Посылка из Полежаева

— Ну это полоса такая вспаханная. И колючей проволокой обнесена.

— Да ты что? — встрепенулся Тишка. — Полоса какая-то вспаханная… Это столбы полосатые, а у них часовые ходят.

— Во-о даёт, — засмеялся над Тишкой Славик. — Да ты у нас совсем первобытный человек.

— Ты сам первобытный.

Слово за слово, обменялись тумаками. Пришлось Ивану вмешаться. Мол, и полоса есть, и столбы тоже есть. В общем, оба правые. Но у Славика ретивое уже взыграло.

— Да ты же не знаешь даже, что такое первобытный человек, — обернулся он к Тишке.

— Знаю.

— Ну, что? Скажи! Чем первобытный человек отличается от современного?

Тишка долго думал, набычившись.

— У первобытного человека штанов не было, — наконец догадался он.

И Иван, и Варвара Егоровна чуть не легли вповалушку. А уж Славка-то торжествовал. Но когда Иван Славкин же вопрос и переадресовал Славке, тот отвечал длинно и путано — столь длинно, что и время вышло, надо было уже бежать в школу.

Так урок политграмоты и оборвался.

Варвара Егоровна проводила ребят в школу и, вспомнив штаны первобытного человека и границу, с которой всё началось, снова расхохоталась:

— Ну, далась же тебе, Иван, эта граница…

— Э-э, нет, Варя, — убеждённо возразил ей Иван. — Мальчишкам про границу всегда надо рассказывать. По себе знаю…

— Ну-у… Чего в ней интересного…

— А вот и не «ну-у»… Не столь интересно, сколь полезно… Я ведь сам в его возрасте в Чехословакию бегал. Помнишь, тебе рассказывал?

Варвара Егоровна помнила рассказ мужа очень смутно.

27

А для Ивана те дни остались незабываемыми. Сколько было ему? Восемь лет? Ну, да, восемь. Война уже откатилась от советских границ и шла на чужой территории. Ивана занимала тогда Чехословакия, потому что в горах под Банской Быстрицей находился его двоюродный брат Зиновий. Иван только потом, когда подрос, узнал все подробности, что да как. Оказывается, на помощь словацким партизанам была заброшена организаторская группа советского офицера Петра Величко. Вот в ней-то и состоял Зиновий. Группа вскоре превратилась в мощную партизанскую бригаду, насчитывающую свыше двух тысяч бойцов, главным образом словаков. В августе 1944 года под Банской Быстрицей вспыхнуло Словацкое национальное восстание. Партизаны держали под своим контролем значительную часть территории. И оттуда, из-под Банской Быстрицы, в Полежаево от Зиновия начали приходить письма.

Восьмилетнего Ивана в них больше всего поражали постоянные упоминания о яблоках, которые опадали с деревьев и которые никто не поднимал — ходили прямо по ним.

Ну топтали их, правильно. Жалко, конечно, можно б и обходить. Но разве об этом Зиновию думать надо? Война ещё не закончилась, а он своих земляков дразнит яблоками. Разумеется, бабы заохали: «Как же так? Яблоки даже не едят. В Полежаеве их только во сне и видели, а там ногами пинают… Уж если бы рябина осыпалась или черёмуха — тогда не жалко. Но яблоки…»

Иван собрал дружков: так и так, нельзя народ расхолаживать. Смотри-ка, только о яблоках и говорят. Надо Зиновия приструнить да заодно и помочь партизанам разбить фашистов.

Решили отправиться воевать в Словакию.

Словаков от фашистов освободим, а потом уж и яблок наеедимся от пуза, — мечтательно вздохнул Лёшка Братушев.

Ох уж эти яблоки… Они и Ивану снились по ночам, но он стыдился в этом признаться. Лёшка же выдохнул общую мечту. И сказал в общем-то правильно, не подкопаешься: сначала словаков освободим, а потом уж за яблоки примемся.

