Посмотри и вернись

Петя слушал, все более отчетливо понимая то, что хотел сказать Алексей. Произвольно истолковывая библейские заповеди, небрежно и непродуманно делая на основе таких истолкований выводы, люди подменяют волю Божию своей собственной. И сколь разительно отличаются плоды выполнения воли Всевышнего, благой и совершенной, и воли грешного человека, эгоистичной и недалекой, на примере Нади было слишком хорошо видно.

«Это соблазн, и соблазн сильный, – думал Петя. – Прикрыться Библией или Преданием для подтверждения собственной исключительности. Что же, как не уверенность в своей исключительности, движет людьми, безапелляционно навязывающими другим свою волю? Любовь не ищет своего… А своеволие ищет и находит».

Туманов понимал, сколь о непростом вопросе они сейчас говорят. Важным условием человеческой жизни является, конечно, свобода. Невозможно жить, не принимая самостоятельных решений и не опираясь на собственные оценки. Однако свобода не существует вне истины. Христос так и сказал: «Познаете истину, и истина сделает вас свободными…» Следовательно, не познавшие истины сами несвободны и других хотят превратить в таких же несвободных. Передача несвободы осуществляется посредством своеволия. Своеволие, в сущности, отталкивается от понятия свободы, но, не будучи просвещенным истиной, творит беззаконие и уничтожает свободу. Ту самую свободу, из которой вышло само. Причем своеволие всегда полагает себя благим, чем лжет пред Богом, и свою исключительную задачу видит в том, чтобы оставаться неизменным самому, но других изменять непрерывно. Эта застывшая неизменность духовной слепоты в сочетании с назойливой страстью всех переделать по своему разумению и превращает своеволие в орудие разрушения жизней. В первую очередь жизни самого своевольника.

– Сострадание к Наде, ставшей жертвой чужого своеволия, неожиданно дало мне возможность совершенно иначе посмотреть на мое несостоявшееся писательство, – продолжал Алексей. – Я вдруг осознал, что все годы напряженного труда я двигался все тем же своеволием. Что мои подробные предписания людям, как им жить, думать и чувствовать, не есть их просвещение с помощью слова Божьего, а есть лишь попытка мелочно регламентировать человеческую жизнь и существенно ограничить ее свободу. И я почувствовал радость, о возможности которой даже не подозревал. Радость по поводу того, что моя книга не была опубликована. Ведь благодаря этому она не ввела никого в заблуждение и не заставила впоследствии страдать. Эта радость прекратила мое скольжение по наклонной.

– И что же дальше? – спросил Петя, предчувствуя, что главное еще впереди.

– Прозрение освободило мое сознание от омраченности. Я стал воспринимать свою ситуацию как нормальную, а не трагическую. После некоторых раздумий решил искать место преподавателя вуза. Моих прежних знаний хватало, чтобы читать вводный курс лекций по какой-нибудь экономической дисциплине. Главное же было в другом. Я хотел вернуться к нормальной жизни и помогать молодежи сориентироваться в вопросах веры. Понятно, что уже совершенно иначе, чем мыслил делать это раньше. Без навязывания собственных мнений, а лишь скромным донесением Евангелия до их сердец.

Возможность такая скоро представилась. В местной газете я прочитал объявление о вакансии в педагогическом институте. Не задумываясь, позвонил по указанному телефону. Беседа с проректором по учебной работе прошла гладко. Все же я работал раньше в известной компании, да и университетское образование кое-чего стоило. Короче, приняли меня преподавателем обзорного курса «Основы экономических знаний». Пошел я в книжный магазин, купил несколько нужных книг и за неделю составил план лекций. В лекции включил несколько тем по этике хозяйственной деятельности, в которых намеревался поговорить о христианском понимании труда. Так началась моя преподавательская деятельность.

