Потеряшка

Я отвернулся к окну. Удивительно, сколько сегодня на дороге иномарок попадается! Милицейская машина въехала в Зареченск. Что-то я не помню, что мы проезжали этот район с новыми высотками, когда ехали в пионерлагерь. На третьем перекрестке машина повернула и остановилась у двухэтажного желтого здания с большими синими буквами над дверью: «Полиция».

Не пойму, я что, в Америку попал? Какая еще полиция?

— Васильевич, так его куда, на медицинское освидетельствование? — спросил высокий милиционер.

— Лавров, ты его сначала по базе пробей. Пальчики откатай. Очень подозрительный тип… — хмыкнул лысый, достал из бардачка небольшую кожаную папку и направился вверх, по ступенькам.

— Скажите… это действительно Зареченск? — упавшим голосом спросил я милиционера.

— Конечно.

— А почему полиция в городе?

— Слушай, мужик, ты меня забодал уже. Пойдем узнаем, что ты за тип такой…

Когда меня привели внутрь здания, из комнаты с решетчатым окном вышел худощавый майор. Увидев меня, он тут же застыл на месте. Мне показалось, что у него даже челюсть отвисла до груди.

— Соколов!..

Я смотрел на него, и мне вдруг показалось, что я тоже где-то видел раньше этого милиционера, но никак не мог вспомнить где…

— Товарищ майор, вы его знаете? — спросил мой сопровождающий.

— Знаю. Это Володя Соколов. Мы в пионерском лагере вместе отдыхали в восемьдесят девятом. У меня же фотографическая память.

Что он несет? И тут я понял, что мужик похож на нашего футболиста из пионерлагеря, Костю Трофимова. Такие же глаза-щелки, хитрый прищур, и большой породистый нос… только куда девались его жесткие светлые волосы, откуда эти огромные, как океаны на школьном глобусе, залысины?

— Костя? — робко спросил я.

— Ну а кто еще? — он взял меня за плечо, — пойдем ко мне в кабинет. Лавров, а ты можешь быть свободен…

Мы поднялись на второй этаж, в небольшой накуренный кабинет. Повзрослевший Костя придвинул мне стул:

— Кто тебе фингал набил?

Я махнул рукой:

— Да так… хулиганы на речке…

— Ну рассказывай, Володя, что тебя привело в наши края? Тридцать лет прошло, а я до сих пор помню, какой шорох ты навел в день своего побега… Тебя же тогда сотни человек искали по всей округе. Кроме милиции, даже соседние воинские части подняли… Помнишь такой детский стишок? Ищут пожарные, ищет милиция… К нам в лагерь женщина-следователь потом приезжала. Всех ребят с первого отряда опрашивала… думала, что обидели тебя…

Что он несет? Какие еще тридцать лет прошло?

— Ну ты чего молчишь, как рыба об лед? — усмехнулся милиционер, — расскажи, куда ты тогда пропал? Мы когда домой разъезжались, ходили слухи, что тебя до сих пор еще не нашли…

Я осмотрел странный плоский монитор компьютера на столе, черный футлярчик для переговоров, и перекидной календарь. И тут застыл от ужаса. В горле сразу пересохло от волнения. На календаре я прочитал: «шестое июня две тысячи девятнадцатого года».

Что за чушь?

Я привстал и подошел к зеркалу за дверью: на меня смотрел угрюмый мужик, которого я уже видел в круглом зеркале в машине.

— Костя, тебе сколько сейчас лет?

— Сорок три, как и тебе… — он задумчиво уткнулся в экран компьютера, нажимая на клавиши клавиатуры, — не пойму, что за хрень… Володя, ты же до сих пор числишься пропавшим без вести… с шестого июня тысяча девятьсот восемьдесят девятого. Охренеть можно! Ты где так долго был?

— Так сейчас действительно две тысячи девятнадцатый год? — к горлу подступил комок.

— А ты не веришь?

— Офигеть можно… слушай… а коммунизм уже построили?

Костя громко рассмеялся, а потом вдруг резко замолчал и внимательно посмотрел на меня:

— Скорее, у нас в стране сейчас дикий капитализм. Соколов, у меня все же в голове не укладывается, где ты был целых тридцать лет.

Он нажал круглую кнопку на столе:

— Круглов, зайди ко мне.

Через минуту в комнату вошел нескладный парень в очках и светлой сорочке, с копной соломенных волос на голове.

— Саша, у нас человек пропавший без вести нашелся. Потеряшка. Зовут Владимир Соколов. Пробей по картотеке, узнай о родственниках и сообщи им немедленно.

Очкарик понятливо кивнул и вышел из кабинета.

— А почему капитализм… — пробормотал я, — а как же коммунистическая партия… что вообще происходит…

— Володя, у меня такое ощущение, что ты в психушке все это время провел… Какая еще, на хрен, коммунистическая партия, ты знаешь вообще, что сейчас в стране творится?

Я недоуменно пожал плечами:

— До сих не могу поверить, что со мной это произошло. Как я так сразу стал взрослым… Да не просто взрослым, а практически дедушкой…

— Что ты вообще помнишь?

— А что я помню?! Я сегодня рано утром из пионерлагеря убежал. Заплутал в лесу, потом в овраг упал. Вышел назад к лагерю — а там турбаза какая-то.

— Правильно, пионерлагерь закрыли еще в две тысячи восьмом. Там сейчас располагается турбаза «Сосновый бор».

— Потом я этих отморозков на реке встретил, которые меня побили, странного рыбака, а в селе — милиционеров. Они меня и привезли сюда.

— Хрень какая-то… Просто сказка.

В комнату заглянул очкарик:

— Товарищ майор. Родственникам Соколова сообщили. Его сестра уже выехала за ним.

— Маринка?!

— Марина Сергеевна Остапенко. Тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года рождения.

— А… родители мои как?

— Все нормально. Живы-здоровы. Давно на пенсии.

Очкарик уже собирался выходить из кабинета, когда неожиданно развернулся:

— Товарищ майор, вы не забыли, что у начальника через десять минут совещание?

Костя покосился на часы на стене.

— Сейчас иду.

Он задумчиво потер подбородок:

— Я отлучусь на часок на совещание. Ты меня обязательно дождись. Все равно твоя сестра раньше, чем через два часа не приедет. Погуляй пока по городу, только недалеко. Сейчас, Володя, я тебе пропуск выпишу.

Костя достал из стола бумагу, что-то написал, и поставил печать.

— Все, пока гуляй. Если вернешься и кабинет будет закрыт, подожди немного в коридоре, на стульчике. У тебя же нет мобилы?