из-за него, - подтвердил я.
– Давай-ка, парень, выкладывай все начистоту, послушай моего совета. Видишь, как круто все заварилось.

– Но я ведь здесь тоже ни при чем, с матросом-то!
– не то злость, не то отчаяние было в голосе Найденова.
– Любой мог стоять на вахте вместо меня - я все сделал, как полагается, а как увидел, что он с моим канатом за леерное ограждение шагнул, я даже свистнул ему, предупредить хотел...

– Свистнул?
– переспросил я, вспомнив рассказ Приходько и маленького Линя.

– Ну да, - подтвердил Найденов, - свистнул. Ведь как все получилось? Я канат ему бросил, он принял - все в порядке. Но судно разносит, надо быстро конец крепить на кнехте, а матрос квелый какой-то, не может подтянуть. Перешагнул он через ограждение, конец набросил на кнехт, а я вижу - сейчас его за борт канатом сбросит, канат-то натягивается! Свистнуть успел, а его канатом - раз!
– и не вскрикнул. Я к борту, а его уж не видно.

– Почему сигнал не подал: "Человек за бортом?"

– Так вначале я растерялся, потом подождал немного - выплывет, думаю. Ну, а потом Лидка вышла - молчи, говорит, а не то попадет тебе. Подумают, что второго за вахту угробил. Тимохина-то ведь в прошлом году я вывез втихую. В свою вахту. Уговорил он меня. Поищут, мол, решат, что утонул, а я буду вольный казак, а то гнись на алименты. С Лидкой он тогда крутил.

– Вот-вот, - позлорадствовал я, не удержавшись, - поиграл Тимохин. В казаки-разбойники. Побыл вольным казаком, теперь стал разбойником!

– Да уж, - печально сказал Найденов.
– Я его предупредить хотел, чтобы уходил от греха. Не знал, что и Лидка заявится с тем же. Вот и влип в историю.

– Влип, - подтвердил я.

Вот так и раскрылась история гибели матроса Балабана. Какое-то подобие этой истории я интуитивно чувствовал. Потому и спрашивал Чурина о технике безопасности...