Студентки мои были самые обычные: кто-то аккуратно конспектировал все лекции, кто-то прогуливал большую часть занятий. Но вот пришел день, когда надо было рассказать о вере и о том, как вера влияет на хозяйственное поведение людей. Я волновался, выступать с такой темой приходилось впервые. С первых же слов о Боге в аудитории воцарилась тишина. Девушки, которые составляли значительное большинство на курсе, внимательно слушали. Им явно впервые приходилось сталкиваться с духовным взглядом на трудовую деятельность. Вопреки моим опасениям, студентки проявили в дальнейшем устойчивый интерес к этой теме. Некоторые из них подходили ко мне после занятий и задавали много вопросов. Было видно, что им открылся большой и светлый путь веры, и они жаждали знаний об этом пути. И стоило мне это понять, как я тут же почувствовал себя счастливым.

Алексей улыбнулся и предложил пойти в буфет выпить чаю, давая понять, что его рассказ окончен. Он вполне искренно описал свои чувства и поступки, но о некоторых переживаниях предпочел умолчать. Не стал говорить, что время от времени сомневается, что поступил правильно. Ему действительно иногда казалось, что его объемистый труд следовало бы переделать и что судьба улыбнулась бы ему, открыв путь к признанию. В такие минуты в его душе начиналось сильное борение противоречивых чувств.

Он то почти уступал настроению вернуться к прежней работе и даже садился за письменный стол и начинал просматривать папку с материалами, то, словно очнувшись, резко вставал и ругал себя за то, что снова поддался соблазну. Для восстановления душевного равновесия шел на кухню, где пил крепчайший кофе и произносил шутливые монологи перед кошкой Муркой:

– Понимаешь, Мурк, человек – существо слабое. Полбеды, что слабое, – с Божьей помощью это поправимо. Плохо то, что он падок на лесть и тщеславие. Потому и способен путаться в простых вопросах годами. Вот я, например, – графоман чистейшей воды. Мне бы радоваться и радоваться, что забросил свое графоманство и служу людям той службой, которую они считают нужной. И ведь понимаю, что в этом смирение, а соответственно, и правильность образа жизни. Но ничего не могу поделать: то и дело предательская мысль «А может быть, я все же писатель?» шевелится в глубине души, и я готов забыть все доводы разума и кинуться снова за письменный стол. И ради чего? Ради одной эфемерной надежды, что придет время, и мою работу буду хвалить, а мне льстить.

Мурка с сомнением смотрела на хозяина и тихо покидала кухню. Алексей чесал затылок и старался особенно не расстраиваться. Все же, несмотря на колебания, он чувствовал, что его выбор состоялся. И потому папка с материалами открывалась все реже и реже, а мысли все больше обращались к его студенткам. Кочнев подолгу разговаривал с некоторыми из них, пытался понять логику их жизненного пути. Конечно, он стремился к тому, чтобы его студентки усвоили христианские ценности. Он понимал, что с верой в Бога и посильным выполнением заповедей путь человека становится менее опасным, а то и вовсе благополучным. И он очень хотел, чтобы хотя бы несколько человек из группы исправили свой путь и пошли к Свету.

Однако легкой задача Алексея отнюдь не была. Приходилось много готовиться к беседам, читать духовную литературу и разбирать аргументы девушек. Постепенно он привык к этому и стал находить свое дело естественным и даже предпочтительным для человека его характера. Алексей стал намного спокойнее и собранней. Привычка к многочасовому самоанализу стала в нем ослабевать, а вместе с ней ушла и мнительность. В глазах окружающих он был вполне добропорядочным и интересным человеком. Пусть и не преуспевшим много в жизни, но внимательным и имеющим важные знания.

Сам Кочнев называл свой образ мыслей «естественной тенденцией к смирению». Он объяснял это выражение так. Пока человек не поборол свою страстную тягу к чему-нибудь неполезному, он невольно живет разломанной душой. Одна часть души стремится к тому, что для нее невозможно, и потому ввергает человека в страдания. Другая часть прилепляется в обычной жизни, ценит ее и потому приносит человеку душевный мир. Две половинки души могут долго бороться друг с другом, и чем глубже и упорнее конфликт между ними, тем опаснее для человека.