Потемкин

Потемкин остался в Бендерах. Он продолжал вести прежний образ жизни. Постепенно остывая к Долгоруковой, он приблизил к себе Софию де Витт.

Никто не знал, что 25 ноября Потемкин послал Суворову, стоявшему со своим корпусом под Браиловом, секретный приказ — возглавить штурм Измаила: «Сторона города к воде очищена, остается предпринять с помощью Божиею на овладение города. Для сего, Ваше Сиятельство, извольте поспешить туда для принятия всех частей в вашу команду». И в тот же день: «Много там равночинных генералов, а из того выходит всегда некоторый род сейма нерешительного. Рибас будет вам во всем на помогу и по предприимчивости и усердию; будешь доволен и Кутузовым». ^[922]

922

Суворов. Документы. Т. 2. С. 524-525; Кутузов. Документы. Т. 1. С. 113.

В тот же день, когда Потемкин вызвал Суворова, 25 ноября, под Измаилом состоялся военный совет. Рибас настаивал на штурме, остальные колебались. Гудович отдал приказ отводить войска.

Тем временем Потемкин продолжал изображать беззаботность, никому не сообщая, что командование поручено Суворову. Есть рассказ о том, как в один из этих дней он играл в карты со своим «гаремом», когда София де Витт предложила прочесть линии на его руке и сказала, что Измаил падет через три недели. Потемкин рассмеялся и, будто эта мысль только сейчас пришла ему в голову, объявил, что у него есть надежный способ обеспечить победу: вызвать Суворова.

Получив рапорт Гудовича об отступлении из-под Измаила, светлейший саркастически отвечал ему: «...вижу я трактование пространное о действиях на Измаил , но не нахожу тут вредных для неприятеля положений. Канонада по городу, сколько бы она сильна ни была, не может сделать большого вреда. А как Ваше Превосходительство не примечаете, чтоб неприятель в робость приведен был, то я считаю, что сего и приметить невозможно. Конечно, не усмотрели Вы оное в Килии до самой ея сдачи, и я не приметил также никакой трусости в Очакове до самого штурма. Теперь остается ожидать благополучного успеха от крайних средств, которых исполнение возложено от меня на Г[осподина] Генерал-Аншефа и Кавалера Графа Александра Васильевича Суворова Рымникскаго». ^[923]

923

Сб. ВИМ. Вып. 8. С. 193-194 (Потемкин Гудовичу 28 нояб. 1790).

Прибыв 2 декабря под Измаил, Суворов перестроил артиллерийские батареи, приказал готовить осадные материалы — сколачивать лестницы для штурма и вязать фашины для забрасывания рвов; начал тренировать солдат взбираться на стены. Впрочем, ни Потемкин, ни Суворов не были уверены в успехе: «Крепость без слабых мест, — писал последний. — Полевая артиллерия имеет снарядов только один комплект. Обещать нельзя, Божий гнев и милость зависят от его провидения». ^[924]

924

Сб. ВИМ. Вып. 8. С. 195 (Суворов Потемкину 3 дек. 1790).

7 декабря к крепости отправился трубач с ультиматумом Потемкина и Суворова: сераскиру Измаила давалось 24 часа на размышление. «Если будете вы продолжать бесполезное упорство, — говорилось в письме главнокомандующего, — то с городом последует судьба Очакова и тогда кровь невинная жен и младенцев останется на вашем ответе». ^[925] Турки ответили парадом на стенах крепости. Сераскир Мегмет-паша попросил десятидневную отсрочку, чтобы связаться с великим визирем. «Получа Вашего Превосходительства ответ, — писал ему Суворов 9 декабря,— на требование согласиться никак не могу, а против моего обыкновения еще даю вам сроку день до будущего утра на размышление». В тот же день состоялся военный совет. Суворов приказал штурмовать со всех сторон — шестью колоннами с суши и четырьмя с Дуная. «Завтра, — объявил он, — либо нас, либо турок похоронят в Измаиле». ^[926] Сераскир написал: «Дунай остановит свое течение и небо упадет на землю, прежде чем падет Измаил». ^[927]

925

РВ. 1841. № 8. С. 345.

926

Damas 1912. Р. 151.

927

Longworth 1965. Р. 168.

В З часа ночи 11 декабря небо в самом деле стало падать на землю. После массированной бомбардировки крепости сигнальная ракета возвестила о начале штурма. Турецкие пушки отвечали свирепым огнем. Над стенами взвивалось пламя, Измаил являл собой «ужасное и захватывающее зрелище», — вспоминал Ланжерон. ^[928] Граф де Дама, во главе одной из колонн, атаковавших со стороны Дуная, одним из первых поднялся на стены: сторона крепости, обращенная к реке, действительно оказалась слабейшей. Со стороны суши в город прорвались две колонны, но отряд Кутузова дважды был отброшен назад. Говорили, что Суворов послал Кутузову записку — поздравление со взятием Измаила и обещание добыть для него пост губернатора города. С третьей попытки Кутузов пробился за стены. К рассвету все колонны поднялись на крепостной вал, но не все еще проникли в город. Наконец они ворвались в Измаил «как взбесившийся горный поток». Рукопашный бой между 60 тысячами солдат достиг кровавого апогея, и даже к полудню исход битвы не определился. ^[929] Измаил являл собой картину дантова ада.

