Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.

Всю эту идиллию прервала мировая война. Волна патриотизма, заставившая даже царевен надеть косынки сестер милосердия, побудила меня окончить краткие курсы и пойти работать в госпиталь для офицерского состава. Было трудно и страшно. Я не была готова иметь дело с кровью, гноем, человеческими испражнениями, видеть боль и страдания искалеченных людей. Но постепенно втянулась, привыкла. Там был один раненый.... Короче, мы полюбили друг друга. Это была моя первая и единственная любовь!

Он происходил из старинного дворянского рода, титулован, но небогат, имение разорено. Выйдя из госпиталя, он продолжал со мной встречаться и, несмотря на возражения своих родителей, сделал мне предложение. Родители его, считавшие, что женитьба их сына на дочери мещанина — мезальянс, в конце концов, смирились, не только уступая напору сына, но и из меркантильных соображений — я получала в приданое один из домов и крупную сумму денег, которая была при их стесненных обстоятельствах как нельзя кстати. Дело шло к свадьбе.

И вот революция в один день перевернула всю нашу жизнь. Мой Володя срочно эмигрировал вместе со своей семьей. Уезжая, он клялся, что сохранит любовь, что скоро вернется, как только будет подавлен большевистский мятеж, ведь этот бедлам не может продолжаться долго. Обещал при первой возможности прислать мне весточку. Я не могла присоединиться к ним — папа был тяжело болен. Я ждала весточки — сначала каждый день, потом каждый месяц, потом годы. Теперь я больше не жду. Я не знаю, как сложилась его судьба, где он живет и жив ли. А затем череда несчастий продолжилась. Умер папа. Нас с мамой выселили из наших апартаментов в крошечную комнатушку в квартире с общей кухней и туалетом. Жить стало не на что. Мама пыталась продавать кое-что на толкучке, но делала это так неумело, что за драгоценные вещи получала гроши. Выручил Александр Николаевич Бенуа, он в память о папе взял меня на работу в Эрмитаж хранительницей. Мама ненадолго пережила папу. Вот так сложилась моя судьба. Сейчас я влачу жалкое существование без родных, без близких, без цели и надежды. Жить стало неинтересно, скучно, противно. Не наложила на себя руки только из-за инертности — не хочется принимать решение, совершать какие-то действия... Плыву по течению, сама не знаю куда.

— Вы это мне рассказали, считая, что я Вас буду жалеть? И не подумаю! — возмутился Николай. — Вы здоровая, красивая, образованная, и, еще молодая женщина. Кругом столько возможностей, чтобы сделать свою жизнь интересной. Вы были знакомы со многими интересными людьми, так почему бы Вам не написать книгу об этих встречах? А можно организовать кружки по изучению живописных работ отечественных и зарубежных художников — в школах, студенческих общежитиях, на заводах! Вам обеспечен ошеломляющий успех. Сейчас люди жадно тянутся к культуре, искусству. Так вы найдете друзей, единомышленников, и Ваша жизнь станет осмысленной!

Левинская молчала, улыбаясь грустно и недоверчиво.

Тут Николай спохватился: — Что-то мы размечтались, а дело стоит! — И он бросился растаскивать последний штабель полотен.

Там и нашелся, наконец, портрет княжны Запрудской с бриллиантовым кулоном на груди.

На другое утро Николай явился во всеоружии, принес с собой холст в подрамнике, кисти и краски, и с ожесточением принялся за работу, не позволяя себе отвлекаться на разговоры и даже на обед. Через пару дней не столько портрет, сколько кулон на нем был готов. Однако холсту надо было хотя бы пару дней просохнуть, прежде чем транспортировать его. Поэтому Николай попрощался с Марией Сергеевной, предупредив ее, что вернется за копией через пару дней.

— Как? — протестовала она. — Ведь копия явно не закончена!

— Дела, Мария Сергеевна, дела. Не могу дольше откладывать. Дома допишу по памяти.

— Но я считаю, что мы как-то должны отметить окончание нашей акции? Не угодно ли Вам пригласить меня в ресторан?

