Постижение

Спустив из нутра застоявшуюся тину, принялся выворачивать себя наизнанку, ощупывая каждый изъян в себе… Вывернутый наизнанку – жалок, но не опасен, а вот вывалившееся дерьмо – это столь мерзко, что слушать противно… Ощущение – была нелицеприятная встреча… словно били по физиономии прицельно, пронизывающе больно и автоматически часто.

Самобичевание прошло… Арнольд был беспомощным, пока не знал, что делать… ощущал себя ничтожным… что и было началом движения – он превратился в учителя. Нравоучение сводилось к элементарной формуле: взаимоотношения должны строиться на нужности личности… скучно и неприемлемо, но пытаюсь сохранить тактичность…

Арнольд стал оптимистичнее – поучая, познавал… и уже знал, что делать… и я ему уже стал не нужен… Он, сославшись на срочное дело, уверенной, почти строевой походкой удалился из сквера.

Арнольд правдив в своей наивности… но с наивностью чувствует себя ничтожеством, а за пределами наивности удовлетворять может только выдумка – в ней больше сладости, а от горечи можно устать… и тогда нет созидания, в лучшем случае болтовня, в худшем – разрушение.

Он не верит, что я могу простить – знает тех, кто ему не простил… но не знает, что прощение – это не забвение, а изменение к лучшему… простить не только понять, но и переломить, в первую очередь самого себя… Он никого не простил, поэтому ни от кого не ждёт прощения.

Наше с Арнольдом соприкосновение произошло, когда объединили два цеха и две группы слесарей… и впервые развод по работам проводился на новом месте. Они – «Арнольдовы голуби», и мы, искоса, но внимательно изучали друг друга.

Арнольд стоял на груде металла, как на постаменте. Его среднего роста округлая фигура возвышалась над головами слесарей. Развод – обязанность мастеров, но сегодня эту роль Арнольд исполнял с удовольствием… надо было перед новичками выплеснуть свою энергию и почувствовать силу своей власти… порисоваться – показать свои удельнокняжеские замашки, и указать каждому своё место.

Почувствовать свободу можно в момент превосходства… не понимая, что в этом есть заблуждение с далёкими последствиями… Говорил много с профессорским тоном, остроумно унижая личностей с недостатками… ему подхихикивали послушные и зловредные.

Не хотелось соглашаться с первым впечатлением… возразил ехидному замечанию – не в мой адрес, что вызвало застывшее молчание у тех, кто тесно знал Арнольда, а его речь, до сего момента размеренная, поперхнулась застывшим языком… но сделал вид, что не расслышал…

Чуть позже «послушный» по кличке «Степан» доверительно и с намёком на то, что доверительность не его инициатива, прошептал на ухо: «Нельзя возражать хозяину… можно не получить и обглоданной кости…»

Страх присущ всем… Различие в том, что он преодолевается неодинаково…

От услышанного, кроме мерзости пробежали, мурашки страха, ещё более мерзкого и неопределённого… заставившего выдавить искривлённую улыбку, и так же шепотом сказал: «Передай хозяину… у него воспитанные холуи…» – после сказанного исчез страх и появилась даже приятность от брошенного вызова.

Позже понял: моё противопоставление идеям и жизненному образу Арнольда были с открытым забралом, а он бил из-за угла и неожиданно. Но как раз это не ломало меня, а вырабатывало противоядие от непредсказуемых пакостей… которые с осознанием теряли непредсказуемость.

В одном из перекуров того первого дня высказал свои впечатления об Арнольде… и «Арнольдовы голуби» стали запугивать меня, хотя это были те, кто подхихикивал Арнольду: «Ты его ещё не знаешь!» – были искренность и беспокойство за меня… усталость в глазах при имени Арнольда подсказывала, что они горестно испытывали его давление… И мелькнула искра надежды: а вдруг мне получится сломать Арнольду рога… и даже давались конкретные предложения…

Рога ни мне и никому не пришлось ломать – их не было, а был «Степан», который исчез как-то незаметно и тихо… а в конце рабочего дня «Арнольдов мастер» отвёл меня в сторону и предложил: «Если не нравится механик, поищи другого… Цехов много и механиков тоже… всем требуются слесаря…» – прямо, ясно, но чужим языком… и мысли чужие… и ответа не требовалось.

Забегу вперёд… Саша, не помню фамилии, мой гнев на его слова принял как решительное «нет»… проработал не более недели… Как мне думалось, и оказалось, что думал правильно: Саша сам воспользовался предложением Арнольда, которое было для меня… его взяли в новый цех с повышением – механиком… В любом случае, это было самостоятельное решение.

Стремление к самостоятельности не может быть дурным, если не противоречит человеческой сущности… и чувствуешь себя ничтожеством, если не строишь свою жизнь. Но в сочетании со стремлением обустроиться в служебном кресле, а тем более с должностью иметь власть – это мелкотравчатое ханжество… перерастающее в диктат.

Проявлять волю к подчинению – не просто мерзость, но и противоестественность… нет звучания разума – есть отголоски инстинкта… но в основном, это примитивность ума, низкая культура и множество недостатков, которые прячут за так называемую волю, что есть элементарное упрямство в достижении цели.

Владея материально-производственными ценностями, Арнольд не ворочал крупными деньгами… «Деньги ничто – власть всё!» Всё работало на мнение, что он может «дать» или «делать» – и делал, и давал всем, кто был ему нужен… не нарушая уголовного кодекса… а кодекс нравственности пренебрегался в отношении ненужных, неудобоваримых и тех, кто дураки… а дураки все, кто не хочет иметь с ним дело.

«Свои» люди во всех сферах жизнедеятельности… которым делается звонок: «Надо!» – «Будет!»… но за Это – Это… «Свои» люди среди подчинённых, которым сходят с рук почти любые «нехорошие» поступки, и люди, заполняющие вакуум – исполнители непроизводственных работ в рабочее время… Вот такая незатейливая система.

Была и нота уважения к Арнольду… вероятно, она прозвучала, когда дружески пожимал ему руку, – он не был лицемером и не использовал двусмысленных слов. А «система Арнольда» была сильна из-за имеющихся возможностей и по многим слабостям порядочных систем.

Повиноваться законам природы я обязан по двум причинам: являюсь частью природы и неповиновение разрушает связь с природой… но повиноваться другому человеку – здесь нет ничего от природы… здесь «законы» Разума… Кто разумнее, тот сможет подчинять… если нет души и не считаться с моралью.

С ностальгией вспоминаю Николая Васильевича, прежнего механика… начало познания дела, ещё как следует не знаю, как и что делать, но делаю по своему пониманию. Он ласково, с иронией начнёт объяснять, ещё не зная того, что не терплю учителей… и наткнётся на мои безграмотные возражения. Блеснут возмущением глаза и на одном дыхании скажет: «Делай как знаешь… но должен сделать!» – уйдёт, а рядом останется тепло гневной вспышки… Знаю, через несколько минут, когда доложу о выполненном, прочту в его глазах дружеское расположение.