Посол Господина Великого

Взгрустнулось Олегу Иванычу. Родное РОВД вспомнил, приятеля Кольку Вострикова - интересно, как он там, сняли ли выговорешник за пьянку? Рощина Игорька, как же... Нет, скорее всего, удачно выпростало его тогда с мотоцикла, кажется, прямо в реку. Ну, плавать умеет - выплывет, да и не глубоко там. Вот те, с лесовозом, ушли, видать. Жаль... Впрочем, может, и не ушли - соседи перехватили. Много чего вспомнилось Олегу - даже районный прокурор Чемоданов, чтоб его разорвало, ужас до чего был вредный... хотя вроде, если не по работе, так и ничего мужик... ничего.

Сам не заметил, как и уснул Олег Иваныч. Специально старался о Софье не думать - что толку думать-то, когда действовать надо. Вот и действовал.

А не Ставровы ли людишки кострище оставили?! Нет, навряд ли они. Считай, на сутки опередили, Ставровы-то... нет, не их кострище, не их...

Перевернулся на другой бок Олег Иваныч, уснул. Крепко, без сновидений. Не то что Софья, а и даже прокурор Чемоданов не приснился.

Его разбудил Олексаха. Взволнованный, парень что-то тихо заговорил, быстро-быстро, так что Олег Иваныч и не врубился спросонья, потому перебил, заставил все обсказать сызнова.

– Люди там, говорю, - зашептал Олексаха.
– От нас - полверсты. Разбойные хари!

– Откудова знаешь?
– зевнув, переспросил Олег Иваныч.

– Костер палят. С дороги видать - такой кострище, да кони ржут... Никого не боятся! Точно - шиши лесные. Пастись бы их надо. О! Слышь, Олег Иваныч, вроде как голоса...

Затаив дыханье, прислушались. Из глубины леса, переговариваясь, шли люди. В направлении дороги. Но вполне могли и наткнуться на ночующих. Хорошо - костер вовремя притушили.

Вытащив из-под теплой шкуры Гришаню, велели смотреть в оба за Митрей, которого, естественно, будить не стали. Так и храпел шильник - кажется, аж на весь лес.

Оставив Гришаню, Олег Иваныч с Олексахой пошли посмотреть. Осторожно шли, с опаскою. Чтоб не хрустнула ветка какая, чтоб птица ночная не закричала испуганно.

Действительно, люди... Четверо шли по лесной тропе с факелами, хоть и светало уже, вели под уздцы коней. Одеты разно - кто в кафтанец, кто в армяк рваненький, а кто и кольчужкой позвякивал. Все оружны - луки со стрелами, да ножи, да пики. Ну, ясно - воровской народец, рисковый.

И речи вели воровские.

– Успеем до утра-то?
– один спрашивал.

Другой отвечал, что успеют, как раз под утро самое то будет - боярина скудоумного на пики поднять... Потом и в монастырь можно, в Мирожский, грех замолить.

– В скиту, под Мирожским, говорят, появились оружные люди, - заметил третий.
– Боярин с Новгорода с людьми своими да с жёнкой либо с пленницей...

Притаившийся в кустах у дороги Олег Иваныч навострил уши. Боярин! С пленницей! Не о Ставре ли речь?

Больше ничего не молвили хари, вывели лошадей на дорогу, скакнули в седла, гикнули - только их тут и видали!

Осмотрели костер брошенный Олег Иваныч с Олексахой. Догорал уже, костер-то, в сосновых угольях лишь чуть-чуть билось синеватое пламя. Вокруг натоптано, к соснам поперечные палки прибиты - лошадей привязывать. Видно, не впервой здесь собирались.

Походили около костра Олег Иваныч с Олексахой, снег подтаявший попинали, да, не углядевши ничего, обратно пошли. Обратно не очень таились уехали уже шиши-то, боярина какого-то на пики вздымать...

Они еле нашли свою поляну, прошли б мимо, если б не жалобный стон.