928

ААЕ 20: 235. Langeron. Evenements de 1790-1791.

929

Damas 1912. P. 153-155.

Через некоторое время турки все же начали слабеть. Русские с криками «Ура!» и «Да здравствует Екатерина!» ринулись уничтожать все живое. «Началась ужасная бойня, — вспоминал граф де Дама. — Сточные канавы окрасились в красный цвет. Не щадили ни женщин, ни детей». ^[930]

Из подземных конюшен вырвались 4 тысячи лошадей и носились, топча живых, мертвых и раненых, пока их также не перебили. Сераскир с 4 тысячами солдат защищал последний бастион под развивающимся зеленым флагом. Английский моряк на русской службе попытался взять сераскира в плен и застрелил его. Англичанина пронзили полтора десятка штыков.

930

Там же. С. 153.

«Не буду даже пытаться изобразить этот ужас, при воспоминании о котором кровь до сих пор стынет в жилах», — вспоминал Ришелье. Ему удалось спасти десятилетнюю девочку, лежавшую возле четырех женщин с перерезанными горлами. Двое казаков собирались убить и ее. Ришелье схватил девочку за руку и обнаружил, что «маленькая пленница не имеет ни одной раны, кроме царапины, вероятно, от сабли, зарубившей ее мать». ^[931] Татарский князь Каплан-Гйрей и пятеро его сыновей, гордые потомки Чингисхана, стояли на своем бастионе до конца. Отец пал последним, окруженный телами сыновей.

931

Richelieu 1886. С. 181-183.

Обезумевшие от крови казаки надевали на себя одежду своих жертв. Из разграбленных лавок неслись ароматы восточных специй. Побоище продолжалось до четырех часов дня.

Так была завоевана одна из главных крепостей Оттоманской империи. В один день погибло почти 40 тысяч человек. «Нет крепчей крепости, ни отчаяннее обороны, как Измаил, падший пред Высочайшим троном Ея Императорского Величества кровопролитным штурмом! Нижайше поздравляю Вашу Светлость», — рапортовал Суворов Потемкину в тот же день. [932]

932

Сб. ВИМ. Вып. 8. С. 197.

Получив известие о взятии Измаила, Потемкин приказал салютовать из пушек. Он собирался сам приехать в захваченную крепость, но заболел и вместо себя отправил Попова.

Потемкин и Екатерина надеялись, что грандиозное поражение подтолкнет турок к скорому заключению мира на выгодных для России условиях.

Существует легенда о том, что, приехав через двенадцать дней после измаильской победы в Яссы, Суворов на вопрос Потемкина: «Чем могу я вас наградить за ваши заслуги?» — отвечал: «Нет! Ваша Светлость! Я не купец и не торговаться с вами приехал. Меня наградить, кроме Бога и Всемилостивейшей Государыни, никто не может!» ^[933] Этот эпизод пересказан многими историками, повторявшими миф о зависти Потемкина к успехам Суворова. Однако никто из потемкинского окружения, даже желчный Ланжерон, не вспоминает ни о встрече с Суворовым, ни о каких-либо трениях между светлейшим и героем Измаила. Переписка Потемкина и Суворова в этот период свидетельствует, что оба высказывали друг другу взаимное восхищение. Скорее всего они встретились после взятия Измаила только в феврале 1791 года — в Петербурге, когда оба, почти одновременно, прибыли в столицу. И здесь Потемкин продолжал расхваливать Суворова и хлопотать о милостях для него. ^[934]

933

Дух журналов. 1817. Ч. 8. Кн. 9. С. 429-430.

934

Лопатин 1992. С. 198-211.

Потемкин жаждал явиться в Петербург — он одержал победы «на пространстве, почти четверть глобуса составляющем». Он сам заявлял, что не берет на себя «ни знания, ни хитрости, искусству принадлежащей», но действия его войск произведены были «везде с успехом и предусмотрением, а движения были скрыты так, что и свои обманулись, не только чужие. [...] Убегая быть спесиву, следуя Вашему матернему совету после прошлой кампании, — писал он Екатерине, — должен ныне еще более смириться, поелику кампания сия несравненно знаменитей и редкая или, лутче сказать, безпримерная. Евгений, Король Прусский и другие увенчанные герои ^{93} много бы таковою хвастали, но я, не ощущая в себе качеств, герою принадлежащих, похвалюсь только теми, которые составляют мой характер сердечный: это безпредельным моим усердием к Вам [...] Я тем похвалюсь, чем никто другой не может: по принадлежности моей к тебе все мои добрые успехи лично принадлежат тебе». Он не был в Петербурге почти два года и просил у императрицы разрешения вернуться. «Крайне нужно мне побывать на малое время у Вас и весьма нужно, ибо описать всего невозможно». ^[935]

935

Переписка. № 1102,1101 (Потемкин Екатерине II 13, 11 янв. 1791).