Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.

— Я была так взволнована и испугана, что ничего не заметила.

Уходя, он поцеловал теплую розовую ладошку Кати.

— Это чтобы никто никогда не целовал тебя кроме меня. Примета такая есть, — заметил он смеясь.

Глава 4. НАВАЖДЕНИЕ

Александр Леонидович поручил Кате пригласить к нему на совещание руководителей отделов. В то время, как она выполняла это поручение, в приемную вошел Шумилов. Катя радостно вскочила ему на встречу.

— Здравствуй, Кира! — воскликнула она, и вдруг язык буквально примерз у нее к небу.

Ледяной взгляд, ледяной тон, подчеркнуто официальное обращение было как пощечина.

— Екатерина Дмитриевна! Выясните, когда Александр Леонидович сможет уделить мне время по неотложному вопросу и передайте его ответ моему секретарю.

Сказав это, он удалился — холодный, бесстрастный, недосягаемый.

Катя была потрясена. Неужели он так скоро разлюбил ее. А может быть, и не любил совсем? О любви ведь не было сказано ни слова. Значит, она оказалась просто игрушкой для забавы! Слезы непроизвольно катились из глаз бедной девушки, и Катя никак не могла их сдержать.

Она не могла сосредоточиться на выполнении поручений Баранова и вызвала его крайнее неудовольствие. Тот уже хотел сделать ей выговор, но заметил красные глаза и распухший нос. Тогда Александр Леонидович отправил девушку домой, приводить себя в надлежащую форму.

Дома Катя дала волю слезам. Наплакавшись в мокрую подушку, она свернулась калачиком и незаметно уснула. Проснулась Катя оттого, что кто-то тихонько гладит ее по голове. На кровати, нагнувшись над ней, сидел Кирилл.

— Бедная девочка, наплакалась, вон вся подушка насквозь промокла.

— Ты разлюбил меня? — прошептала она.

— Я не могу разлюбить тебя, сколько бы ни старался. Я не могу наглядеться на тебя, не могу надышаться запахом твоих волос, напиться нектаром твоих губ, насладиться бархатом твоей кожи. Ты хоть и маленькая, но все же женщина. Ты не можешь не чувствовать, что я без памяти в тебя влюблен. Я хотел объяснить тебе нашу ситуацию, но не успел, и заставил тебя страдать. Прости меня. Слушай внимательно. Мы не должны афишировать наши отношения на работе по двум причинам.

Во-первых, это очень важно для тебя: ты помнишь, как твой начальник сокрушался по поводу того, что ты молода и хороша собой, и, того и гляди, выскочишь замуж? Не будем до времени огорчать старика, тем более что у него сердчишко пошаливает.

А во-вторых, это важно и для меня. У меня, Катюша, очень больна мама. Врачи борются за ее жизнь. Малейшее волнение ей противопоказано. А известие о том, что у меня есть невеста, страшно огорчит ее.

Дело в том, что она чуть ли не с моего детства мечтает женить меня на дочери своей закадычной подруги. Некоторые сотрудники нашей конторы бывают у нас дома, и если о наших отношениях будет известно на работе, то это станет известно и в моей семье. Конечно, рано или поздно нам придется открыться, но это будет возможно тогда, когда мама поправится. Надеюсь, это будет скоро.

А теперь — вытри слезы и улыбнись. Знаешь, то, что мы живем врозь, имеет и некоторые положительные стороны, по крайней мере, для тебя. Тебе не надо готовить мне обед, стирать мои рубашки...

— Но я хочу готовить тебе пищу, стирать твое белье, смахивать пылинки вокруг тебя, — горячо прервала она его. Я умираю от ревности, когда сознаю, что какая-то другая женщина делает это вместо меня!

— Но это будет серьезно мешать твоей учебе. Ты должна завершить свое образование, — остался всего-то какой-то год. Вот, что мы с тобой сделаем. В сентябре оба возьмем отпуск и закатимся на юг, к морю. Там мы будем всецело принадлежать друг другу.

Катя оживилась:

— А давай мы поедем к моим родителям в Таганрог! Там теплое ласковое Азовское море, в сентябре купальный сезон в разгаре. А какие там арбузы и дыни! А какая там вкусная рыба и как ее много!

— Неплохая идея. У нас будет еще много времени обсудить все досконально.

Их встречи стали регулярными. Кирилл был по-прежнему нежен и внимателен к подруге. Катю немного огорчало, что их посещения общественных мест полностью прекратились. Она с грустью вспоминала их интеллектуальное общение в начале их знакомства. Это было так ново и интересно! Хотя новый характер их отношений имел для Кати свою прелесть.

Однажды она ждала Кирилла в своей комнате, а тот запаздывал. Не зная, чем занять себя, Катя взяла какой-то роман, но чтение не развлекло ее. Она прилегла на кровать и незаметно уснула. Проснулась Катя с ощущением счастья: он был рядом, он целовал ее. Она вскочила с постели.

— Пойдем пить чай, я все приготовила.

— Чай мы будем пить потом, — возразил Кирилл, расплетая ее косу и зарывая свое лицо в волнах густых, душистых волос.

Потом они пили чай с медом, привезенным из Ораниенбаума и с печеньем, которое принес Кирилл.

Раздался стук в дверь и в комнату, не дожидаясь ответа, влетела соседка, Амалия Карловна, дама решительная и деятельная. Зорким глазом она отметила измятую постель, распущенные волосы Кати, небрежность в одежде ее гостя. С чуть заметной иронической усмешкой соседка извинилась за вторжение и заявила:

— Утром, в Ваше отсутствие принесли депешу, я ее приняла и поручила сыну отдать ее Вам, как появитесь. А он забыл. Вот, возьмите.

Дождавшись, когда соседка покинет комнату, Катя вскрыла депешу. В ней сообщалось, что завтра в 7 часов 30 минут пополудни приезжает Сергей. Просит на вокзале его не встречать, но быть дома, — нужна помощь.

— Браво! — кричала Катя. — Наконец-то!

Кирилл задумчиво ходил по комнате.

— Катя, ты собираешься рассказать Сергею о наших отношениях?

— Непременно! У нас с братом нет секретов.

— А вот этого делать и не следует. Он не поймет наших обстоятельств и потребует в самой категоричной форме, чтобы мы либо поженились, либо перестали встречаться. Но сейчас мы не можем сделать ни того, ни другого. Неизбежен тяжелый конфликт с непредсказуемыми последствиями. Так что, давай пока промолчим до тех пор, пока обстоятельства изменятся.

— Но ведь это значит, что мы не сможем встречаться ни у тебя, ни у меня!

— Об этом я позабочусь, — возразил он, целуя Катю на прощание.

Вечером другого дня в дверях стоял мужик в треухе и в овчинном тулупе, в котором Катя с трудом узнала брата. За ним скромно жалась у дверей тщедушная фигурка девушки в черной рясе, укутанная в толстую пушистую шаль.

— Здорово, сестричка! Ну, как тебе мой наряд? Я ведь летом уезжал, не думая, что задержусь надолго. Постой, постой! Да ты ли это? Тебя и не узнать, — похудела, похорошела-то как! Красавицей стала. Подумать только, — мы в Таганроге тебя чуть ли не дурнушкой считали, мать вздыхала, что тебя замуж никто не возьмет. Случилось что-нибудь?