Посылка из Полежаева

— Ну, Тихон Иваны-ыч… снимай штаны на ночь… — не дав опомниться, заворковал он. Руки у него отведены за спину: чего-то прячет.

Тишка решил, что мамка купила в магазине пастилы — любимого угощения, а Славка и ого долю сграбастал, опять вымогательством займётся: наколи, мол, дров, натолки поросёнку картошки — тогда отдам…

— Ну, и бери, — отмахнулся Тишка, мрачнея: всё-таки пастилы хотелось, не часто её в Полежаево завозят, в районном центре, в Берёзовке, там её хоть лопатой греби, да ведь в такую даль за ней не убегаешь — ног не хватит. Вот и ждёшь, когда в Полежаево привезут. Но как Тишке пастила ни люба, в услужение к брату он за неё не пойдёт.

— Ну, и подумаешь… Бери, — деланно равнодушно отвернулся Тишка.

— Чего «бери», чего «бери»? — упивался злорадством Славик.

Он вытащил из-за спины фанерный лист, а на нём Тишкиной рукой накорябано: «Страна Чили, город Сантьяго…»

Тишка умирающей рыбиной заглотнул воздух.

— Вернулась назад? — упавшим голосом спросил он.

Славик его не понял.

— Тишка, ты меня за нос не води, — погрозил он пальцем. — Я тебя уличил, и ты лучше честно во всём признайся. Чего такое затеял?

Глаза у него горели любопытством.

Тут самому безмозглому человеку станет ясно, что Славка слышал звон, да не знает, где он. Посылка, видать, вернулась без него.

Тишка, не раздумывая, развернулся у порога — и прямым ходом на почту.

То-то, думал он по дороге, Мария Флегонтовна при встречах с ним глаза отводила в сторону. Тишка всякий раз пытливо вглядывался ей в лицо и, если никого поблизости не было, тихо спрашивал:

— Ничего не слышно, Мария Флегонтовна?

— Да что ты, Тишка, — прятала она свой взгляд. — Уж неужели я не скажу, если что-то будет…

Она иногда приходила к Соколовым за молоком — у неё своей коровы не было, — и Тишка встречал её немым вопросом: нет ли, мол, для меня вестей, Мария Флегонтовна? Она словно не замечала его. Тогда Тишка выскакивал на улицу и, ёжась от холода, дожидался её у дороги. Она выходила с бидончиком, у него всё обрывалось внутри. Он дожидался, когда она поравняется с ним, кивал ей головой: «Здравствуйте!» — и подозрительно смотрел на неё. «Тишка, — натянуто улыбалась она. — Ты чего это второй раз сегодня со мной здороваешься? Мы же с тобой в избе виделись», — и уходила, не оглядываясь на него. Снег торопливо поскрипывал за ней.

И — вот тебе раз! — принесла вернувшуюся назад посылку и не вручила ему лично в руки, а всучила кому попало, словно не знает, как он за эту посылку переживает. Ну что на люди пошли? Как они выполняют свои служебные обязанности?

Перед почтовым крыльцом Тишка околотил с валенок снег, взлетел по ступенькам наверх и решительно открыл дверь.

37

Славка наткнулся на крышку от посылки случайно. Ему позарез надо было найти фанерный лист: в школе они выпиливали лобзиком звёзды, а потом, покрасив их в малиновый цвет, приколачивали на те избы, из которых тридцать пять лет назад ушли на войну мужики и парни и, сражённые вражескими пулями, остались лежать в земле, вдалеке от родного дома. Погибших в Полежаевском сельсовете оказалось много, приготовленной для звёздочек фанеры не хватило. Ведь что ни деревня, то чуть ли не на каждую избу надо звезду, а то и две, и три…

Славка слазил на подволоку: там лежали посылочные ящики. Но, как назло, все до одного были картонными, ни единого из фанеры. Тогда он, отыскав ключ от кладовки, забрался туда — и там ничего не нашёл. Какой бес надоумил его посмотреть за ларём в сенях, Славке и самому не ясно, но он вспомнил, что летом на ларю стояло ведро с водой, ведро закрывалось фанеркой, а на фанерку опрокидывали вверх дном эмалированную зелёную кружку — попьёшь холодной водички и кружку поставишь обратно. И вот однажды фанерка куда-то запропастилась. Мать ругалась, что это дело ребячьих рук — они утащили, что теперь вся пыль, вся грязь с подволоки — только пройдись по ней — будут осыпаться в ведро. Фанерку поискали, поискали — не нашли. Отец выпилил из доски полукруг, стали накрывать воду им. И вот теперь, когда не матери, не отцу, а самому Славке оказалась необходима фанера, ему и пришла в голову мысль: а не упала ли она летом, соскользнув с ведра, за ларь.

