Посвисти для нас

Одзу делал вид, что ему страшно неохота следовать за приятелем, но на самом деле он тоже очень хотел снова увидеть тех девчонок. Чтобы они так же поухаживали за ним, как в тот раз за Хирамэ.

Укрывшись в тени росших по берегу реки сосен, школьники в молчании стали дожидаться, когда к остановке подойдет следующая электричка…

Тряский, лязгающий всеми сочленениями вагон был выкрашен коричневой краской. Он напоминал старуху, волочившую на себе тяжелую поклажу и еще ребенка в придачу. Задыхаясь на ходу, вагон втянулся на отлогий подъем и тупым клацаньем застыл на остановке. Из вагона вышли несколько человек и разошлись в разные стороны.

— Ее нет, — моргнув несколько раз, печально пробормотал себе под нос Хирамэ.

Одзу бросил на него сердитый взгляд:

— А я тебе что говорил? Бесполезно ждать.

— Но ведь в тот раз они здесь сошли… так что, наверное, где-то здесь живут. А раз так — должны ходить по этой дороге.

На первый взгляд, Хирамэ рассуждал вполне резонно. Поэтому мальчишки, больше не говоря друг другу ни слова, стали дожидаться второй электрички. Ожидание оказалось напрасным — в этой электричке девочек тоже не оказалось, и глупый спор начался снова.

— И вовсе они здесь не живут. В тот раз могли приехать сюда по какому-нибудь делу.

— По делу? — с печальной миной возразил Хирамэ. — По какому же, интересно?

— Откуда мне знать? Может, к подружке в гости или на урок по цветам или пианино. Девчонки в таком возрасте ходят на такие уроки.

— Пианино?.. — Хирамэ уселся на землю на береговой насыпи и вздохнул. Он выговорил это слово так, словно девчонки, обучающиеся игре на пианино, стали для него подлинным символом блаженства.

Молодежи, учащейся сейчас в старших классах, душевное состояние, которое испытывали их сверстники более тридцати лет назад, скорее всего, покажется чем-то глупым и далеким, не имеющим к ней отношения. Однако в головах того поколения еще глубоко сидела мысль, что с семи лет мальчики и девочки должны быть разделены. В то время юноше было нелегко даже просто заговорить с девушкой, не говоря уже о том, чтобы дерзнуть взять ее за руку.

Они ждали три дня. Пять дней. По какой-то причине девчонки больше не появлялись…

Во время этого бесполезного ожидания Одзу обнаружил у Хирамэ редкое упрямство, которое, судя по его внешнему виду, не должно было быть ему свойственно. В конце концов упрямство было вознаграждено — они все-таки отловили этих девчонок.

В тот день они проводили глазами уже третью электричку, в которой опять никто не приехал. Одзу, разозлившись на собственную глупость, решил больше не заниматься этой бессмыслицей:

— Все! Я домой!

Он стал спускаться по насыпи к реке, оставив за спиной все еще медлившего Хирамэ. В этот момент вдалеке показалась четвертая электричка. Она едва тащилась в гору с уже знакомым ребятам унылым клацаньем.

— Погоди!

— Ну уж нет! С меня довольно этой дурости!

Вагон со скрипом подполз к остановке. Пустись Одзу бегом, он, возможно, успел бы вскочить в вагон до отправления. Но надежда все еще теплилась в душе, и из-за нее его ноги сделались как ватные.

Одна за другой с электрички сошли три школьницы в матросках. Разглядеть их поначалу было трудно — солнце слепило глаза, но когда они повернулись и двинулись в его сторону, о чем-то болтая, Одзу немедленно понял, что две из них есть те самые девчонки.

Одзу в растерянности оглянулся назад. Хирамэ, в своем стиле, быстро укрылся в тени стоявших на берегу реки сосен. Одзу тоже бросился к соснам.

Девчонки, естественно, должны были заметить, как он метнулся в сторону, и узнать в нем одного из мальчишек, которым тогда дали марлю, если, конечно, помнили его. Однако они по-прежнему вышагивали плечо к плечу и что-то обсуждали. Будто ничего не замечая вокруг, прошли мимо прятавшихся за соснами Одзу и Хирамэ.

— Поэтому я тебе и говорила: надо быть осторожнее, — услышал Одзу, не видимый за стволом дерева. Сомнений не оставалось: это был голос той самой загорелой большеглазой девчонки.

На какое-то время наступила тишина. Потом рядом с Одзу, словно вылезающая из земли картофельная гусеница, зашуршал Хирамэ.

— Ползем за ними! — прошептал он. Одзу заметил, что на лбу приятеля выступил пот.

Словечко «ползти» на школьном жаргоне, распространенном тогда в районе Хансин, означало «следить за девчонками», как черепаха, преследующая зайца. Просто ходить за ними, не говоря ни слова, — вот что такое «ползти».

Девчонки ушли уже далеко. Побелевшая дорога, следуя берегом реки, прямо уходила вперед. Они быстро переступали по ней видневшимися из-под форменных юбок стройными ножками в черных чулках.

— Значит, ползем… — Одзу проглотил слюну. — И что дальше?

— Я не знаю. Ползем пока.

— Скажи им что-нибудь.

— Я? — Хирамэ неуверенно покачал головой. — Никак… не могу.

Девчонки вроде бы не видели, что их преследуют. Спустя некоторое время две из них свернули направо, помахав руками третьей — загорелой большеглазке.

Она остановилась, поправила что-то в портфеле. Одзу и Хирамэ тоже замерли на месте. Девочка пошла дальше, двое мальчишек последовали за ней в том же темпе. Расстояние между ними не менялось — не увеличивалось и не сокращалось. Так тогда было принято у тех, кто «ползал».

Девочка перешла по мостику на другой берег. Чтобы она их не заметила, Одзу и Хирамэ скорчились в тени ворот какой-то усадьбы.

Скоро она скрылась за обвитой плющом кирпичной оградой. Мальчишки, не сговариваясь, прыжками припустились следом.

Дом представлял собой смесь японской и западной архитектуры: к традиционному деревянному жилищу было пристроено здание в европейском стиле. Таких фешенебельных домов в районе Сюкугава и Асия было достаточно.

— Здесь написано: «Адзума». Чудная фамилия. — Поглядев на воротный столб, на котором висел фонарь, Хирамэ вздохнул, и на его землистом лице появилась улыбка, будто он сделал важное открытие. — Значит, ее зовут Как-то Там Адзума!

Мальчишки прислушались. Но из дома не доносилось ни звука. Так тихо бывает только в пустом доме.

Хирамэ погладил кирпичную ограду, как что-то дорогое его сердцу.

— Ты что делаешь?

— Эта ограда… — моргая, пробормотал про себя Хирамэ. — Может, на нее опиралась моя девочка.

— Идиот! — Одзу по-настоящему разозлился, хотя сам не знал почему. По всей вероятности, его вывели из себя эти наглые слова — «Моя девочка!», Она еще ничья!

— Не говори «моя девочка»!

— Почему нельзя?