Потемкин

29 августа Екатерина молилась о здравии Потемкина в Александро-Невской лавре и подарила монастырю «большое серебряное паникадило, к раке св. Александра Невского золотую лампаду, сверх того, сосуды золотые с антиками и брильянтами». К светлейшему выехала Александра Браницкая. Но в эти дни Потемкин уже сообщал: «Благодаря Бога опасность миновалась, и мне легче [...] Я не уповал уже Вас, матушка родная, Всемилостивейшая Государыня, видеть». ^[994] Не оправившись до конца от лихорадки, он снова отправился в Яссы.

994

Храповицкий. 28 и 29 авг. 1791; Переписка. № 1147 (Потемкин Екатерине II24 авг. 1791).

«...Не понимаю, как, в крайней слабости быв, можешь переехать из места в место, — волновалась Екатерина — и добавляла: — Платон Александрович [...] весьма безпокоился о твоей болезни и один день не знал, что и как печаль мою облегчить». Потемкина, разумеется, не могли не шокировать подобные признания, однако до последних дней от посылал приветы «зубу», который так и не смог «выдернуть». Еще четыре дня, до 10 сентября, он мучился непрерывным жаром и головными болями: «Я во власти Божией, но дела Ваши не потерпят остановки до последней минуты». ^[995]

995

Переписка. № 1150,1151 (Екатерина II Потемкину 4 сен. 1791, Потемкин Екатерине II6 сен. 1791).

В самом деле, он следил за ходом переговоров, посылал визирю подарки, передислоцировал армию на случай продолжения войны и докладывал Екатерине, что флот благополучно вернулся в Севастополь. Не прекратил он и своих польских интриг: тайно вызвал к себе своих союзников — генерала артиллерии польской армии Феликса Потоцкого и фельдгетмана Северина Ржевуского, чтобы сообщить им о намерениях императрицы. ^[996]

Между тем Потемкин продолжал думать о развлечениях. Он хотел изысканной музыки и хорошего общества. 27 августа он писал французскому историку и политику Сенаку де Мейлану, находившемуся в это время в Москве, что находит его мысли о французской революции и Древней Греции такими любопытными, что хотел бы познакомиться с их автором, и приглашал посетить его в Молдавии. ^[997]

996

РГВИА 52.2.89.95 (К.С. Чернизен (?) Попову, «для доклада фельдмаршалу», 9 сен. 1791); РГВИА 52.2.68.50 (Потемкин Ф. Потоцкому б/д (4 сен. 1791?) и 52.11.71.16 (Потемкин С. Ржевускому б/д); Zamoyski 1992. Р. 357; Сб. ВИМ. Т. 8. С. 254 (рапорты Потемкина о переговорах с великим визирем о возвращении флота, 29 авг. 1791).

997

РГВИА 52.2.89.166, 271.1.65.1 (Потемкин Сенаку де Мейлану 27 авг. 1791, Сенак де Мейлан Потемкину 6 авг. 1791).

Тогда же, летом 1791 года, Потемкин сочинил канон Богородице: «И ныне волнующаяся душа моя и уповающая в бездне беззаконий своих ищет помощи, но не обретает. Подаждь ей, Пречистая Дева, руку свою, ею же носила Спасителя моего и не допусти погибнуть во веки». Ему предложили услуги еще одного композитора и музыканта. «Хотел было я отправить к Вам первого пианиста и одного из лучших композиторов в Германии [...], — сообщал из Вены граф Андрей Разумовский. — Он недоволен своим положением здесь и охотно предпринял бы это путешествие. Теперь он в Богемии, но его ожидают сюда обратно. Если Ваша Светлость пожелает, я могу нанять его не надолго, а так, чтобы его послушать и подержать при себе некоторое время». Ответ Потемкина не сохранился. Композитора звали Моцарт ^{101} . ^[998]

998

Лопатин 1992. С. 239; Васильчиков 1880. Т. 3. С. 122 (А.К. Разумовский Потемкину).

В середине сентября состояние Потемкина опять ухудшилось. Из всех его привязанностей осталась одна — та, которая не оставляла его на протяжении двадцати лет. Екатерина II светлейший снова писали друг другу простые слова любви, словно боясь упустить возможность еще раз заверить друг друга в своих чувствах. В Яссах свирепствовала малярия. Большинство больных поправлялись после нескольких дней озноба и бреда, но Потемкину, за которым ухаживали и Александра Браницкая и Софья де Витт, лучше не становилось.

Екатерина хотела следить за ходом его болезни так, будто он находился в соседних комнатах Зимнего дворца. Но курьеры преодолевали расстояние между Яссами и Петербургом за семь-двенадцать дней, и ее взволнованные письма всегда опаздывали: когда она думала, что ему лучше, он снова ослабевал — и наоборот. Она приказала Попову посылать ей ежедневные отчеты о состоянии князя и просила Браницкую: «Пожалуй, графиня [...] постарайтесь, чтоб он берегся как возможно от рецидивы, коя хуже всего, когда кто от болезни уже ослаб. Я знаю, как он беспечен о своем здоровье». Трое докторов — Тиман, Массо и Санковский — констатировали, что «болезнь уже в таком развитии, что обыкновенное врачество едва ли поможет» ^[999]

999

АКВ. Т. 25. С. 467 (Екатерина II А.В. Браницкой 16 сен. 1791); ЗООИД. Т. 3. С. 559 (митрополит Иона о посещении Потемкина).

