Послушарики

А после мы все пожали Биллу руку и сказали, как рады его возвращению.

Мать солдата всё не отпускала сына, и я не мог оторвать взгляда от ее лица. Оно было белым, как воск, только розовели пятна на щеках, и глаза сияли, как свечи. А когда мы все снова сказали, как рады, она воскликнула:

– Благодарю господа за его милость! – ввела Билла в дом и закрыла дверь.

А мы пошли обратно, разрубили надгробие топором, развели большой костер и ликовали как сумасшедшие.

Открытку с известием о смерти Билла прислали по ошибке, он просто пропал без вести.

У нас еще оставалась трубка и целый фунт табаку после того, как мы вручили солдатам подарки, и мы отдали все это Биллу. Отец собирается нанять его младшим садовником, когда заживут его раны. Билл всегда будет слегка прихрамывать, поэтому больше не сможет сражаться.

Я очень рад, что некоторые солдаты возвращаются к своим матерям. Но если им придется погибнуть, они падут с честью – я сам надеюсь пасть именно так.

И трижды «ура» в честь королевы, и матерей, которые отпускают на войну своих сыновей, и сыновей, которые сражаются и умирают за старую Англию. Гип-гип-ура!

Глава четвертая. Таинственная Башня

Из-за порезанной ноги Доре приходилось нелегко, но мы по очереди оставались с ней дома, и она не жаловалась. Дейзи почти всегда была с ней. Дейзи неплохая, но мне хотелось бы, чтобы она научилась играть. Потому что Дора и сама не очень-то умеет, и иногда мне кажется, что из-за Дейзи она становится только хуже.

Я поговорил об этом с дядей Альберта, когда остальные ушли в церковь (я не пошел из-за больного уха). Дядя Альберта сказал, что Дора такая из-за того, что читает не те книги. Она читает «Служение детей», «Анну Росс», «Сироту Ватерлоо», «Работу для умелых рук», «Элси – маленькую свечку» и даже ужасные голубые брошюрки из серии «Мелкие грешки».

После разговора с дядей Альбертом Освальд притащил Доре кучу подходящих книг. Он удивился и обрадовался, когда однажды утром сестра встала спозаранку, чтобы дочитать «Графа Монте-Кристо». Снабжая и Дейзи книгами, которые не учат ничему хорошему, Освальд чувствовал, что приносит реальную пользу страждущему ближнему.

Спустя несколько дней после того, как Доре велели лежать, Элис созвала совет Послушариков. Освальд с Дикки сидели на совете с мрачно нахмуренными бровями. Элис принесла поминутник, сделанный из школьной тетради, в которой было исписано всего несколько листков; Элис перевернула тетрадь, чтобы вести записи с другого конца. Сам я терпеть не могу так делать, потому что в таких тетрадках остается слишком мало места, не то что в новых.

Дору вынесли на лужайку вместе с диваном, а остальные расселись на траве. Было очень жарко, и мы пили шербет.

Вот что прочитала Элис:

– Общество Послушариков. Мы сделали не так уж много. Дикки починил окно, и мы вытащили изо рва молочный бидон, который свалился из починенного окна. Дора, Освальд, Дикки и я упали в ров. Это не похоже на доброе дело. Дора поранила ногу. Мы надеемся, что в следующий раз у нас получится лучше.

Дальше шло стихотворение Ноэля:

– Мы – Послушарики, скверные дети,не самые послушные на планете,и если хорошими стать у нас не получится,значит, не стоило даже мучиться.

Стишок получился куда умней, чем обычно получается у Ноэля. Освальд так и сказал, а Ноэль объяснил, что ему помог сочинять Денни.

– Похоже, он знает, какой длины должны быть строчки. Наверное, потому, что он такой прилежный ученик.

Освальд предложил, чтобы каждый делал запись в тетрадке Элис, если узнает о чужом хорошем поступке, совершенном не напоказ, и чтобы никто не писал о себе. Чужое хвастовство тоже не нужно записывать, а только добрые дела, которые ты сам видел.

