Потерпевшие кораблекрушение (сб.) ил. И.Пчелко

– Ну а из этого что у вас вышло? – продолжали его расспрашивать один за другим присутствующие.

– Со мной был совершенно исключительный случай: я купил особого рода погибшее судно и, право, не знаю, могу ли кому посоветовать этот род заработка.

– Разве оно развалилось прежде, чем вы успели чем-либо воспользоваться? – спросил кто-то.

– Нет, скорее развалился я сам! – сказал Лауден Додд. – Голова у меня, видите ли, недостаточно хороша для таких дел.

– Ну а пробовали вы выманивать деньги под угрозой открытия тайны? – осведомился Хевенс.

– Так же просто, как выпить стакан воды.

– Выгодное дело?

– Хм! Я, как видите, несчастливый человек, неудачник, по всей вероятности, но это дело могло бы быть очень выгодным!

– Вы обладали тайной? – спросил глазговец.

– Да, такой громадной, как штат Техас!

– А человек этот был богат?

– Нельзя сказать, чтобы он был второй Гулд, но все же, я полагаю, он мог бы скупить весь этот остров со всем, что на нем есть, если бы захотел!

– В таком случае, за чем же дело стало? Или вы не могли забрать его в руки?

– Не сразу, но в конце концов я согнул его в бараний рог, припер его к стене!

– Так что же?

– А то, что вся моя спекуляция перевернулась вверх дном, все мои расчеты рухнули, и я стал закадычным другом этого человека.

– Эх, черт возьми! Зачем же вы это сделали?

– Вы, вероятно, хотели сказать, что он не мог быть слишком разборчив в данном случае, но, право, вы ошибаетесь, это просто человек с любящим сердцем.

– Когда вы кончите болтать всякий вздор, Лауден, – проговорил Хевенс, – пойдемте ко мне: нас ждет обед.

Додд поднялся и стал прощаться.

За стенами клуба во мраке ревел прибой. В темной чаще кое-где мерцали огоньки. Мимо по двое и по трое проходили островитянки, кокетливо улыбались и снова исчезали во мгле, а в воздухе еще долго держался запах пальмового масла и цветов франжипани.

От клуба до дома Хевенса было рукой подать, но для европейца этот переход показался бы вступлением в какую-то волшебную страну. Если бы такой человек последовал за нашими двумя друзьями в этот дом с просторной верандой, уселся бы вместе с ними в прохладной комнате, где на столе, покрытом скатертью, сверкало вино при ярком свете лампы; если бы он отведал вместе с ними экзотическую пищу: сырую рыбу, плоды хлебного дерева, печеные бананы, жареную свинину, приправленную неподражаемым мити и царем тонкой снеди – салатом из капустной пальмы; если бы он видел и слышал временами фигуры и шаги хорошеньких туземных молодых женщин, то появляющихся в дверях, то исчезающих, казавшихся слишком скромными, чтобы принять их за членов семьи, и слишком гордыми, чтобы принять их за прислугу, – и если бы после того он вновь внезапно перенесся к себе домой, к собственному домашнему очагу, он, наверное, протер бы глаза и сказал бы: «Все это мне приснилось. Я видел во сне, что был где-то в доме, но только в таком доме, который похож на небо».

Они набросились на еду, как люди, порядком проголодавшиеся, и разговор завязался отрывистый, небрежный, как между людьми, которые чувствуют себя утомленными. Вскоре разговор коснулся беседы в клубе.

– Я никогда не слыхал, чтобы вы говорили столько глупостей, как сегодня, Лауден! – заметил между прочим хозяин дома.

– Мне показалось, что в воздухе ужасно пахло порохом, и я говорил, собственно, для того, чтобы говорить что-нибудь. При этом, однако, это были вовсе не глупости!

– Да неужели вы хотите мне сказать, что это правда? – воскликнул Хевенс. – Правда, что вы промышляли опиумом, что вы скупали погибшее судно, что вы шантажировали, и, наконец, человек этот стал вашим другом?

– Каждое слово правда!

– Вы, как я вижу, повидали виды!

– Да, это странная история, если хотите, я, пожалуй, расскажу все, как было!

Далее следует повесть о жизни Лаудена Додда, но не так, как он поведал ее своему другу, а так, как тот впоследствии записал ее.

