Поступь Империи. Бремя Власти
Шрифт:
– Чего замер? Говори, давай!
– В городе гвардейцы и сам император!!
– затрясся юнец: губенки надул, пальцами полу кафтана мнет, а глаза то и дело на дверь с окном кидает. Такой служака в бою даже не нуль на палочке, а скорее помеха. Опасная для свои же опасная.
– Хм... быстро они, - кивнул Клайд.
– А из-за чего ор тогда?
– Так ведь мы того само... гхаа
Гарольд не успел договорить как рядом с ним оказался посол и схватил правой рукой за шею резко поднял его и прижал к двери.
– Глупец, - пренебрежительно процедил Клайд даже не думая ослаблять
– Мы вообще ничего о бунтовщикам не знаем и знать не хотим, заруби себе на носу, в противном случае - не сносить тебе головы.
Джефферис разжал пальцы, и паренек рухнул задницей на пол.
– Агх! Хррр.
Пару секунд из его глотки раздавались нечеловеческие хрипы после чего он закашлялся. Всхлипнул.
– Заревешь - убью прямо здесь. И плевать на то, что твой дед служил Кромвелю верой и правдой. Ты меня понял?
И хоть сэр Клайд говорил тихо, скрежет его голоса пробирал до костей. Гарольду ничего не оставалось - он часто-часто закивал и украдкой смахнул слезу, катящуюся по щеке, скрылся за дверью.
– Идиоты. Меня окружают одни идиоты!
– прорычал посол, опускаясь в кресло.
Рука привычно залезла в третий ящик стола, нащупала пузатую бутыль односолодового виски и плеснула в стакан на два пальца. Затем подхватил и выпил одним махом. Янтарная жидкость прокатилась по гортани, приятно обжигая, и ухнула в желудок, даря мгновение восхитительного жара во всем теле.
На один миг глас Англии в этой дикой стране подумал о том, что побег куда-нибудь в Архангельск - лучшее решение. Месяца так на три или четыре, пока страсти не улягутся. Мешало лишь осознание простой истины - он не простой человек и наверняка его перехватят еще на выезде из города и тогда от вопросов безопасников ему точно не отвертеться. Пока же еще оставался призрачный шанс на то, что все обойдется.
– Плевать! Денек будет мерзкий, пусть лучше он канет в забвение как можно скорее...
Сэр Клайд опрокинул в себя второй бокал, а затем и третий. Перед глазами появилась легкая дымка, и разум погрузился в состояние полудремы: идеи, домыслы, заботы - все отступило, давая послу насладиться алкогольной безмятежностью. И плевать, что после он будет сожалеть о проявленной слабости, главное, что сейчас он отринул все прочь!
12 мая 1716 года от Р.Х.
Москва.
Резиденция Князя. Раннее утро.
Трехэтажные хоромы еще до первых петухов пребывали в состоянии тихого ужаса. Хозяин гневается! А когда такое происходит, плохо бывает всем: и виновным и случайным. Любому кто попадется на глаза князю.
Разве что домашние могут чувствовать себя в относительной безопасности, хотя порой и им достается, бывало, прикажет в сердцах высечь ради разумения, и даже остыв, не меняет решения. Единожды такое с самим наследником произошло, когда тому одиннадцатый год шел, с того времени он к отцу старается в такие моменты вообще на
глаза не показываться. И правильно делает, этот ход всем бы домочадцам перенять, но нельзя - работа должна выполняться постоянно, иначе смерть покажется манной небесной для ослушавшихся!– Гришка! Тварь ты неблагодарная, куда делся?! Бегом ко мне!
– глас Хозяина разносился по терему с кладовой до конька крыши, заставляя всех: от челядинца до жены Софьи содрогаться и молиться Богу, дабы смиловался и остудил разъяренного властителя.
А упомянутый Григорий Отроков меж тем несся в комнату своего господина не глядя под ноги - лишь бы поспеть как можно скорее. И угораздило же его отлучиться на задний двор в такой момент!
– Я тут, твое превосходительство!
– отрапортовал он даже не переступив порог.
– Ты где шляешься, остолоп?
– неожиданно тихо, с присвистом спросил князь своего верного слугу, обязанному ему по гроб жизни.
– Прошу извинить...
– склонился Григорий.
– В городе творится черт знаешь что - скорбные разумом решили устроить у меня под носом настоящее восстание. И представь себе мои чувства, когда подобное происходит без моего ведома?
Князь продолжал говорить все так же тихо, но в голосе его все больше проскальзывали змеиные ядовитые нотки. Подобное заметит любой хоть раз потревоживший покой древесной гадюки в солнечный день подле нагретого камня.
– Людишки донесли совсем недавно. Гонцы на склады отправлены, охрана предупреждена - любых незваных гостей встретят пальбой и поднимут на копья.
– Дурак! На кой люд мне твои склады?! Ты понимаешь, что если сейчас случится непоправимое - молокосос нас со свиным дерьмом смешает. Его ищейки всего полгода как рыть под нас перестали и тут такое.
Князь замолчал, побарабанил по столу костяшками пальцев и глубоко вздохнул, глядя невидящим взором на черный лакированный стол из мореного дуба. Григорий в такие моменты притворялся истуканом - знал, что Хозяин изволит думать и лучше для бренного тела ему не мешать. И плевать, сколько времени займут размышления: раньше положенного он даже с места не сдвинется.
Вдалеке раздались едва слышные крики и раскаты многочисленной пальбы.
'Могли людей и не гонять, вон все и так слышно', - невесело подумал Отроков, а чуть погодя ор поднялся уже на их улице, правда, сразу прекратился. Сторожа в этих местах бывалые - сначала бьют, а потом уже беседы ведут.
– В общем так. Бери полсотни стражи и выступай к Кремлю. На глаза никому из этих скорбных разумом не попадайся. Если подвернется случай - поможешь гвардейцам, если нет - любой ценой захвати хотя бы одного командира бунтовщиков.
– Я могу идти?
– Ты лететь уже должен!
– громыхнул князь, нахмурив брови, так что они сошлись на переносице.
Но Григорий этого уже не видел - несся сломя голову во двор. Там в ожидании сидела дюжина битых жизнью воинов, некогда служивших в стрелецких полках, а затем перешедших на службу к родовитому князю.
Через минуту с территории вышла половина во главе с Отроковым, остальные бегом выскочили через заднюю калитку и направились в соседние подворья - собирать остальных стражей.