После недолгого спора остальные с этим согласились, и Освальд уже не в первый раз за свою недолгую жизнь почувствовал, что из него вышел бы хороший герой дипломатии, доставляющий депеши и обводящий противника вокруг пальца. А пока он отвел угрозу превращения поминутника в такое чтиво, каким его могли бы сделать любители книжки «Служение детей».

– А если кто-нибудь похвастается, что сделал что-то хорошее, пусть с ним никто не разговаривает до конца дня, – внес он еще одно предложение.

Денни добавил:

– Мы будем делать добро тайком и краснеть от стыда.

После этого некоторое время записей в тетради не появлялось. Я оглядывался по сторонам, остальные тоже оглядывались, но никто так и не был пойман на каких-то необычных делах. Правда, потом кое-кто рассказал мне, что совершал добрые поступки и очень удивлялся, что никто их не замечает.

Кажется, я уже говорил, что нельзя запихать в рассказ все на свете, глупо даже пытаться, ведь скучно читать, скажем, об обычных играх, скучнее читать только о еде. Если вы будете нудить о своих завтраках и обедах, читатель будет считать вас не героем, а обжорой. Герой всегда довольствуется пирогом с олениной и рогом хереса. И все-таки завтракать, обедать и ужинать в Доме у Рва было очень интересно, ведь нам давали то, чего не дают дома – постные пироги с заварным кремом, пирожки с мясом, лепешки с изюмом, открытые яблочные пироги, медовые соты, а еще вволю свежего молока и иногда сливок, а к чаю всегда был сыр. Отец сказал миссис Петтигрю, чтобы она готовила то, что сама захочет, и она подавала эти странные, но аппетитные блюда.

В повести о Послушариках не годится рассказывать о тех случаях, когда кое-кто из нас вел себя плохо, поэтому я с легким сердцем пропущу описание того, как Ноэль забрался на кухонную трубу и рухнул, увлекая за собой три кирпича, старое гнездо скворца и тонну сажи. Летом большая труба все равно торчит без дела, потому что готовят в пристройке.

И я не хочу останавливаться на том, что сделал Эйч-Оу, когда вошел в молочную. Не знаю, зачем его туда понесло, но миссис Петтигрю сказала, что знает, и заперла его со словами:

– Если тебе захотелось сливок, пей, пока не лопнешь! – И выпустила его только к чаю.

Кошка тоже прокралась в молочную (по каким-то своим причинам), и, когда Эйч-Оу чуть не лопнул из-за выпитых сливок, он вылил все молоко в маслобойку и попытался научить кошку в нем плавать. Должно быть, заточение довело его до отчаяния. Кошка даже не попыталась учиться, а следы ее когтей виднелись на руках Эйч-Оу несколько недель.

Не хочу долго говорить о проделках Эйч-Оу, потому что он еще маленький и что бы ни натворил, всегда попадается. Я намекну только, что нам велели не есть зеленые сливы в саду – и мы их не ели. А в том, что натворил Эйч-Оу, виноват Ноэль, ведь это он сказал нашему младшему брату, что если откусить от сливы лишь чуть-чуть, откушенное снова отрастет, вроде как заживает рана, если тебя не проткнули насквозь. И вот они вдвоем откусили по кусочку от каждой сливы, до которой смогли дотянуться. И, конечно, откушенные кусочки больше не отросли.

Освальд ничего подобного не делал, но он ведь старше. Единственное, что он натворил, так это устроил мину-ловушку для миссис Петтигрю после того, как она заперла Эйч-Оу в молочной. К сожалению, в тот день экономка надела свое лучшее платье, а в ловушку входила в числе прочего банка с водой. Освальд не хотел ничего плохого, это был всего лишь небольшой необдуманный поступок, о котором он впоследствии имел веские причины пожалеть. Он жалеет о нем даже без веских причин, потому что знает: шутить с женщинами не по-джентльменски.