Постигая прошлое

— Так чегой молчал-то… — бородокосый снял с пояса бурдючок, но не успел его передать. Чья то нетерпеливая рука грубо вырвала кожаный сосуд у него из рук. Чьи то трясущиеся пальцы судорожно вцепились в крепко прилаженную пробку, с натугой выдернули её. Чье то горло ритмично задвигалось, пропуская вниз по пищеводу целебный напиток.

Лишь влив в себя изрядную порцию жидкости, сумел остановиться и отдышаться. Необходимость в живце была настолько неодолима, что, только заметив его в непосредственной близости, организм среагировал самостоятельно. Невзирая на отсутствие прямых сигналов мозга, руководствуясь при этом какими-то внутренними инстинктами.

Правда, неловкость от странноватого поступка моментально растаяла в блаженном предвкушении внутренней гармонии.

— Извини, дядь Прохор! Надо мне. — Проговорил, поясняя свои действия. Легкость от принятого "стимулятора" ещё не чувствовалась, но ожидание его воздействия несомненно оказывало на организм благотворный эффект.

— Пей, чего уж. — кивнул крестный, глядя на меня взглядом, наполненным глубоким пониманием ситуации.

Последовав его совету, ещё раз приложился к бурдючку, сделав пару добрых глотков. Только после этого вернул живец бородокосому.

Лишь вчера во мне вызывала тошноту одна мысль о постоянном потреблении подобного напитка. А сейчас, продолжая ощущать во рту привкус вина, смешанного с потрохами одержимых, был в нескольких мгновениях от экзальтационной эйфории.

Ещё пару минут ушло на то, чтобы осознать, что ожидаемого чувства всеобъемлющего счастья не наступило. Зато головную боль и слабость как рукой сняло. Потому не стал сильно рассиживаться. Подхватил оброненные вещи, двинулся было к лодке. Но, уже уходя, зачем-то начал забрасывать почти затухший костер песком. Причём понимал абсолютную бесполезность этого действа, ведь на островке гореть особо нечему, пару полянок пожухлой травы, да зеленые кустики. А если огонь все-таки доберётся до них, не страшно, дальше не пойдёт, остров он и есть остров. Но, вопреки голосу здравого смысла, взялся засыпать потрескивающее углями кострище.

— Чегой ты там дурью маешься?! Эх, дал бог крестничка безголового! Бросай с песочком играца, бедовый! — едва схлынула волна радости от встречи, бородокосый взялся за старую, насмешливо-назидательную манеру общения.

— Да иду, иду уже. — чтобы не обострять внимание на непонятном поступке, поспешил перевести разговор на другую тему. — Дядь Прохор, а что там с этой сменой соты? Что происходит в это время? Ты мне об этом не рассказывал.

— Дык, што-што, энто самое и происходит… И впрямь чтоль не сказывал?! Ну энто я маху дал! Да и в той круговерти, што у нас прошлым днём длилася, чегой-то сказывать не можно. Счас, значица, чрез версту есче суша посредь реки будет, тама сядем по-путнему, про всё сказывать и стану. Обо многом надо с тобой нам говорить-то.

Спущенная на воду лодка оказалась выдолбленной из цельного древесного ствола плоскодонной колодой, с наращёнными бортами из хитро переплетенных берёзовых веток. Плавсредства с конструкцией, наподобие этой, видел когда-то давно, ещё в прошлой жизни, на одной из выставок в музее. Правда, ни названия того музея, ни причин, побудивших его посетить вспомнить не удалось.

Несмотря на чудовищный, по современным меркам, труд, вложенный в изготовление сей "каравеллы", назвать её удобной можно было лишь с большущей натяжкой. Несмотря на плоское дно, ширина судна была более чем скромная, чуть не втискиваться приходилось. Зато от носа до кормы оказалось метра четыре, а то и больше. Узость бортов компенсировали длиной, чтобы повысить вместимость лодчонки. Получилось какое-то подобие индейского каноэ с плоским дном.

Уключин или их подобия для таких посудин тут, видимо, ещё не придумали. Пришлось грести тем, что есть. А имеющиеся в комплекте весла оказались непривычно короткими и не особо удобными. Но альтернативой было грести ладошками, так что выбор очевиден.

По мере движения река все больше разливалась вширь и несильное течение, что вначале плавания немного помогало толкать судно, стало еле заметным. Скорость тоже упала, что позволило больше времени уделить окружающему ландшафту.

