Потерянная реликвия

– Скажи мне, господин Колдун, а кто этот светловолосый эльф, который приехал с тобой?
– бросив взгляд через плечо, робко спросила Северная Колдунья, - Посмотрев на него, я почувствовала что-то странное.

– Ты сама ответила на свой вопрос, госпожа Колдунья, - пожав плечами, ответил Юн с притворной небрежностью, - Он - эльф. А посмотрев на него, ты почувствовала, что он...хм, красив. Только и всего. Я не обидел тебя?

– Нет, ты открыл мне глаза, - смущенно улыбнулась Итэри и слегка покраснела.

"Вернее я их затуманил, - мысленно усмехнулся Колдун Востока, - Теперь ты будешь думать, что эльф красив, как и все эльфы, а не о том, что ты его уже где-то видела. Девчонки! Как же легко заморочить вам голову."

Когда Юн и Итэри поднялись на крыльцо, над двором замка пронеслась быстрая тень. Повозка с пегасами красиво развернулась в воздухе и опустилась на землю посреди двора. Южная Колдунья бросила вожжи и легко спрыгнула вниз. Серебриста снежная пыль клубилась у ее ног, осыпая холодными искрами складки белой одежды.

На столе дрались два воробья - ярко-синий и оранжевый. Они отчаянно клевались, наскакивали друг на друга и разлетались яркими перьями. Перышки оседали на вышитую зеленую скатерть цветочными лепестками, потом закручивались в воздушном вихре и снова обращались в дерущихся воробьев. Нок знал, что такому способу выражать гнев и досаду Юн научился у Гвендаля. Сейчас причиной плохого настроения Восточного Колдуна был сам Гвендаль.

– О, небеса! О, облака! О, звезды!
– восклицал Восточный Колдун, расхаживая по горнице и держась при этом за лохматую голову, - О, горе мне!

Эзельгер молча наблюдал за его перемещениями, сидя в кожаном кресле. Ворот его зеленой рубашки был расстегнут, куртка висела на стуле: печь в комнате была жарко натоплена к приезду гостей. Нок обмахивался раскрытой книгой стихотворных любовных заклинаний, которую кто-то забыл на столе, и с любопытством разглядывал превращения воробьев. Евглен лежал на диване с зеленым лицом и зажмуренными глазами. После совместных с гномами возлияний на постоялом дворе у него болела голова.

– Почему?
– вскричал Колдун, остановившись посреди комнаты, - Почему я обо всем узнаю последним? Почему никто не воспринимает меня всерьез? Только и слышишь: "Юн-врун, Юн-болтун, Юн-хвастун"!

– Юн-крикун, - умоляюще промямлил Евглен с дивана, - пожалуйста, потише. Голова скоро лопнет!

– Гвендаль мог бы и сказать мне, что собирается исчезнуть, - проворчал Юн, не вняв, обращенной к нему мольбе, - Да и Элиа тоже хорош! Мой дорогой, любимый, глубоко уважаемый учитель пропал, а он даже не известил меня! Хоть бы строчку написал, что уехал на поиски! А Южная Колдунья? Она знала и молчала!

– Она узнала уже после того, как мы уехали с Нолавы, - осторожно возразил Нок.

– Не защищай ее!
– разгневанно заорал Юн, и воробьи на столе из оранжевого и синего стали багровыми, - Никто меня не уважает! Все всё скрывают от меня!

– Голова, Колдун!
– простонал Евглен.

– Ох, ты еще тут!
– досадливо всплеснул руками рассерженный чародей и вынул из рукава склянку зеленого стекла, - Вот. Добавь в питье, и твою голову, как рукой снимет.

– То есть как?
– Евглен испуганно подскочил на диване.

– Я не верно выразился, - поспешил исправиться Колдун, - Не голову, а головную боль. Пей.

– Нет, я уж лучше потерплю, - с опаской отказался Евглен.

– Ну, как хочешь, - отмахнулся Колдун, и склянка исчезла в широком рукаве его одежды, - Безобразие! Хамство! Свинство! Так меня опозорить да еще перед этой зазнайкой из Гантагора! Только за ужином в Аструме я и узнал, что Чародей спер гоблинскую книгу и дал деру.

– Ничего он не пёр, и никакого деру не давал, - возразил Нок, - Гвендаль не мог.

– И его не защищай!
– гневно потребовал Колдун, и воробьи окрасились в чернильный цвет, - Он так любит секреты, у него просто мания развилась на почве тайн. Сказал бы, что замышляет стянуть древнюю инкунабулу у гоблинов, разве б я ему не помог? Нет, надо обязательно секретничать!

Последнюю фразу Юн выкрикнул на такой отчаянной высокой ноте, что Эзельгер поморщился.

– Теперь и у меня голова болит, Колдун, - промолвил он, - Остынь что ли уже.

– Не остыну!
– обиженно возопил Юн, сжимая руки в кулаки, - Я узнал обо всем только сейчас. И от кого? От Арлы Кан, которая сидит здесь, в замке на горе за семью замками, света белого не видит! А я, Восточный Колдун, получается, не знаю, что в мире делается! Из меня сделали дурака!

– Так прямо и сделали, - не удержавшись, съехидничал Эзельгер.

– Не зли меня, черт... чертов эльф! В гневе я ужасен, - заявил Юн, и воробьи его ярости почернели, - Ну, почему, почему они так? Я... я уже не маленький!

И сев на соседнее с Эзельгером кресло, Восточный Колдун обхватил голову руками и горько всхлипнул.

– Теперь и моя голова заболела, - развел руками Нок, подбежал к Колдуну и заботливо погладил его по кудрявой макушке, - Ну, не реви, Юнчик! Ты же Великий Колдун Востока!

– Я не реву... Я сердит... я так сердит, - борясь с рыданиями, ответил Юн и уткнулся носом в плечо гнома.

– Охо-хо, - вздохнул Эзельгер, нехотя протянул руку и тоже погладил плачущего Колдуна по голове, - Ладно, пусть выплачется сейчас, а не опозорится завтра на Колдовском Совете.

– Я не опозорюсь!
– продолжая рыдать у гнома на плече, обиженно возразил Юн, - Я им всем покажу! Пусть прячутся за мантии своих наставников. А я буду сам по себе - одинокий, гордый и бесстрашный. Завтра все увидят, кто тут по-настоящему крут.

– Я, кажется, не доживу до завтра, - пожаловался Евглен, сжимая виски ладонями.

– Это тебе урок, - высокомерно заметил Эзельгер, - Солдаты Ордена не пьют хмельного, а ты увлекся. Вырвался на свободу.

– Не твое дело, эльф, - проворчал Евглен, но пристыжено потупился.

– Это ж надо было так осрамиться, - наплакавшись, Юн заговорил печально, но уже гораздо более спокойно, - Да еще при госпоже Итэри!

Воробьи на столе при этих словах перестали драться, печально поникли, стали прозрачно-серыми и растаяли в воздухе. В ту же минуту раздался стук в дверь, и тихий нежный голос спросил:

– Мне можно войти, господа?

– Это она!
– вскочил Восточный Колдун, выхватил у Нока из жилетного кармана носовой платок и принялся вытирать заплаканное лицо.