Рассказ Лаудена

I

Изрядное коммерческое образование

Исходной точкой этой истории был характер моего бедного отца. Никогда еще не было человека лучше и прекраснее его, но и никогда не было, по-моему, более несчастливого человека – несчастливого в своих делах, в своих развлечениях, в выборе места жительства и – нечего делать, надо и об этом сказать, – в своем сыне. Свою карьеру он начал землемером, но вскоре стал землевладельцем, затем часто увлекался всевозможными спекуляциями и имел репутацию красивейшего мужчины в целом штате Маскегон^[3]. Люди говорили о нем: «Додд – умная голова», но я, говоря по чести, никогда не верил в его особые способности. Ему, без сомнения, долго везло: усердие же никогда ему не изменяло. Он вел свою повседневную борьбу за приобретение денег с неизменной честностью, словно какой-то мученик. Он рано вставал, наскоро закусывал, возвращался домой весь усталый и измотанный, даже в случае удачи. Он отказывал себе во всяких развлечениях, и, казалось, его натура была чужда им, что временами даже поражало меня. Он вкладывал всю свою удивительную добросовестность и бескорыстие в такие дела и предприятия, которые по своей сути мало чем отличались от грабежа на большой дороге.

Временами я все это видел и понимал, но не говорил ему из боязни разочаровать и огорчить; к тому же сам решительно ничем, кроме искусства, не интересовался и не буду никогда интересоваться. Я того мнения, что главная цель человека – подарить миру какое-нибудь произведение высшей красоты, самому понимать и чувствовать во всем эту вечную красоту и при этом по возможности жить припеваючи. Об этом последнем я, конечно, не упоминал никогда при отце, но, вероятно, он угадал мою сокровенную мысль, которую я одну только и осуществил в своей жизни, – так как постоянно называл мое призвание и мою любовь к искусству «самоублажением», а не делом и не честным трудом.

– Ну а что такое ваша жизнь?! – воскликнул я однажды. – Вы выбиваетесь из сил и отравляете себе каждую минуту, стараясь заработать от других людей деньги, нажить на чем можно. Разве это завидная доля?

Он только горестно вздохнул, что вообще делал часто, и печально покачал головой.

– Ах, Лауден, Лауден, – сказал он, – вы, молодые люди, всегда воображаете себя умнее и смышленее нас, но поверь мне: как ни вертись, что ни придумывай, а человеку в этом мире ничто даром не дается, и потому он постоянно должен работать, чтобы заработать что-нибудь. Он должен быть или честным человеком, или вором, но и так, и этак надо работать!

Толковать или спорить с отцом было совершенно бесполезно, тем более что всякий раз после таких разговоров я испытывал угрызения совести. Я иногда горячился, а он был неизменно кроток и мягок; кроме того, я отстаивал только свою свободу действий, отстаивал то, что мне нравилось; он же стоял только за то, что, по его мнению, было моим благом, моим счастьем в будущем. Несмотря ни на что, он никогда не отчаивался во мне.

– В тебе хорошие задатки, Лауден, кроме того, кровь всегда сказывается. И верно, что из тебя выйдет хороший и честный человек, но мне больно, что ты иногда говоришь такие неразумные вещи, такие глупости! – И при этом он любовно трепал меня по плечу с чисто материнскою лаской, что было как-то особенно трогательно со стороны такого сильного, рослого красавца, каким был мой отец.

Как только я успел получить общее образование, отец тотчас же заставил меня поступить в Маскегонскую Коммерческую Академию. Вы иностранец, и вам трудно будет понять реальность такого учебного заведения. Но уверяю вас, что я говорю вполне серьезно. Такое учебное заведение действительно существовало, быть может, оно и теперь еще существует. Наш штат очень гордился этой академией как чем-то совершенно исключительным, чем-то совершенно во вкусе девятнадцатого века, и я уверен, что отец, сажая меня в вагон, был искренне убежден, что, отправляя меня в это учебное заведение, он ставит меня на прямую дорогу по меньшей мере в президенты.

– Лауден, – говорил он мне, – я предоставляю тебе теперь такой случай, какого не мог бы доставить своему сыну сам Юлий Цезарь, – случай ознакомиться с жизнью, такою, как она есть на самом деле, ранее, чем тебе придется в действительности вступить в эту жизнь. Эта школа может служить превосходною подготовкой к дальнейшей твоей деятельности в жизни. Избегай необдуманных спекуляций, старайся держать себя и вести себя как настоящий джентльмен и, если хочешь принять мой совет, придерживайся надежных, солидных железнодорожных предприятий. Хлебные операции очень заманчивы, я не спорю, но вместе с тем и очень рискованны. Но ты, конечно, можешь смотреть на дело несколько иначе; главное, веди аккуратно свои книги и никогда не рискуй верным, чтобы приобрести нечто умозрительное. Ну а теперь обними меня, мой мальчик, и помни, что ты – единственный мой птенец и что отец твой всегда с напряженным вниманием будет следить за каждым твоим шагом на пути твоей новой карьеры!