Стонал Гришаня. Прислонившись спиной к смолистому стволу ели, он прикладывал к голове красный комок снега. Красный - не от лучей восходящего солнца, как сперва подумал Олег Иваныч, нет - от крови красный. От Гришаниной крови-то...

Сбежал Митря Упадыш, недаром спящим притворялся, храпел заливисто. Развязался оборотисто, видно, об сук какой, да поленом Гришане по лбу. У того - аж искры из глаз от изумления! Так и пал под дерево, а шильник ноги в руки - и таков. Ищи теперь его, свищи.

– Хорошо еще - не насмерть прибил, - ощупывая стремительно набухавшую на лбу отрока шишку, усмехнулся Олексаха.
– Это потому, что камней поблизости нет, одни поленья... были бы камни...

– Эх, теперь не найдем ни Софьи, ни Ставра, - пригорюнился Гриша.
– А все я виноват, лучше б ты, Олег Иваныч, меня палачам в порубе оставил.

– Ладно, не кручинься, - отмахнулся Олег.
– Скажи-ка лучше, что за монастырь такой есть тут... Миронов, что ли?

– Мирожский!
– встрепенулся Гришаня.
– От Пскова к югу. Два лета назад с богомольцами туда хаживал. Хорошая обитель, большая. Там мужской монастырь, а неподалеку - новый, женский. Правда, как игуменью да игумена зовут, не помню.

– Черт с ним, с игуменом, дорогу помнишь?

– А чего ее помнить?
– удивился отрок.
– В людные места выйдем - всякий покажет. Монастырь, чай, не капище какое! А покуда - по дороге прямо. Ой, как болит-то, Господи!

– Сам виноват, нечего было варежку разевать! На вот деньгу, приложи.

Олег Иваныч передернул плечами - прохладно было с утра-то! Зато потом, когда выехали, - горя не знали. Светило в высоком небе солнце, хорошо так припекало, по-весеннему. Дорога, выйдя из леса, пошла по холмам, так что только в низинах пришлось покочевряжиться, с кочки на кочку скакать, в остальных-то местах сухо было. По пути мужик на лошади с волокушей встретился, сено вез.

Монастырь Мирожский? Да вон, за тем леском и завиднеется. Доброго пути, богомольцы-иноки!

Да уж, похожи они на иноков - с оружием, да в панцирях, да при кольчугах - как заяц на волка. Один Гришаня чуток на богомольца мирного смахивал - рожицей постной, обиженной. Шишку-то на лбу шапкой прикрыл, чудо...

К обеду показалась обитель. Стены толсты, высоки башни - не возьмешь просто так, с ходу! В сам-то монастырь не поехали догонялыцики, Олексаху выслали, разузнать насчет скита богомольного. Коней к корявой сосне привязав, уселись на пригорочке, лица солнцу подставив. И часа не прошло возвратился Олексаха. Довольный, сияющий, словно рейнский грош! Вызнал, где скит, оказывается. А чего там вызнавать-то, коли в этом скиту завсегда богомольцы постятся - самый-то и пост, как раз перед Пасхой. И посейчас богомольцы там, странники. По говору - люди не простые, ученые. Боярин со слугами и боярыня вдовая. Боярин-то во Псков ехал, в скит завернул, молился. Боярыня, та скрытная - ни с кем не разговаривала, не общалась, да все время слуги вкруг нее кружили. Говорили всем - обет дала боярыня до разговенья ни с кем речей не вести праздных. Не от гордыни обет тот - от чистого сердца.

– Молодец, Олександр!
– похвалил Олег Иваныч.
– Ну, раз дорогу вызнал, как стемнеет - тронемся.

Скит оказался совсем небольшим - пара топившихся по-черному изб, рубленных в лапу, да жердяной забор - не от людей, от зверей диких больше. Окна в обеих избах были закрыты ставнями. Несло дымом...

Олег Иваныч с Гришаней затаились у забора - Ставровы люди их знали. Олексаха нахлобучил на голову клобук, прогнусавил, в дверь сапогом стукнув:

– Славься, Богородица Пресвятая Дева, и ныне, и присно, и во веки веков.