Это Зиновий неверно себя повёл. Чего-то много он по яблочным лесам там гуляет! В каждом письме — яблоки, яблоки… Прав Лёшка: надо фашистов сначала сковырнуть, а потом любоваться яблоками.

К побегу готовились основательно. Сушили сухари, у кого был хлеб. Запасали картошки. Даже охотничий порох из отцовских запасов ссыпали в общую кучу; картечь, дробь — всё в сундучках подчистили. И ружья наготовились взять с собой.

Бежали утром, когда матери отправились на работу. Понимали, что погоня неминуема, хоть и уговаривали в оставленных родственникам записках, чтобы их но искали — они ушли воевать, освобождать словаков от немецко-фашистского ига. Поэтому шли не большой дорогой, а закрайками полей, лесами, лугами, холмистыми косогорами.

До железной дороги от Полежаева сто двадцать вёрст. Вот уж на поезд попасть — тогда, считай, в безопасности. А пока на любом километре их могут перехватить.

Две ночи провели в скирдах соломы, а перед третьей их милиция и сграбастала.

— Не полежаевские ли вояки?

— Нет, нет, — убеждённо выкручивался Лёшка Братушев. — Мы про Полежаево и не слыхали.

— А чьи? Нам тут из Полежаева весь телефон оббили, через каждые полчаса звонят… Одиннадцать человек сбежало… — Милиционер пересчитал беглецов по головам. — Одиннадцать.

А ну, сейчас по приметам проверю… Кто тут у вас с рубцом над бровью?

А рубец-то у Лёшки Братушева — ещё маленьким с печи слетел, а так, видать, на всю жизнь и останется.

Из-за Лёшки Братушева и погорели. Пока милиционер вёл их до местного сельсовета, Лёшку ребята то и дело принимались корить:

— Такой приметный, так никуда б и не бегал. А то всех под монастырь подвёл.

Милиционер посмеивался:

— Ну, чудаки, я бы вас и без примет всё равно забрал… Ведь видно же, что беглецы. Не полежаевские, так чьи-то другие…

У милиционера был заткнут за ремень пустой рукав. От другого бы кинулись врассыпную, а от этого не могли: фронтовик.

— Не детское, ребята, дело — война, — качал милиционер головой. — Уж как-нибудь и без вас управимся.

— Ага, без нас, — уже нечего было терять Лёшке Братушеву. — Вот его брат из Словакии пишет, — кивал он на Ивана. — Они там обжираются яблоками, а немец тем временем к ним подбирается, окружает их.

— Да не окружает, наоборот, они теснят его, — ради восстановления справедливости заметил Иван.

— А яблоки жрут? — не унимался Лёшка.

— Жрут…

— А воевать надо?

— Надо…

— А они жрут? — Лёшка чуть не ревел от досады.

Милиционер положил ему на плечо левую — единственную — руку.

— Не беспокойся, и им там достаётся… В письмах оттуда, может, про яблоки только и разрешается писать. А там каша сейчас заварена знаете какая… о-ё-ёй… Не обо всём только рассказывать можно.

Одним словом, пристыдил их милиционер: будущие солдаты, а такой простой вещи не знали, что существует военная тайна.

Привёл он их в сельсовет. И там ребята ещё одну уколовшую их новость услышали: до железнодорожной станции оставалось всего семь километров. Семь километров… А там бы на поезд сели — и ищи ветра в поле.

Даже если Зиновий не объедается яблоками, а пишет о них для отвода глаз, приехать к нему было б не лишним. Милиционер-то не зря говорил, что в Словакии как раз заварена каша, они бы ко времени и подоспели, помогли бы словакам прогнать оккупантов с их территории. А если уж у партизан оружия маловато, так ребята, до первого боя, и со своими ружьями повоевали б. И порох у них свой был, и дробь, и пули. А в бою обзавелись бы немецкими автоматами. Не стали б обузой.