Последствия больших разговоров

В одной банке, несомненно, был кофе, собранный на южном склоне Килиманджаро.

Другой же, несомненно, произрос откуда-то из сознания Сергея Евгеньевича.

Повернувшись, он схватил телефон, но тут же понял, что не знает, куда звонить и кому. Его взгляд осторожно прокрался к столу.

Банка с кофе.

Турка.

Он вновь сосчитал свой пульс и обхватил мокрую голову руками. Потом взглянул на стол с вялым любопытством смертника, оценивающего дизайн плахи.

Банка с кофе.

Керамический гномик-солонка, таращащий нарисованные потрескавшиеся глаза прямо на Сергея Евгеньевича и ухмыляющийся толстенными губами, позволяющими заподозрить в его происхождении негритянские корни.

Если б гномик не ухмылялся, было б еще ничего.

Но ухмылка окончательно вывела Сергея Евгеньевича из равновесия. С яростным воплем он схватил солонку и с размаха швырнул ее в угол. Турка ударилась о стену, отскочила и укатилась под стол. Сергей Евгеньевич застыл, тяжело дыша, потом наклонился и заглянул под стол.

Да-да, турка.

Что ж еще?

Сергей Евгеньевич выскочил из кухни и уже не заходил в нее до самого утра.

* * *

– Ольчик! А ты пива принесла?

Встрепанная Ольчик выглянула из коридора в гостиную и грозовым взглядом обозрела идиллическую вечернюю картину. Кирилл возлежал на диване перед включенным телевизором, забросив босые ноги на подлокотник. На животе у него сидела четырехлетняя дочь и усердно сосала "Чупа-Чупс", свободной рукой рассеянно поковыривая засохшую ссадину на коленке. Оба находились в состоянии приятной расслабленности, и Ольгу, вернувшуюся после тяжелого магазинного рабочего дня, это раздражало.

– Пива?!
– она швырнула сумку в кресло.
– А ты меня встретил?

– Я был занят, - сонно ответствовал Кирилл и потер одну пятку о другую.

– Ну так и все - я тебе не лошадь литрухи через весь район тащить!
– взвизгнула Ольга.
– Там целый день паки тягаешь, покупатели эти прибитые никогда не знают, че им надо, а товар везут и везут - не разогнуться, и главный еще - помойте холодильники - а уборщица вам на кой?!
– вообще, блин, скоро тромбану его с локтя и лахну оттуда, и пусть рулятся, как хотят!.. а тут, блин, на диване, еще и пиво!.. а белье, небось, так в ванне и валяется!..

– Белье?
– удивился Кирилл и закрыл лицо свежим выпуском шайского "Вестника". Дочь спрыгнула с его живота и заверещала:

– Папа, папа, где моя мама?!

– Не знаю, где мама, опять бабайка пришла какая-то.

– Ужин хоть приготовил?!
– грозно вопросила бабайка.

– Ну, мы поели.

– А мне что?

– Ну, там еще картошка вареная...- Кирилл зевнул, - а котлет уже больше нет.

– А позвонить, сказать не мог, чтоб я взяла чего-нибудь?! Телефон для чего?!

– Ты мне тоже целый день не звонила, - обиженно сказали с дивана.

– Вот придурок, - подытожила Ольга, - хорошо, что мы не расписаны!

– Ты чего это в такой открытой майке на работу ходишь?
– недовольно спросил Кирилл, выглядывая из-под газеты.

– Конец лета, а батареи до сих пор не сделаны! Осенью потекут - и че?!

– Нет, а майка-то чего такая открытая? Это для кого...

– Целый день вчера дома просидел - хоть бы че сделал!.. А вот как нажраться и бегать по дому в противогазе...

– Ты за майку скажи сначала...

– Тромбану из дома - и поедешь назад в свой Грязовец...

– Да у нас в Грязовце!..

Но тут дочь прервала дискуссию оглушительным ревом, и Ольга, напоследок припечатав возлюбленного нехорошим славянским словом, развернулась и ушла на кухню, где принялась демонстративно греметь посудой. Девчушка, тут же успокоившись, вновь принялась за конфету и коленку, а Кирилл, убрав газету, уткнулся умиротворенным взором в экран телевизора. Но уже через минуту Ольга вернулась в комнату, и с дивана на нее посмотрели настороженно.

– А это что такое?
– твердый, натренированный вскрытием бесчисленных паков палец Ольги указал на обнаженное окно гостиной. Кирилл непонимающе посмотрел в указанном направлении, ничего не увидел, но на всякий случай занял оборонительную позицию.

– Ну а что?!

– Третий день прошу шторы повесить! Уж это можно было сделать?!

– Чего их вешать - все равно окно на забор выходит, - Кирилл снова потер одну пятку о другую.
– Да и страшные они.

– Страшные, нестрашные - других все равно нет! Поди заработай на нормальные!

– Заработать?
– в ужасе переспросил Кирилл.

– Нет, я тебя точно сейчас с локтя тромбану!
– Ольга сгребла с кресла помятые шторы, подхватила табуретку и потащила все это к окну. Кирилл изменил диванную позу, заняв более удобное для обзора положение. В комнату ворвался ветер, взмахнув оконными створками, Ольга поймала их, прикрыла и, сопя, полезла на табуретку. Встряхнула штору, разворачивая ее, из складки вывалился мумифицированный сенокосец и в облачке пыли спланировал на пол.

– Чтоб в воскресенье занялся батареями!
– Ольга привстала на цыпочки, торопливо, кое-как цепляя к клипсам вытершееся в нескольких местах бледно-желтое полотно, разрисованное анемично-зелеными дубовыми листьями.

– Так в воскресенье мы у Петьки в гараже!
– возмутился Кирилл.

Ольга снова перешла на нехорошие славянские слова, не отрываясь от вешания штор, потом, спрыгнув, задернула их, и закрытое бледной материей окно немедленно придало гостиной вид очень запущенной больничной палаты. Кирилл скривился.

– Ой, ну они же уродливые!

– Улодливые!
– радостно повторила дочь, подпрыгивая у отца на животе.

– Же ж, блин, хоть вообще с работы не приходи!
– рыкнула Ольга, пинком возвращая табуретку на ее привычное место. Ветер снова толкнул оконные створки, одна из штор взметнулась, перекрутившись в полете, накрыла Ольгу, игриво шлепнув ее распустившейся, с охвостьями ниток бахромой по груди, и хозяйка свирепо отшвырнула ее прочь. Кирилл, зевнув, отвернулся, вновь потянувшись за газетой и попутно дав легкий подзатыльник дочери, чтобы прекратить ее подпрыгивания.