Мимо проплывали берега, где поросшие лесом просторы чередовались с обширными участками степи. В целом гармоничный пейзаж пару раз нарушался элементами, не вписывающимися в общую картину типичной лесостепи. Первый раз этим элементом оказалась высокая, немного неестественным наклоном похожая на пизанскую башню, гранитная скала, в окружении более мелких собратьев. Во второй каменистая проплешина. Будь дело где-нибудь в горах, ещё ладно, но посреди степи этот двухкилометровый пятачок серого камня смотрелся чужеродно. Ощущение было, что оба этих объекта были грубейшим образом вырваны из естественной среды обитания и вколочены сюда исполинским молотком. После чего границы ландшафтов попытались сгладить, чтобы в глаза не бросались, но получилось неважно.

Вот и наглядный ответ на заданный вопрос об Улье и сотах. Если включить фантазию, эти два чужеродных объекта можно было принять за пустые ячейки на рамке из пчелиного улья. А если приглядываться более внимательно, не составит труда увидеть несоответствия и неправильности в раскинувшемся вокруг пейзаже. Тут вот половина березового леса отрезана, а на его место пришили кусок густого елового. Причём граница между ними настолько заметна, что только слепой не разглядит. А вон там овраг прерывается, внезапно упершись в участок степи. И полоса, что его ограничила, ровная, словно отведенная по линеечке. При таком резком изменении рельефа неизбежны обвалы, но обрезанный край даже не шелохнется, несмотря на то, что порода, его слагающая, с большой примесью песка, и должна уже давным-давно осыпаться.

Наверняка, можно у каждого участка найти границы, что очерчивают его по периметру. Где-то совсем незаметные, а где-то вполне себе видимые. Так вот из каких сот весь этот улей состоит. И эти самые соты как-то обновляются.

— Дядь Прохор, так что с этими сотами? — обратился к сидящему впереди крестному, размеренно погружающему весло в воду.

— Обновляеца, говорю же. Туманом кислым всё заволакиват поначалу. Потом, значица, как развееца туман тот, всё как было становица. Коли была на той соте изба, да сгорела, обратно такая ж стоять будет. Коли лодчонка, така вот как у нас была, да уплыла, сызнова на том месте будет. Да и людишки, што с сотой этою попали сюда, тожить сызнова появяца.

— Нормальные дела, допустим, такое селение как ваше обновляться будет, сколько нужного и полезного каждый раз можно взять, это же озолотиться можно! — выдал я, а сам вспомнил первый разговор с Настасьей. Она рассказывала, что основная часть поселкового войска отправилась на промысел в большой город, который только что обновился. Тогда я так толком и не понял, что за промысел такой. Думал, какая-то разновидность набега на соседнее селение ради наживы. Теперь всё ясно стало.

— Дурень что-ли?! Наше селище на крепи стоит, а крепь — энто такая сота, которая не обновляеца. Ну иль обновляца, но оченно редко. Коли останеся на соте, которая обновляеца, там и конец тебе придёт. Иль помрешь сразу, иль дурачком на всю жизнь останеся.

Следующие десять минут прошли в молчании. Повисшую в воздухе тишину нарушали лишь ритмичные всплески шлепающих по воде весел, да урчание тварей, продолжающих неотрывно следовать за нами по обеим берегам.

Несколько раз путь одержимым преграждали врезающиеся в сушу, густо поросшие камышом, заводи. А однажды преградой оказался неширокий рукав с ленивым течением, уходящий куда-то вглубь поросшего лесом берега. Недолюбливающие воду твари вынуждены были обходить эти участки, делая большие крюки. При этом им приходилось прилично удаляться от реки, теряя из виду лодку с приглянувшимися людишками. Несмотря на то, что такие моменты иногда затягивались на немалых размеров временные отрезки, одержимые неизменно догоняли нас, издалека оповещая о своём приближении плотоядным урчанием.

Бородокосый то и дело косился на преследующих лодку тварей. Лица его я не видел, но в продолжавшем длится молчании явственно чувствовалось напряжение. Напряженной казалась и, застывшая впереди, выпрямленная спина крестного. То же самое было с, двигающимся в такт гребкам, плечевым поясом.

Хотя, может это я свое беспокойство мысленно переношу на него. И, кажущаяся скованность движений, на самом деле является обычной собранностью бывалого воина, готового к схватке в любую минуту.