1

Школа была всегда.

Её шершавый от мха фундамент сросся с тощей неплодородной землёй.

Лепнина на потолках, кованая лестница и старинное зеркало в тяжелой раме помнят голоса, шаги, лица каждого ученика.

Школа – столп. Школа – доминанта. Школа – корень города.

– Я была. Я – есть. Я буду здесь, что бы ни произошло. Я жду вас, птенцы.

– Цып-цып-цып! – на козырьке школьного крыльца гипсовая Девочка в платочке кормит гипсовых курочек.

Обычно её не замечают. Кто станет смотреть вверх, до тех пор, пока кирпич не упадёт на голову?

Но Девочка кормит и кормит курочек, пестует, увещевает: ваше место здесь, птенцы. Мир за пределами города жесток и опасен!

Не слушают.

Глупые птенцы улетают, волоча за собой прочную, как корабельный такелаж, незримую нить, накрепко привязанную к школьному фундаменту.

Каждый год в первую субботу февраля Девочка трогает ниточки – это значит, птенцам пора кормиться. Пора возвратиться, хоть на час, чтобы насытившись, вновь вырваться на волю, в большую жизнь.

Или не вырваться.

2

МАША

Январь 2020

Маша Петрова задолбалась жить в две тысячи двадцатом году уже в первых числах января.

Все потому, что молодая актриса Светочка Полетаева – дура. Она решила, что начинать учиться фигурному катанию нужно со сложных элементов. Трюк не удался. Удалась сломанная нога и больничный лист. Который перед новогодним сезоном в театре можно вполне приравнять к нежданному подарку судьбы.

А у Маши Петровой резко увеличились производственные объемы: кто ещё в театре мог сыграть её любимый образ – Снегурочку? Хоть и не совсем премьера – традиционная новогодняя интермедия: «Шарики-фонарики», «Заморожу-заморожу», «Раз, два, три – ёлочка, гори!» Но – четыре! Четыре ёлки в день! Без выходных и второго состава. У всех актёров имелись дублеры, а у Снегурочки-Маши не оказалось. А Маше-Снегурочке, между прочим, сорок лет.

Она виновата, что хорошо сохранилась? Её проблема, что в областном драматическом театре имени Александра Николаевича Островского её бюст единственный до сих пор убирается в голубую потрёпанную шубку с белой оторочкой?

Да, её. Машины проблемы. Кто-то же должен спасти родной театр, Новый год и счастье всех детей на Земле! Только Маша Петрова. Избранная стрелочница, презрев праздник и собственную семью – дочку Арину, способна добровольно распять хрупкое тело на новогодней нарядной ели. Принести себя в жертву высокому искусству.

Однако Светкина загипсованная нога – ещё полбеды. Но была другая половина: заслуженный Дед Мороз всея новогодней кампании – Степан Тимофеич, ещё в октябре подписал Марию «снегурить» с ним на халтурах вечерами. Знал, что не откажет. Маша согласилась, как всегда: работа не пыльная, деньги не лишние. И, главное – дай бог здоровья старому мерзавцу – указал в объявлении номер её телефона.

Кто ж мог предсказать Светкины внезапные каникулы?

Новогодний сезон шел, как обычно: весело, энергично, многолюдно, с едва заметными паузами на поспать и покурить.

– Кто придумал, что Новый год надо праздновать три недели? Убила бы, – Маша не теряла оптимизма.

На последнюю халтуру Степан Тимофеевич не приехал: скрутил радикулит. И на бодрый, ставший почти ненавистным, зов: «Дед Мороз! Дедушка Мороз!», появилась одинокая Снегурочка с темными кругами под глазами и красным мешком в руках. Хриплым полушёпотом – голос потерялся в трёхстах нарядных ёлках, разбросанных по городу – рассказала сказку об исчезновении дедушки и аккуратно раздала подарки.

Уже выйдя из подъезда, Маша вспомнила, что не взяла гонорар. С тоской посмотрела на окна восьмого этажа, подумала про неработающий лифт:

– А, плевать. Как зафигачено, так и заплачено, – на автопилоте забралась в старенький «Рено» и долго не могла попасть ключом в замок зажигания. Маша швырнула ключи на торпеду, закурила прямо в салоне, не чувствуя ни вкуса, ни запаха – только режущую боль в горле. Её уже не заботило, что прохожие могут увидеть Снегурку с сигаретой.

В кармане шубки завибрировал телефон. Неизвестный номер. Маша нажала на приём.

– Алло! Снегурочка?! Давай к нам! – шутка явно казалась мужику очень смешной. – У нас с пацанами тут в бане тепло, отогреешься. Старый Новый год встретим!

Не дослушав, Маша равнодушно дала «отбой». Через секунду телефон снова нетерпеливо затрясся. Маша включила громкую связь и, не обращая внимания на ежей в горле, четко произнесла:

– Слушай сюда, козёл. Если ты ещё хоть раз наберёшь этот номер, к тебе в баню явится Дед Мороз собственной персоной. Намотает твои яйца на посох, заморозит и об печку шарахнет, чтоб летели-звенели к едрёне фене. Принял?

– Машуль, с тобой всё в порядке? – обладательница мягкого, очень знакомого тембра в трубке не ожидала настолько выразительного приветствия. – И что вообще у тебя с голосом? Где он? – звонившая женщина быстро справилась с недоумением и теперь наседала. – Ты почему хрипишь, как удавленник?

– С Новым годом, Лен. Сто лет тебя не слышала. – Мария обрадовалась школьной подруге Владимировой и попыталась улыбнуться. – Где номер взяла?

– На «Авито» нашла. Давай-ка, запоминай, а лучше записывай. Психолог – почти врач, поэтому воспринимай как рецепт. Первое: выспаться и отдохнуть. Второе: молчать и лечить горло. Третье: в первую субботу февраля быть в школе. Двадцать пять лет выпуска отмечать. Пора тебе появиться в родной гавани, хватит бегать от нас. Попробуй только снова откосить, – Владимирова никогда не отличалась деликатностью.

– Лен… – попыталась возразить Маша.

– Не ленкай мне. Ты взрослая девочка, а нормальные взрослые идут навстречу своему страху. Вот и топай. Поняла меня?

– Поняла. Приняла, – прошептала Маша, глотая очередного ежа-садиста.

– Ничего не слышу! Маш, не забудь, – орала Лена в трубку, – через неделю брякну. Номер не меняй. И перестань ходить на работу! Хоть дня два! Поспи. Не слышу ничего… Отбой.

На экране мобильника обновилась заставка: розовые креветки, с салатом сыром и еще какой-то фигнёй. Маша тупо уставилась в экран:

– Двадцать пять лет… Ну и дрянь показывают… Двадцать пять лет? Есть хочу, как из ружья.

Креветки победили. Зависли в Машиной голове, заняла весь объём оперативной памяти, вытеснив всё остальное.

– Ну и вонь от вас, гады морские, даже через экран. Ни за что бы есть не стала.

Салон заволокло химической гарью, смешавшейся с табачным дымом. Она забивалась в нос, лезла в глаза, в истерзанное горло. Маша закашлялась, попыталась расстегнуть белый меховой воротничок-стойку. И тут обнаружила зажатый в пальцах сигаретный фильтр с зелёной ментоловой змейкой, хвост которой наполовину оплавился и источал ядовитый запах: «Почему у этой змеи яд начинается с хвоста?»