Поставить мир на кон

— Мне известно даже то, о чем ты еще не догадываешься, — без малейшего намека на сарказм или демонстрацию преимущества своего положения, произнес Сартарис.

И не дожидаясь моей реакции, сделал то, о чем говорил. Опустился на одно колено, обратив лицо к виднеющейся вдали пирамиде, которую в этом мире называли по имени фараона, и опустил голову, словно принимая ее власть над собой.

«Ты что-нибудь понимаешь?» — раздавшийся в моей голове голос друга был задумчивым.

— Понимает, — вместо меня ответил даймон, обернувшись на мгновение к нам. Заметив проблеск удивления на лице Кадинара, пожал плечами и добавил. — Спроси у него сам, зачем он позволил мне слышать ваши разговоры.

Проигнорировав и одного и другого, я закрыл глаза, наслаждаясь ощущением своей ничтожности, по сравнению с тем, что меня окружало. Я уже давно заметил, что такие мгновения помогали мне вспомнить о том, что насколько бы многогранными и взвешенными не были мои планы, они — ничто, для тех, кто тысячи лет тому назад знал обо всем, чему суждено случиться, когда их предки во множестве сменят друг друга.

— Скоро здесь появятся люди, и ты вновь вернешься к вопросу: стоит ли суетность и мелочность этого мира того, чтобы ради него свершить невыполнимое.

Пришлось открыть глаза и окинуть внимательным взглядом склонившуюся неподалеку фигуру. Правда, теперь его благоговение перед красотой творения тех, кто еще помнил о магии маров, сменилось наблюдением за песком, который он зачерпывал пригоршней, позволяя протекать сквозь неплотно сжатые пальцы.

Ощущение того, что это существо уже давно шло рядом со мной по жизни, было столь ясным, что пренебрегать им не стоило. И оставалось только постичь невозможность этого или убедить себя в том, что память меня подводит. Но вряд ли это было выполнимо еще и для Кадинара.

— Ты пришел, чтобы загадывать загадки? — Чем выше поднималось солнце, тем меньше оставалось от того очарования, что манило меня сюда. К тому же, Сартарис был прав. Хотя бы в том, что скоро здесь будет не столь уединенно. А мне не хотелось использовать для защиты более сильную магию — Яланир вполне мог оставить маяки, которые я не заметил.

— Загадки заставляют искать ответы, — усмехнулся он, поднимаясь с колена и отряхивая с такого же, как у нас с Кадинаром форменного костюма, прилипший к нему песок. — И вполне могут привести туда, где тебя ждут.

Каждое его слово отдавалось в моей душе узнаванием, но… память упорно молчала, продолжая не соглашаться с тем, что из нас двоих ошибаюсь именно я. Но это не вызывало ярости, скорее, напоминало мои собственные игры, когда каждый последующий ход менял ситуацию, делая ее временами даже абсурдной. Вот только… можно ли было играть с самим собой?!

— Зачем тебе была нужна Лера? — я оказался рядом с крылатым быстрее, чем он успел меня заметить. Но… тот даже не шелохнулся, вызвав восхищенный вздох у моего друга.

— Мне? — Его удивление выглядело искренним. — Мне показалось, что это нужно было тебе.

— И ты решил помочь? — не стал я с ним спорить. Впрочем, трудно спорить с тем, что с одной стороны столь очевидно, а с другой… совершенно парадоксально.

— Это было интересно. Пока ты не позволил мне ранить своего друга.

Я не стал оборачиваться к Кадинару. И так знал, с каким вниманием он вслушивается не только в каждое слово, но и в малейшие интонации, пытаясь разобраться в том, что сейчас происходит.

Жаль, но пока, ни ему, ни мне это было не по силам. Видно, не пришло время.

— А зачем ты искал встречи со мной? — Я задавал вопросы, не рассчитывая, что узнаю больше, чем смогу осознать.

— Подумал, что моя поддержка тебе не помешает, — насмешливо улыбнулся он и…

Очередная волна узнавания на мгновение вспыхнула яростью в моем сердце. Я знал эту улыбку, как знают то, что не просто видят достаточно часто, чтобы запомнить до мелочей. Я знал ее радостью удовольствия, которую испытывал, когда уголки его губ взмывали вверх, а вокруг глаз собирались лукавые стрелки.

Разгадка была столь близка, что невозможность ее осознать вызывала не только душевную, но и физическую боль. И это было странно и… неприятно.

Веселье талой водой стекло с лица Сартариса, оставив после себя сожаление и беспокойство. Словно он, в очередной раз, угадал с тем, что я чувствовал. И это несмотря на то, что я не позволил себе ничем показать нахлынувших на меня ощущений.

— Нам стоит отсюда убраться, — равнодушно бросил я и поднял голову к небу — защитный контур заметно вибрировал, скрывая от внимания, пролетающего над нами спутника. Это было еще одной причиной, по которой я не любил бывать на Земле — слишком много вокруг интересующихся чужими жизнями. И если на Дариане правила устанавливал я, то здесь мне приходилось постоянно помнить о том, что я лишь гость. Причем, непрошенный.

— Ты увидел все, что хотел? — вновь услышал я голос крылатого. Не знаю почему, но это прозвище мне казалось не менее правильным, чем суть имени, которое звучало отражением его души.

— Если ты о том, что я опоздал, то — да.

Я еще только склонился к лежащему на песке набиру, а Сартарис уже накидывал мне его на плечи. Таким привычным движением, что от этого бросало в дрожь. И я знал, как называется то, что испытывал.

Предвкушение. Еще не ответ, но понимание, что ты на правильном пути. Еще не разгадка, но все кусочки мозаики уже лежат, дожидаясь, когда ты коснешься их, чтобы сложить в единственно правильном порядке. И все это было так рядом.

Я любил это чувство. Вопреки тому, что прежде, чем осознать его в полной мере, приходилось терзаться сомнениями, которые растворялись в выпестованном тысячелетиями терпении. Приходилось быть творцом и исполнителем, сочинителем и лицедеем, меняющим образы, как гладь озера меняет свои очертания, поддаваясь дуновению ветра.

— Но разве ты торопился?

Я цепко посмотрел на даймона, наконец-то поймав то, что меня беспокоило. Затем отвел взгляд, отметив, как в глубине его глаз вспыхнуло ироничное понимание, и оглянулся на продолжавшего стоять слева от меня Кадинара. Внешне они не были похожи. К тому же, мой друг, как правильно понял крылатый, обрел это тело значительно позже своего рождения. И хотя оно подходило ему идеально, полностью отражая заложенное в нем, некоторая чуждость была заметна.

Но было в них нечто общее, как….

Я запрокинул голову к небу и расхохотался, нисколько не стесняясь разбушевавшихся эмоций. Пришедшее в голову сравнение делало загадку настолько очевидной, что оставалось лишь удивляться, почему я не понял этого раньше. Но… это было невозможно. Правда, только до тех пор, пока я соглашался принимать существование этого слова.

Наверное, я сумел удивить их обоих, но, ни один из них не решился не только что-либо сказать, но и продемонстрировать это — оба оставались отстраненно бесстрастными. И это только подтверждало то, что они чувствовали — оба нисколько не стеснялись того, что испытывали.