Николаю не хотелось идти в ресторан — он рвался увидеть Катю, вернуться к вконец запущенной работе, узнать как дела у Мураловых и у матери. Но отказать даме он не решился — и они отправились в ближайший ресторан. Мария Сергеевна много и жадно пила, попросила дополнить заказ мороженым и кофе, и явно не торопилась закончить трапезу. Николай сидел как на иголках.

Заиграла музыка и его дама заявила, что хочет танцевать, но Николай отказался.

— Не обучен, не умею я, — смущенно отнекивался он, хотя с Катей однажды танцевал с упоением.

С досадой тайком посматривая на часы, он понимал, что зайти к Кате уже поздно. После ресторана даму следовало проводить домой. К счастью, жила Мария Сергеевна недалеко — в районе Летнего сада. Они шли по притихшим сонным улицам, похрустывая льдинками в замерзших лужицах. Левинская, разгоряченная выпитым и обществом симпатичного ей мужчины, болтала без умолку, рассказывая эпизоды из своей прошлой привольной жизни. Николай молча слушал.

— Вот и мой дом, — указала она на старинный особняк, превращенный в общежитие. — У меня сохранилась от родителей уникальная коллекция миниатюр на эмали, я хотела бы Вам ее показать. Поднимемся ко мне...

Но Николай взбунтовался. Он должен быть дома, иначе маменька будет волноваться, да и поработать еще надобно, иначе в издательстве крупные неприятности будут. Наскоро простившись, он пустился наутек. Мария Сергеевна смотрела ему вслед, чуть не плача, и грозила кулачком:

— Бегемот... толстокожий... К маменьке побежал! — Белая вилла и синее море медленно таяли в ее мозгу.

Глава 2. ОЧЕРЕДНОЙ ТУПИК

Вооружившись копией портрета, Николай спозаранку пришел к Кате, рассчитывая начать поиск ювелира.

К его удивлению, дверь оказалась заперта, хозяйки дома не было. За справкой он обратился к соседке, Амалии Карловне. Та шумно обрадовалась его приходу и сразу начала распоряжаться.

— Вот хорошо, что Вы пришли. Возьмите Настеньку и идите с ней погулять. А мне в кооператив надо.

— А где Екатерина Дмитриевна? И почему Настенька у Вас?

— Катя отпросилась у меня на полдня. Она мне не объяснила, зачем. Давайте, поторапливайтесь, а то магазин на обед закроют. И следите, чтобы у Насти пустышка во рту была, а то холодного воздуха наглотается.

Когда Николай вернулся с прогулки, Катя все еще не вернулась. Амалия Карловна продолжала командовать. Делала это она вдохновенно, упиваясь возможностью помыкать безраздельно и безоговорочно.

— Вот Вам ключи от Катиной квартиры, берите девочку, разденьте ее и поиграйте с ней. А я принесу кашку. Вы ее покормите и уложите спать. Да не забудьте на горшочек посадить перед сном. И рот и ручки помойте. И песенку спойте, чтобы она побыстрей заснула.

Катя вернулась только в конце дня, усталая и явно расстроенная. Но картина, которая перед ней предстала, насмешила ее. На столе стоял горшок, на горшке сидела Настя, а Николай, вытирая ей нос уголком скатерти, разучивал с ней новое слово — «па-па».

Увидев хозяйку, он засуетился смущенно и немного виновато: подозревал, что в его действиях будет найдено немало огрехов.

— А мы тут свой лексикон расширяем. А где это у нас мама пропадала? — обратился он к визжащей от восторга при виде матери девочке.

— После расскажу. Пойдемте, поедим чего-нибудь. Голодные, небось. Я, между прочим, тоже.

Николаю не терпелось показать свой трофей, но пустой желудок требовал неотложного внимания, и он отложил демонстрацию.

После обеда Катя рассказала, что ходила в канцелярию Курсов, — кончался академический отпуск, и надо было договориться об отсрочке. А Николай, наконец, получил возможность похвастаться своей удачей, рисунком бриллианта. Решили начать поиски завтра с утра — вечером ходить понезнакомым лестницам и подъездам бесполезно и опасно.