Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.

В этот момент звук, похожий на рыдание, сорвался с губ Кати, она открыла глаза и посмотрела на него с ненавистью.

— Ребенок не родится. Он сказал, что если ребенок родится, он покончит с собой.

— Кто «он». Кто это сказал? — вскричал Сергеи.

Но Катя, как бы испугавшись, что проболталась, замолчала и отвернулась к стене. Через минуту ее тело корчилось и билось в отчаянных рыданиях. Дежурная медсестра вызвала врача, который назначил укол снотворного.

Сергей подробно рассказал врачу о результатах своего монолога.

— Вот и найдите этого негодяя, который обрек на гибель бедную женщину и ее ребенка, и потребуйте, чтобы он отказался от своей угрозы.

— Куда идти, где его искать? — думал Сергей в растерянности. Как всегда в трудную минуту помощь Николая Мокрухина была неоценима. Домна Матвеевна обрадовалась дорогому Сереженьке.

— Вот и отлично, у меня как раз сейчас пироги поспеют, мои фирменные — с зеленым луком и яичками. Николенька еще со службы не вернулся, но он сейчас придет. Посиди со мной маленько, да расскажи, как живешь-можешь.

— Спасибо, Домна Матвеевна, как-нибудь в другой раз, а сейчас не могу, побегу ему навстречу, дело уж очень срочное.

Николая он встретил почти у порога и наскоро рассказал суть дела. Узнав, что Катя отравилась, Николай ни слова больше не понял из того, что говорил Сергей и только кричал:

— Она жива?

Он обхватил голову двумя руками и, раскачиваясь из стороны в сторону как в трансе, в отчаянии причитал:

— Ах, я негодяй! Что я натворил? Убить меня мало!

Сергей был поражен.

— Так это ты, Колька, напакостил? Как же ты мог?

— Да нет, я не в том смысле. Я видел, что этот хлыщ умасливает Катерину Дмитриевну и, вместо того, чтобы убить мерзавца, уехал в Швецию на выставку. Тут он и сотворил свое черное дело.

— Говори скорей, кто этот хлыщ.

— Кирилл Шумилов, кто же еще?

— Где мне его найти?

— Я сам найду его и вытрясу эту мразь из его поганой шкуры.

— Нет, Николай, прости меня, но это дело наше, семейное. И решить его должен я, ее брат. Так где его найти?

— Он подвизается на каких-то ролях в РАБИС!

Сергей уже бежал по указанному адресу, когда

Николай крикнул ему в след:

— Я могу увидеть ее?

— Ни в коем случае, она сейчас не готова видеть кого-либо, даже меня. Я тебе скажу, когда будет можно.

Сергей ринулся мимо растерявшегося швейцара к двери с табличкой «Шумилов К. Е.». Игнорируя секретаршу, которая безуспешно пыталась остановить незваного посетителя, он ворвался в кабинет, схватил Кирилла за галстук, и заорал что есть силы:

— Мерзавец! Ты убил мою сестру!

— Вы с ума сошли. Как Вы смеете, вести себя подобным образом в государственном учреждении? — возмущался Кирилл, пытаясь сохранить достойную позу. — Я милицию вызову!

— Давай, зови! Я всем расскажу, как ты соблазнил невинную девушку и довел ее до самоубийства.

Я вытряхну тебя из этого уютного кабинета прямо на нары!

— Да что произошло? Успокойся. Сейчас у меня важное совещание, после чего мы обсудим ситуацию.

— Никаких совещаний! Или ты сейчас выйдешь со мной на улицу, или я устрою скандал на всю твою контору и публично набью тебе морду.

— Но люди уже оповещены... — пытался возражать Кирилл.

— Я все сказал, повторять не буду.

— Хорошо. Маргарита Анатольевна обзвоните приглашенных, совещание откладывается, о времени я сообщу позже.

Оказавшись на набережной у старинного особняка, в котором располагался РАБИС, в атаку пошел Кирилл.

— Ты что расшумелся? Что произошло? Да, у нас с Катей небольшая размолвка, с кем не бывает.

— Екатерина отравилась после того, как ей отказали в аборте. Ее чудом удалось спасти. Но она твердит, что ты сказал, будто если родится ребенок, ты покончишь с собой. Сейчас она обвиняет врачей в том, что ее насильно вернули к жизни и готова к повторному суициду.

— Бедная девочка! Нельзя же так буквально принимать мои слова. Да, мне пришлось припугнуть ее после того, как она отказалась делать аборт. Я люблю твою сестру, Сергей, так люблю, как никогда не любил раньше и вряд ли полюблю впредь. Но сейчас у нас такая ситуация, что мы не можем иметь ребенка. Где она сейчас? Я немедленно пойду и разъясню ей все недоразумения, и у нас снова будет все хорошо.

— Никуда ты не пойдешь: я тебя не пущу. Больше того, если ты попытаешься подойти к Кате, я размозжу твою поганую голову о тротуар. Ты сейчас здесь, немедленно должен сказать, что у тебя нет возражений против рождения ребенка.

— Ну что поделать, раз уж так вышло, — возразил Кирилл после некоторых колебаний. — Но я прошу, чтобы она не называла меня отцом ребенка.

— В гробу она видела такого папашу! Пошел вон, мразь, чтобы я больше тебя не видел. Впредь если увидишь меня, переходи скорей на другую сторону улицы, я ведь всего лишь человек, могу не сдержаться и зашибить тебя до смерти.

Сергей опрометью бросился назад в госпиталь.

Катя лежала неподвижно лицом к стене. На столике стоял нетронутый обед.

— Катя! Я только что говорил с Кириллом.

Плечи сестры вздрогнули. Она повернулась и в глазах ее промелькнула искра интереса.

— У него нет никаких возражений против рождения ребенка. Он только не хочет, что бы ты называла его отцом малыша. Ты отказывалась делать аборт, и он просто припугнул тебя, вовсе не рассчитывая, что ты всерьез примешь его угрозу.

Лицо Кати выразило недоумение, но затем оно стало медленно преображаться. Глядя на него, Сергей вспомнил, как когда-то, они, дети, вместе с родителями наблюдали восход солнца на Ай-Петри... Переночевав в маленькой гостинице, они были разбужены проводником еще до рассвета. В серой полутьме они пробирались по каменной тропе к краю обрыва на вершине. Ледяной ветер рвал одежду, пробирая до костей. Вдруг серая плоская завеса была разорвана ярким лучом, который брызнул на горизонте и загорелся на вершине главного зубца Ай-Петри. Мгновение, и загорелись оба младших брата. Потом волна света хлынула и медленно стала заливать вершину склона, и растеклась по парку далеко вниз, золотые купола и шпили корпусов санаториев. И вот оно, светило выплыло из волн морских, умытое и яркое, огромное, красное, каким никогда не бывает среди дня и, как в «Синей Птице» Метерлинка поворотом перстня превратило серую пелену моря в ликующее многоцветье.

Вот и в лице Катюши чуть вздрогнули синие плотно сжатые губы, они запульсировали и приоткрылись. Краска вспыхнула на ее щеках, широко раскрытые глаза радостно засверкали.

— Значит можно жить? Значит, можно родить моего малыша? И ножки моего маленького смогут топать по дорожке? И ручки могут рвать цветочки? — из сияющих счастливых глаз Кати текли невольные слезы.

— Вот и славно, — улыбнулся Сергей. — Давай-ка мы теперь подкормим твоего маленького. А то ты его совсем голодом заморила. А я побегу домой: нам с Николаем надо сделать ремонт в квартире, пока ты тут в больнице, с тем, чтобы мы принесли ребенка в чистое жилье.