Угасающий Потемкин продолжал тревожиться о больных солдатах: «Такого году никогда не бывало: все немогут. Дом мой похож на лазарет, в армии в лазаретах больных 8 т[ысяч], да при полках 10 тыс[яч]. Слава Богу, что не мрут», — и готовился к переговорам: «Турков жду через четыре дни. Много ожидаю плутовства, но я остерегусь» ^[1000] Его перевезли из Ясс в загородный дом.

Наконец он согласился соблюдать диету: «Здоровье его Светлости при наблюдаемой им умеренности в пище час от часу становится лутче», — докладывал императрице Попов в середине сентября ^[1001] Потемкин готовил путь для вывода армии через Молдавию, поскольку путь через Польшу оставался закрыт. Австрийцы недавно подписали мир с Турцией в Систове, и теперь вся Европа внимательно следила за ходом русско-турецких переговоров в Гуще. Венские газеты каждый день сообщали о состоянии здоровья Потемкина. В случае продолжения войны он снова должен был возглавить армию, в случае подписания мира ждали визита Потемкина в Вену.

1000

Переписка. № 1154 (Потемкин Екатерине II 16 сен. 1791).

1001

Переписка. С. 958 (Попов Екатерине II16 сен. 1791).

Потемкин, хотя и «устал, как собака», 16 сентября передавал императрице через Безбородко: «...я, верьте, себя не щажу». Через три дня лихорадка возобновилась с удвоенной силой. Браницкая не отходила от его постели. Он отказывался принимать хину. «Нужно его светлости принимать лекарство, — сообщал Попов Екатерине. — При всем его от оных отвращении убеждаем Его Светлость к принятию Высочайшим Вашего Императорского Величества имянем». Потемкин просит прислать ему китайский шлафрок: «Оный мне крайне нужен». Екатерина немедленно выполняет просьбу, добавив к халату шубу. Князь продолжает диктовать донесения государыне, а его собственноручные записки делаются все короче: «Сна лишился и не знаю, когда будет конец». ^[1002]

1002

Переписка. С. 959 (Потемкин Безбородко 16 сен. 1791); РГВИА 52.2.55.253,247,268 (депеши из Вены о Потемкине и мирных переговорах от 21, 17 и 28 сен. 1791); Переписка. № 1155 (Потемкин Екатерине II 21 сен. 1791).

25 сентября приступы усилились. Стоны князя весь день надрывали сердце его приближенным. Попов с горечью сообщал Екатерине, что светлейший, «как только боли унимались, начинал говорить о безнадежности своей жизни и со всеми прощался, не веря никаким нашим вопреки сего уверениям». Князя посетили архиепископ Амвросий и грузинский митрополит Иона «и слезно умоляли беречь себя, принимать лекарства и воздерживаться от вредной пищи. «Едва ли я выздоровею, — отвечал на это Князь, — сколько уже время-ни, а облегчения нет как нет. Но да будет воля Божия! [...] Ты, духовник мой, — продолжал он, обращаясь к Амвросию, — и ведаешь, что я никому не желал зла». ^[1003]

1003

РА. 1878. № 1. С. 21 (Попов Екатерине II 25 сен. 1791); ЗООИД. Т. 3. С. 559.

Ничто не радовало его так, как письма и знаки внимания Екатерины. «При напоминании вашего императорского величества имя-ни всегда льются обильныя слезы из глаз его», — сообщал Попов 27 сентября. У него хватило сил только на одну строчку: «Матушка родная, жить мне больше тяжело, что тебя не вижу». ^[1004]

30 сентября ему исполнилось 52 года. Все пытались его утешить, но каждый раз, вспоминая про Екатерину, он «горько плакал» — о том, что больше ее не увидит. В тот же день Екатерина, прочтя очередной отчет Попова, отвечала: «Всекрайне меня беспокоит твоя болезнь». Она умоляла его принимать лекарства — «да, приняв, прошу уже и беречь себя от пищи и питья, лекарству противных». Она отвечала на донесение Попова десятидневной давности, но на следующее утро, когда письмо полетело из Петербурга на юг, Потемкин проснулся с тяжелой одышкой, — вероятно, началось воспаление легких. Возобновились жар и обмороки, 2 октября он немного пришел в себя, но от хины категорически отказался. А затем вдруг потребовал, чтобы закладывали карету: он хотел еще раз увидеть степи и почувствовать ветер с Черного моря. «Теперь желает его светлость, чтоб везли его отсюда в здоровейшее место; но я не знаю, как тронуться ему отсюда, когда все силы его изнурены до крайности». ^[1005]

1004

РА. 1787. № 1. С. 21-22 (Попов Екатерине II 27 сен. 1791); № 1158 (Потемкин Екатерине II 27 сен. 1791).

1005

РА. 1787. № 1. С. 22 (Попов Екатерине II 2 окт. 1791); Переписка. № 1159 (Екатерина II Потемкину 30 сен. 1791).

Пока адъютанты и доктора решали, что делать, светлейший написал свое последнее собственноручное письмо государыне:

Матушка Всемилостивейшая Государыня!

В теперешнем болезнию изнуренном состоянии моем молю Всевышнего да сохранит драгоценное здравие твое, и повергаюсь к освященным Вашим стопам

Вашего Императорского Величества

вернейший и благодарнейший подданный

Князь Потемкин Таврический