Постой, паровоз!

Но почему он сразу попал в расстрельную камеру? Почему его поместили сюда сразу? Ведь он подаст апелляцию в Верховный суд, еще месяц-два ждать пересмотра. Это хоть и хлипкая, но все же надежда на благополучный исход – смертную казнь могут заменить двадцатью годами особого режима. Тоже не сахар, но ведь не расстреляют же. Но его уже, считай, посвятили в жуткое таинство смертной казни. Его уже определили в камеру, откуда никто не выходит живым… Неужели нет никакой надежды на отмену приговора? Неужели уже сегодня ему могут выстрелить в спину?..

Зиновий сидел на табурете, сжавшись, как мокрый воробушек на холодном ветру. Он не хотел умирать, он хотел жить. И как сокрушительно больно было осознавать, что право на жизнь он уже потерял. И не повернуть время вспять, не отсчитать назад дни до того момента, как он познакомился с Наташей! Может, и не она убивала Шипилова, но из-за нее все его беды! А ведь предупреждала Люда, что не доведет она его до добра! Так оно и оказалось – под расстрельную статью подвела его Наташа…

Пусть Люда и некрасива, пусть она будет скандальной, но уж лучше жить с ней там, на свободе, чем дожидаться рокового выстрела здесь, в камере смерти. Работал бы электриком, менял бы лампочки в гостинице, после рабочего дня и по выходным крутил бы музыку в эфире. И зэков бы на этапе развлекал. Как тогда, когда ставил им пластинку Розенбаума…

И будет завтра ручеек журчать другим,

И зайчик солнечный согреет стены снова,

Ну а сегодня скрипнут сапоги,

И сталью лязгнут крепкие засовы…

Нет, окошечко откроется тихонько, незаметно. И выстрел прозвучит громом среди ясного неба. А в остальном все как в песне. В этой ужасной страшной песне. Знать бы тогда, что вся жизнь пойдет под откос по шпалам-нотам этого жуткого пророчества…

Окошко открылось шумно. Зиновий вздрогнул, словно получил пулю между лопаток.

– Ужин! – звонко пронесся по коридору чей-то голос.

Звонко и даже весело. Черное какое-то веселье. Не убили до ужина – счастье. Проснулся утром, считай, что заново родился. Чтобы тут же умереть…

Страшное окошко было закрыто. Оказывается, это «кормушка» открылась с шумом. Минут через пять в камеру просунулась рука, но вовсе не с пистолетом. Миска с горячей кашей, алюминиевое блюдце с хлебом, куском масла и жареной рыбы. Ничего себе!.. Зиновию бы радоваться, что можно сытно поесть. Но есть совершенно не хотелось. К тому же в столь обильном ужине он увидел страшный знак. Тюремное начальство не поскупилось на сытный ужин. И все потому, что этот ужин – последний в его жизни…

А за окном алеют снегири,

И за решеткой иней серебрится,

Ну а сегодня не увижу я зари,

Сегодня я в последний раз побрился…

После ужина Зиновий попросил у надзирателя бритву. Побриться бы перед смертью. Белье на нем чистое, сегодня получил. Осталось растительность сбрить.

Бритву ему выдали. Вместе с надзирателем. Он вошел в камеру, поставил его спиной к себе в полусогнутом положении, в котором он находился до тех пор, пока не соскоблил щетину тупой, оттого и безопасной бритвой. Мучение, а не бритье. Долго и нудно. Но все равно заняться нечем.

За все время, пока он приводил в порядок свое лицо, надзиратель и слова не вымолвил. Стоял за спиной как каменное изваяние и внимательно наблюдал за тем, чтобы он не вскрыл себе бритвой вены или даже горло. Видимо, такое внимание предписывалось ему инструкцией. Глупой инструкцией. Зиновий не считал себя атеистом, но и в бога не особо верил, а в церковь ходить не был приучен. Но все же был крещен в младенчестве, все же он являлся православным христианином. И знал, что самоубийство – страшный непростительный грех. Да и какой смысл было самому сводить счеты с жизнью, если в любой момент это может сделать за него кто-то?..

Надзиратель стоял за спиной и молчал. И в его молчании Зиновий улавливал жуткий смысл. Молчит – значит, одобряет его желание побриться. Значит, все случится уже сегодня…

После вечернего туалета Зиновий снова сел на табурет спиной к двери. И снова сжался в комок, ожидая убийственного тычка под левую лопатку. Сейчас, сейчас… Но вместо выстрела пронзительно прозвучал звонок под потолком. Команда «Отбой».

Он с головой накрылся одеялом. И затих в ожидании конца света. Вот-вот это должно было произойти…

Но так ничего и не случилось. Если не считать, что проснулся он в могиле… Открыл глаза. Темно и жутко. Воздух густой и тяжелый, как земляной спуд… Он понимал, что находится в тюремной камере. Но все равно было стойкое ощущение, что его погребли заживо. А что? Вдруг на нем опробовали новый вид казни?..

Но пронзительно-разрушительный звонок и вспыхнувший вслед за этим свет развеяли это ощущение. Не погребен Зиновий. Жизнь продолжается. Жуткая, искривленная и лишенная всякого смысла, но жизнь. Только вот чувства облегчения не наступило. Ведь он так и остался в этой камере, так и остался доживать в ней последние дни, а может быть, и часы своей жизни…

Зиновий заправил постель, совершил утренний туалет, вымыл пол. Тишина в камере. Никто не суетится вокруг, никто не мешает. И взрывоопасной блатоты бояться нечего…

Но очень скоро Зиновий понял, что общая камера предпочтительней одиночной. Там хоть какая-то жизнь теплится, а здесь такое ощущение, будто время остановилось. Могильная тишина, гробовое спокойствие, мертвецкий холод от стен. И поговорить не с кем. И письмо на волю не напишешь – не положено. Запрет на газеты, книги. Единственное, что позволили, – направить апелляцию в Верховный суд. Необходимая, но, судя по всему, бесполезная формальность…

Прогулка на свежем воздухе полагалась раз в неделю. Когда Зиновий узнал об этом, у него возникло спонтанное желание познакомиться с кем-нибудь из своих соседей-смертников. Пусть это будет закоренелый убийца, подонок и негодяй, но хотя бы парой слов с ним перекинуться – хоть какое-то, но общение. С надзирателями не поговоришь. Но когда его вывели в тюремный дворик под решетчатым потолком, он понял, что его надеждам не суждено сбыться. Он вынужден был прогуливаться в одиночестве. Но хоть глоток свежего воздуха, в буквальном смысле. Еще бы глоток воздуха в переносном, глоток свободы. Хотя бы письмо из дома передали. Но смертникам писем не пересылали. О свиданиях и говорить нечего…

2

Выездная коллегия Верховного суда, закрытое судебное заседание, материалы дела, доводы обвинения и защиты. Одним словом, ничего не значащая бутафория. Но как бы то ни было, Зиновию снова пришлось пережить страшные минуты перед вынесением решения. «Приговор суда оставить без изменения…»

Кассационная жалоба отклонена, смертный приговор вступил в законную силу. Теперь точно все…

Зиновия вернули в его камеру. И его взгляд сразу же уперся в бурое пятно на стене. Совсем скоро рядом появится пятно от его крови. Совсем скоро…