Потерянная надежда отца

– А кто вы?

– Я внук Ивана Петровича Пустовалова. Меня зовут Алексей. Это мой друг Эрик.

Эрик улыбнулся, его огромные карие глаза заискрились. Тряхнул кучерявыми черными прядями, говорящими о его греческих корнях.

– Бабушка, здравствуйте!

Баба Варя, достав носовой платок из кармана хлопчатобумажного халата, промокнула глаза.

– Значит, говоришь, Алёша? Алёша! Бедный, бедный Иван, пусть земля ему будет пухом, он даже в гробу лежал с улыбкой, будто вспоминал вашу встречу. Да что же я! Надо же вас сначала накормить с дороги. Сейчас, сейчас я вам вынесу ключи от дома.

В ожидании бабы Вари с ключами Алексей с Эриком обошли вокруг дома, рассматривая покосившиеся постройки хозяйства, заросшие бурьяном.

Несмотря на свой возраст, старушка вернулась к ним быстро.

– Детки, вот ключи. И лопата, чтобы сбить весь этот сорняк, иначе вы калитку не откроете. – Она протянула Алексею еще и сверток с провизией. – Здесь оладушки и варенье. За водой заходите ко мне. У меня колодец во дворе.

– Бабушка, спасибо! У нас в машине есть всё – и еда, и вода, пожалуйста, не беспокойтесь.

Переодевшись в шорты и майки, они прочистили тропинку к дому. Потом стащили весь вьюнок с крыльца и крыши, чтобы открыть дверь.

А дом, что снаружи, что изнутри, Алексею напомнил сказочную хижину из волшебного леса. Внутри на сырых бревнах сплошным ковром зеленел мох, а из щелей в полу проросли сорняки в человеческий рост.

Добравшись до чуланчика, Алексей обнаружил там всякие кастрюли, чугунки и прочую посуду. У Алексея сжималось сердце, когда он трогал все это, долго молча рассматривал. Потом не выдержал, заговорил:

– Эрик, ты представляешь, из этой посуды ел когда-то мой папа, мои предки. Посмотри, как тут много всего!

– О! Здорово! – Эрик, дергающий сорняки в другом углу дома, подбежал к Алексею, вытащил четыре чистых ведра из чулана. – Лёх, а давай сходим за водой. У нас же с тобойтолько кружки в машине. Нам тарелки пригодятся на ужин. Короче, нужно помыть посуду, полы на крыльце, чтобы в спальниках мы могли там улечься на ночь. Можно поставить воду на солнце, она прогреется, вечером ополоснемся. Не ляжем же мы после такой работы потными и пыльными?!

Вечером, когда солнце с кровавыми лучами спряталось за деревьями, Алексей с Эриком услышали непонятный шум на улице. Из любопытства выглянув за калитку, они увидели, что это скотина шла с пастбища домой. Коровы мычали, с трудом неся переполненное молоком вымя, овцы блеяли, а собаки, сопровождающие их, лаяли. Следом шли, выстроившись в ряд, гуси, утки, тоже общавшиеся между собой на своем языке. Послушав музыкальный хор животных, друзья обменялись взглядами и захохотали.

– Красиво! Только пыли много! – сказал Алексей, возвращая черный цвет своей вмиг посеревшей фирменной футболке.

– Пошли, чувствуешь запах шашлыка? Сгорит же!

Они подошли вовремя: мясо почти дожарилось. Не успели друзья перетащить шампуры на крыльцо, как открылась калитка и вошла баба Варя.

– Детки, какие же вы молодцы! Скосили весь двор! А какой арома-ат, на всю деревню! Даже шашлыки пожарили! – Она подошла к мангалу. Рассматривая лежащий на траве ящик со всякими приборами для приготовления шашлыка, постояла. – Что, все это с собой привезли? А мясо где взяли?

– Мясо купили проездом в райцентре. Проходите, угощайтесь шашлыком, баба Варя. Пожалуйста, расскажите нам о дедушке. Вы же всю жизнь соседствовали с ним? Или нет?