И ведь — точно! — упала. Он и её вытолкал палкой из-за ларя, и ещё одну, с адресом, нацарапанным Тишкиной рукой:

Страна Чили,

город Сантьяго,

монастырь «Трес аламос».

Луису Корвалану.

Вот это номер! Значит, Тишка неспроста в учебнике по географии Чили искал? Неспроста к Люське Киселёвой бегал? Ну-у, тихоня… Заметку он в стенгазету пишет… Смотри, как ловко придумал — заметку… А тут не заметкой пахнет. Ой, и вправду: в тихом-то омуте черти водятся. Это надо же, брата родного в такую затею не посвятить, а с Люськой Киселёвой, наверно, и вдоль и поперёк всё обсудили. Интересно, чего они наладились Корвалану послать. Ну-у, Славка выведет их на чистую воду. Теперь их улика у него в руках, никуда не денутся. Он лихорадочно потирал ладони.

И уж терпежу не хватало дожидаться Тишкиного возвращения, хотел к Люське Киселёвой за ним сам бежать.

А он, братец, тут как тут, лёгок на помине. То-то глаза выпучит, когда увидит крышку от посылки у Славки в руках. Вот это и будет расплатой за прочитанное Тишкой письмо. И тут Славку как током ударило: а ведь где-то спрятана и посылка. У них уж, наверно, всё приготовлено к отправке. Ох, если не у Люськи в доме, то Славка не Славкой будет, если не разыщет её. В крайнем случае пытку брату устроит, но своего добьётся. Пытка у Славки особого рода — Тишка не выносит щекотки. Чуть поднажмёшь его, заберёшься к нему под мышки, а он уже и раскис. Добивайся от него в этот момент чего хочешь, во всём признается. А заодно Славка и про письмо Зине вызнает: может, и в самом деле не прочитал: запечатано же было надёжно…

Но Славка не успел подготовиться к встрече брата. Кто ожидал, что Тишка увидит крышку с адресом — и рванёт на улицу. К Люське побежал, видно, жаловаться: скажет, всё пропало — разоблачены… Эх, перехватить бы его по дороге, так не успеть одеться: пока пальто натянешь, пока шапку схватишь, Тишка будет уже в безопасном месте.

Славик подскочил к окну.

Батюшки, брат не к Люське Киселёвой бежал, не к Серёжке Дресвянину, он споро вышагивал в противоположную сторону.

38

Мария Флегонтовна разбирала газеты, когда открылась дверь и по полу заклубился холод. Она, поёжившись, устремила взгляд на вошедшего. На пороге стоял Тишка Соколов. Лицо у него было белей полотна. Если б Мария Флегонтовна не догадалась сразу, зачем Тишка заявился на почту, она б решила, что он обморозился.

— Вернулась? Да? — очумело смотрел на неё Тишка. — Через границу не приняли?

Мария Флегонтовна, оторопев от Тишкиной наивности, кивнула головой. Язык у неё не повернулся сказать правду.

— Дак вы почему не мне-то её вернули? — чуть не заревел Тишка.

Мария Флегонтовна не знала, что ей и делать. Она уже давно вторым, потайным, умом осознала, что поступила с Тишкиной посылкой как-то не так. И давно предчувствовала, что обман станет Тишке известным. Но она отгоняла его, это предчувствие. Она не хотела тревожить себя неприятными раздумьями, тратить нервы на такие мелкие пустяки. Голова и без того была забита всякими заботами, за которые с неё спрашивали и в сельсовете, и на районном почтамте. А с Тишкой может всё утрястись и само собой. Отец ли наставит его на ум… Мать ли, приласкав, подскажет ему, что выполнимо, а что не реально, Мария Флегонтовна и сама не знала, на что рассчитывала. Конечно, здравото рассуждать, она должна была Тишке честно сказать, что заведующая почтой не имеет права отказать в приёме посылки, но от совершеннолетнего человека, а ты, миленький, иди расскажи всё родителям, пусть они сами решат, кому и что отправлять.