Постучись в мою дверь

То и дело прислушиваюсь к неровному дыханию мужчины, что лежит в метре от меня и, стараясь не скрипеть креслом, поворачиваюсь на бок, что бы видеть его твердый профиль.

Глядя на то, как медленно опускается и поднимается его грудная клетка, постепенно расслабляюсь и даже проваливаюсь в какое-то странное состояние между сном и явью, когда сознания касается малейший шорох в комнате, а перед глазами пляшут картинки из тревожного сна.

Внезапно я просыпаюсь, будто от сильного толчка в спину и тут же сажусь в кресле, сначала не понимая где нахожусь. Спустя пару секунд фокусирую взгляд на окне, а затем вздрагиваю от едва слышного хрипа, что переходит в негромкий, надрывный стон.

— Игнат? — шепотом зову и медленно поднимаюсь с постели.

Босиком, ежась от холода, приближаюсь к дивану и, склонившись над мужчиной, с беспокойством вглядываюсь в его суровые черты.

— Игнат! — требовательно толкаю его в плечо и получаю в ответ вымученный стон:

— Ну, что?…

— Вы как?

— Хреново.

Кладу руку ему на лоб и выдаю очевидное:

— Блин…горячий.

Перво-наперво чешу на кухню за градусником. Надо как-то заставить Игната измерить температуру.

Разыскав жаропонижающие таблетки, набираю кружку воды и, вернувшись в комнату, сую своему чуть живому рыцарю под мышку градусник.

Он вяло пытается увернуться от моих рук, тихо пыхтит, ворчит, но слабость все же дает о себе знать. Больной Игнат — это более сговорчивый Игнат.

— Полежи со мной, — жалобно стонет он.

— А больше ничего не надо? — опешила от такой наглости.

— Надо, — со всей серьезностью заверяет он и слабо тянет меня за рукав пижамы, — Но это потом.

— А не боишься получить по морде?

— Не-а. Ты девочка добрая и больных бить не станешь.

— Все продумал?

— Ага…

И все-таки я аккуратно, стараясь не тревожить его больной бок, присаживаюсь рядом на диван и, терпеливо дождавшись, когда запиликает градусник, достаю и удивленно дергаю бровями.

— Тридцать девять и два! Черт, Игнат, я вызываю скорую.

— Стой! — жесткая мужская ладонь неожиданно ложиться мне на колено и, шокируя жаром своего прикосновения, чуть сжимает сустав, — Ерунда. Не стоит так рисковать. Вижу…ты там колеса притащила. Закинусь… и все пройдет.

— А друг заражение крови?

— Ерунда, никакого заражения не будет, — упрямо повторяет он таким тоном, будто это не у него жар, а у меня, — Давай колеса.

Понять не могу, почему я его слушаюсь.

Гипноз какой-то…

Послушно подаю лекарства, притаскиваю холодное полотенце ему на лоб и покорно сижу рядом, прислушиваясь к мерному дыханию, потому, во-первых, что у самой сна не в одном глазу, а во-вторых страшно, что он и вправду тут на моем диване окочуриться. Доказывай потом полиции, что это не я его ножом пырнула.

Глава 8

Зебл

Его утро по обыкновению началось рано.

Биологические часы Игната давным-давно настроены так, что глаза сами собой открываются еще до наступления рассвета.

Хорошая привычка, но не всегда полезная.

Особенно, когда ты еле-еле оклемался от большой потери крови и экстремального метода лечения.

Конечно, Зеблу не привыкать. В его жизни бывали переделки похуже да пострашнее. Но даже если у тебя низкий болевой порог и боевая закалка, все равно приятного в ранении мало.

У него сильный организм и сейчас прислушиваясь к свои внутренним ощущениям, Зебл с удовлетворением понимает, что не все так плохо.

Боль конечно никуда не ушла, но уж кто-кто, а он хорошо знает, что боль это лучший признак того, что ты жив, пусть еще не совсем здоров.

Жар ушел, оставив после себя легкую ломоту в теле. Чуть влажные от пота простыни и съехавшее со лба мокрое полотенце неприятно холодят и Зебл чуть шевелиться, аккуратно меняя положение тела, боясь потревожить сладко спящую рядом спасительницу.

Кнопка почти всю ночь не отходила от его постели и, в конце концов, не выдержав заснула рядом, поверх одеяла.

Зебл медленно поворачивается и, стараясь не задеть перевязанный бок, приподнимает голову, чтобы получше разглядеть мирно посапывающую девушку.

Красивая…

Во сне выглядит еще моложе.

Быть может потому, что сняла эти дурацкие очки и распустила мягкие рыжие волосы.

Она спит, повернувшись на бок, лицом к нему и в тусклой предрассветной мгле Зебл может рассмотреть как подрагиваю со сне темные пушистые ресницы.

Глядя на нежное умиротворенное лицо Сони он почти забывает о тупой боли, и чуть подавшись вперед, касается губами волос. От них слышен едва уловимый легкий цветочный аромат и Зебл, жадно втягивает его ноздрями, боясь любым неосторожным движением потревожить девушку.

Хорошая какая.

Любая другая бы даже на порог не пустила.

А эта всю ночь у постели сидела, да температуру сбивала, а сейчас спит точно ангел.

Да, Зебл, стареешь…

На романтику потянуло.

Если бы его вчера крепко не прижало, ни за что бы в таком виде к Кнопке не заявился.

Но Расташинский, тварь, телефон подрезал, а псы его по пятам.

Давненько Игнат не попадал в такие передряги. Староват он для геройства, раз позволил Игорьковым помощничкам его порезать. Надо было Марата слушаться и Пуделя на дело с собой брать.

Сонька рядом тихонько вздыхает и переворачивается на спину. В пушистой, какой-то несуразной пижаме она больше похожа на ребенка, чем на серьезную взрослую девушку. Тем не менее, даже в таком нелепом виде вызывает вполне конкретные желания.

Хочется снова почувствовать на себе ее нежные, заботливые руки. Ощутить прикосновение мягких губ. Приластиться к ней, словно большой наглый кот, выпрашивающий ласку.

Истосковался он…по ласке этой …

Не по грязному одноразовому перепиху, а по другому…

По тому, чего и не было никогда в его одинокой жизни.

Повинуясь какому-то неосознанному порыву, Игнат осторожно протягивает руку и обводит пальцем контур мягких, чуть подрагивающих губ.

Не проснулась.

Тогда он, склонившись над девушкой, решает украсть поцелуй.