Баба Варя в чистом цветастом халате и в отутюженном платке, похоже, и сама собиралась в гости, учуяв запах. Подходя к столу из старых досок, накрытому белыми листами бумаги, она ахнула:

– У вас и огурцы, и помидоры, и зелень! Боже мой! И картошки напекли! Какие же вы предусмотрительные. На рынке, что ли, все купили? – Она расположилась на плетеном дедовом кресле. – Детки, спасибо! Угощусь с удовольствием. Я ведь тоже летом одна здесь, без разносолов живу. Дети мои в городе, приезжают редко. Сама уже и огород перестала сажать. Мне в этом году восемьдесят, тяжело.

– А как зимой? Вы дровами топите? – спросил Алексей, глядя на ее ветхий дом с печной трубой над крышей.

– Деточка, дочь меня к себе увозит на зиму. Иначе нет силенок протопить худой дом. И дрова дорогие.

Алексею не терпелось послушать, когда же баба Варя начнет рассказ о его родственниках. Чтобы приблизиться к теме, он спросил:

– Баба Варя, а сколько лет вы в этой деревне живете?

– Деточка, я же в Ивановке родилась, выросла и всю жизнь здесь прожила. Училась в одном классе с твоей бабушкой Матрёной покойной. Так что у нас с их семьей секретов не было. Дружили семьями, детей вместе растили. – Она все теребила кусок мяса, не зная, что с ним делать. Из-за отсутствия зубов она с ним справиться не могла. Нервничала, краснела, сама себя перебивая.

Видя это, Эрик решил ей помочь. Он порезал на мелкие кусочки еще мяса, капнул немного кетчупа на ее тарелку, украсил нежно-розовыми помидорками-черри и подал ей.

– Вот молодец! Спасибо, внучек! Жаль, что Иван Петрович не дожил до этих счастливых дней…

И под горячий чай с бергамотом, временами промокая слезы носовым платочком, она поведала историю, ради которой Алексей и организовал эту поездку. Ему нужно было знать, куда же делся дед в ту ночь.

«Иван Петрович, сидя на крылечке своего ветхого дома, часто грелся на солнышке. Единственная радость от наступившей весны – не было нужды вставать с постели морозной ночью и подкидывать дровишки в печь. Он разговаривал с солнечными лучами, которые по-дружески гладили его небритую щеку. Оправдывался перед ними за свою неухоженность, будто стыдясь, поглаживал седую бороду. Щурил серые глаза, тяжело вздыхал о том, что, скорее всего, следующую зиму не переживет – в эту еле дожил до весны. Ночами стыла кровь; не слышно было даже шороха мышей, будто и они не выдержали сильных морозов и убежали.

В начале марта в доме еще было холодно – стены не успели прогреться первым весенним солнцем. А вот на крылечке чайку попить – приятно. Да и поговорить: хотя бы с солнцем, его лучами, а иной раз – и с воробьем. Иначе-то и человеческую речь можно позабыть!

Шмыгая носом, Иван Петрович подул на горячий чай, который даже без сахара казался очень вкусным, кровь разгонял так, что в жилах силы появлялись. А откуда ему брать сахар? За всю зиму дров купил два раза, чтобы не замерзнуть. Дом совсем ветхий, а ремонтировать – денег нет. На одну-то пенсию не разгуляешься. Да и силы уже не те: руки после инсульта не чувствовали инструмента.

Вот уже пять лет, как не стало Матрёны Александровны, и Иван Петрович чувствовал себя сиротой без нее. Он вспоминал свое прошлое с особым восторгом: заливался от удовольствия пунцовой краской от переполнявшей его радости; перед глазами пролетали годы, когда был полон сил, работал трактористом, а жена – дояркой. Иногда ему казалось, что все это он видит во сне. Особенно когда вспоминал пироги Матрёны – даже чувствовал их запах и временами думал, что сходит с ума.

Быстрее бы снег сошел! Тогда сходил бы он к своей Матрёне, поговорил бы с ней обо всем.