Посылка из Полежаева

Это ж сколько дней пришлось бы потратить, пока попадёшь в Чили? Нет! Только самолетом! Самолётом, конечно, сложнее, при первой же проверке могут найти. Одна надежда на лётчиков — с ними в сговор вступить…

Зинка тем временем отыскала в учебнике те страницы, где написано про Чили. Оказывается, надо было смотреть главу «Страны Латинской Америки».

Но и тут всё равно не разбежишься. В трёх-четырех местах упомянута Чили всего. То, что там из всей Латинской Америки наиболее высок удельный вес пролетариата (это хорошо, пролетариат может против Пиночета поднять революцию!), то, что в чилийских горах Андах расположены высокогорные пастбища, то, что в этой стране добывают медную руду и селитру.

Да, с такой информацией к побегу не подготовишься. Придётся, как и раньше, действовать наугад, вслепую.

Люська увидела, что Тишка вконец расстроился.

— Да ты не горюй, — она попыталась расшевелить его. — Я тебе помогу. Мы с тобой и без географии обойдёмся… Значит, так… — Она села за стол и обернулась к Тишке: — Иди сюда!

Ещё чего? Что он… не знает, что все невзгоды от женщин? За один сегодняшний день две неудачи пришлось пережить, а Люська предлагает ему и третью…

Ну, нет уж… Он заметку о Корвалане напишет и без неё. Посмотрим тогда, кто кому нос утрёт.

— Не забудь, о чём договаривались, — подмигнув, напомнила ему о походе Люська, и Тишка снова сник.

Может быть, впервые за эти нервные дни Тишка понял: в Чили ему не бывать. Он ещё не хотел признаваться в этом себе, но сердце-то разболелось не зря. Как увидел Тишка на карте, в какую недосягаемо далёкую даль упрятана страна Чили, так и дрогнула в нём незнакомая ему доселе жилка: не переплыть ему через океан, и на самолёт его никто не посадит (да ведь, скорей всего, чилийские фашисты и не пускают наши самолёты к себе). Всё-таки как хорошо раньше было мальчишкам, которые бегали на войну: в трюм парохода заберутся, зароются в уголь — и, чумазые, вылазят в порту назначения. А то под вагоном пристроятся, даже спальное место себе оборудуют — благодать! Нет, нынче так не получится. Не зря пословицу сложили такую: новое время — новые песни.

Тишка, расстроенный, перешагнул порог Люськина дома.

А на улице новая встреча — Славка с Аликом крутятся под окошком.

— Не забудь, — пристрожил Тишку брат, дрова на твоей совести… Сам обещал…

Тишка побрёл пилить дрова. Но Славка, бахвалясь перед Аликом, крикнул вдогонку:

— Смотри у меня! Без обмана! А то мой характер знаешь, — и, придурок, на свою же шею запел: «Тихон Иваныч, снимай штаны на ночь…»

Тишка сел на дорогу.

— Не буду пилить дрова.

— Это как не будешь? — опешил Славка. — Ты же слово давал.

— А ты чего дразнишься?

— Ну, Тишка, у меня же просто к слову пришлось.

— Вот и пили сам «к слову»…

Алик возвысился над Тишкой:

— Старшего брата надо слушаться, Тихон.

— Ага, «слушаться»! — передразнил его Тишка. — Старший брат любовные письма девочкам пишет, а младший дрова пили…

Славка растерянно заморгал.

— Какие письма? Какие письма? — наконец опомнился он.

— Знаю, чего здесь крутишься… Будете Зинке письмо вручать…

Славка зажал ему рот рукавицей, испуганно оглянулся на Зинкины окна.

— По чужим портфелям лазишь? Да? — зашептал он зло.

— Бы… ла… мм… — Тишка не мог через рукавицу выкрикнуть, что хотел, и только мычал, вцепившись в рукавицу пальцами и пытаясь оторвать её от лица. — Была нужда… Я или дурной, не вижу, чего вы тут шьётесь.

— Ну, Тихон Иванович, мало тебе не будет, — пообещал Славка, отпуская его, потому что на крыльцо выходила Зинка Киселёва. — Смотри не пикни нигде!

— А посмотрю на твоё поведение…

Тишка таки отправился пилить дрова, понимая, что отношения с братом будут теперь вконец испорчены.

35

Серёга пришёл с фермы, где они с бабушкой Ульяной помогали матери обряжаться с коровами, и полез на печку: ни ног, ни рук он не чувствовал. Серёга на своей памяти таких морозов не помнил.

Кирпичи были калёные, но Серёга ощутил это не сразу, поначалу печь показалась ему нетопленой. Он пристраивал босые ноги и туда, и сюда, наконец скрюченно упёр их в кожух — они не улавливали шероховатости кладки, тогда как раньше, в иные дни, им в таком положении всегда было колко и щекотно.

Но печь все-таки доказала Серёге своё: вскоре ему пришлось с середины передвинуться на закраек, да ещё и подостлать под себя фуфайку.

В трубе гудел ветер. Серёга повернулся на бок и задремал. Он не знал, долго ли был в забытьи, но проснулся оттого, что в глаза било солнце.

«Откуда на печи-то солнце?» — долго не мог он сообразить, а когда, увернувшись от луча, посмотрел вниз, увидел, что солнце отражается от зеркального трюмо и высвечивает весь застенок за печью. При солнце оклеенный газетами застенок казался праздничным, как витрина.

Серёга придвинулся к нему, чтобы от нечего делать посмотреть на газетах картинки, а взгляд беспокоило что-то от картинки слева:

Мне бы только переплыть океан…

Да что за наваждение такое? Строка была очень знакомой…

Серёга придвинулся ближе к стене.

Мне бы только переплыть океан!

Я бы спасла вас, товарищ Луис Корвалан.

Пусть палачи, угнетатели Чили,

Схватили б меня, а вас пощадили.

Мне бы только переплыть океан.

Батюшки! Люськино стихотворение в газете! Только почему же подписана-то не Люська?

— Лена Сомова, город Москва…

Да как же так? Люськино это стихотворение! Какая ещё Лена Сомова? Какая Москва, если Люська из Полежаева?

Серёга кубарем скатился с печи и босиком прошлёпал по холодным половицам к столу. — Вот это да-а-а…

Он долго не мог прийти в себя. И если б газета не была старой, Серёга бы ещё сомневался, кто у кого списал — Люська у Лены Сомовой или Лена Сомова у Люськи. Но застенок оклеивали даже не в эти летние каникулы, а в прошлые — считай, почти два года назад. Люська тогда никаких стихов не слагала.

— Так это Люська списала! Ну и ну-у…

Серёга бросился одеваться. Ноги у него не попадали в валенки, пуговицы выскальзывали из рук, тесёмки на шапке не завязывались.

— Ну и ну-у…

Он, забыв закрыть дверь на замок, скатился по тропке с обрыва, проскочил мимо проруби, вскарабкался на крутой полежаевский берег и затрусил в гору, к Тишкиному дому.

36

Вот уж верно говорят, человек предполагает, а жизнь располагает. Тишка надеялся, что дома никого нет, пригласил для разговора дружка своего Серёгу — тот с минуты на минуту придёт, — а прибежал домой брат. Славик чуть ли не у порога его встречает, улыбка до ушей.