Пособие для начинающей проститутки
Шрифт:
– Как это случилось? – удивляется Вангелис.
– Я его убила, – говорит Шурка и идет к двери. – Прощай, мой мальчик. Мирись с женой. Не поминай меня лихом...
И она спускается в белый снежный простор, оставив позади что-то развороченное, кровавое, грязное, то, что никак не может быть реальностью.
Снег все прячет – недостатки архитектуры и неровности тротуаров. Шурка идет пешком и улыбается людям. Слова Макрияниса ничуть ее не задели. Это ведь правда. А правда не должна ранить больно.
Не существует никакой другой стороны медали, потому что все
Шурка поворачивает в клинику к Берте.
Берта тоже выглядит невесело, но Шурка продолжает улыбаться, рассказывая ей свою историю.
– Представь, какой-то козел позвонил греку и рассказал все про меня. Придурок какой-то. Думает, очень мне навредил. Знала бы, кто, я бы еще и спасибо сказала...
– Кто же это мог быть? – недоумевает Берта.
– Не знаю. Может, Шнур перед смертью...
– Перед какой смертью?
– Перед своей смертью. Перед тем, как подохнуть в моей квартире от маленькой дырочки в сердце.
Берта выкатывает и без того выпуклые глаза.
– А... это... милиция?
– А что Савве милиция? У него вся милиция в одном кармане, а пистолет – в другом, – улыбается Шурка.
– И вы... как? Вместе теперь будете?
– Не знаю. Я пока в «Олимпии» живу, в люксе. Такие дела.
Берта сидит молча, и Шурка решается задать последний вопрос:
– Как ты думаешь, Берта, все женщины проститутки или есть исключения?
– Все без исключения.
– А сумасшедшие?
– Ну, может, только сумасшедшие...
– Берта, а от любви сходят с ума?
Берта качает головой:
– Любовь, моя дорогая, – очень реструктивное, разрушительное чувство. На нем нельзя ничего строить. Это тебе не бизнес. А вот сойти с ума от любви – вполне возможно. Если есть, с чего сходить. Но тебе и это не грозит…
Шурка не обижается.
– Значит, я и есть исключение! Берта, родненькая! – Шурка целует ее в щеку. – Я так его люблю! И я так счастлива!
Берта пожимает плечами. Дверь за Шуркой закрывается – белая, ледяная дверь ее кабинета, дверь ее холодного подземелья.
Почему человек вдруг смотрит на свою жизнь другими глазами? Не только на прожитую, не только на сегодняшнюю жизнь, но и на все, что может ожидать его завтра. Савва как проснулся. Нашел себя совершенно другим рядом с нею.
В один миг исчезло и прошлое, и будущее. Все переменилось
за коротенький обрывок гостиничной ночи. Эта женщина зачеркнула все и поверх написала всего одно слово: любовь...Савва думает о том, как ему все бросить и увезти ее отсюда, чтобы начать свою жизнь с чистого листа рядом с любимой женщиной. Что его здесь ждет, кроме каждодневной опасности, матов, стрелок и перестрелок? Они могут уехать на остров и жить там вдвоем – вдали от всего остального мира.
И Савва уже пугается про себя, что мог не встретить ее, не узнать ее и жить прежней жизнью. Перед его глазами уже расстилается далекий океан, плещутся волны, и белеют стены дома на берегу. Савва втягивает в себя влажный просоленный воздух и раздраженно отвечает на звонок мобилки:
– Да?
Высвечивает незнакомый номер.
– Слушаю, – повторяет он.
– Вы – Савва? – уточняет сомневающийся женский голос.
– Да, я Савва. И что?
– Я хотела бы поговорить с вами – об одной нашей общей знакомой, – начинает женщина. – О Шуре.
– О Шуре? – удивляется Савва.
– Вы не знаете меня, но зато я очень хорошо с нею знакома. И я хочу предупредить вас...
– Ну? – напрягается он.
Первая мысль – не слушать, отключиться. Савва знает, что после слова «предупредить» не может идти позитив. Так обычно начинают разговор штатные осведомители.
– Она – не та женщина, которую вы себе представили. Она – извините за выражение – проститутка, любовница Макрияниса. А в связь с вами она вступила только ради того, чтобы избавить его от опеки и давления Шнура. Она убрала Шнура вашими руками – ради благополучия своего любовника. Другого выхода не было. Она и к Шнуру долго подбиралась, через водителя Жеку (может, вы его знаете), но Шнур раскусил ее очень быстро...
Повисает пауза. И в эту паузу Савва отключает телефон.
А ведь он не мальчишка... Он видел на своем веку реки слез и перешел реки крови. Он пережил много такого, после чего другие просто не выжили бы. Он думал, что сердце его мертво и не способно болеть.
Что же тогда болит? Что захлебывается болью и застилает кровавой пеленой глаза? Савве и снег кажется кровавым... Зачем он ей поверил? Зачем поверил своему мертвому сердцу? Мертвые не могут говорить правду. Они должны молчать.
Он отрывает руку от руля и кладет на грудь, ощущая глухие толчки. И Савва стучит кулаком в сердце, словно хочет его убить. За то, что оно пыталось убить его...
Шурка сидит на подоконнике и качает ногой. Курит, стряхивая пепел в баночку из-под йогурта.
– Савва! Я тебя еще и не жду, как следует.
Он смотрит в сияющий провал окна за ее спиной. Садится на стул. Потом поднимается.
– Возвращайся домой. Там чисто, – проговаривает, наконец.
– Что?
– Домой возвращайся. Я не хочу об этом говорить.
Она спрыгивает с подоконника.
– Что-то случилось?
– Нет. Ничего. Просто – пора уходить отсюда. Ты мне больше не нужна.
– Савва...
Она останавливается перед ним и заглядывает ему в глаза. Он отворачивается.