Потоп (Книга II, Трилогия - 2)

– Не первый я ее бросил, государь, а в первый и, даст Бог, в последний раз нарушил воинскую дисциплину. – Запнулся тут пан Михал и прибавил через минуту: – Нельзя было иначе!

– Верно! – подтвердил король. – Тяжелые это были времена для тех, кто знает, что такое воинская дисциплина; но и в покорстве надо знать границы, ибо, преступив их, можно совершить грех. Много ли офицеров осталось с Радзивиллом?

– В Тыкоцине мы из офицеров нашли одного только пана Харлампа, – не ушел он сразу от князя, а потом в беде не захотел его оставить. Одна только жалость удерживала его, ибо сердцем был он с нами. Еле мы его выходили, такой уж был у них голод, а он еще у себя ото рта отымал, чтобы князя покормить. Сюда, во Львов, приехал он теперь о милосердии молить ваше величество, да и я челом бью за него, государь, ибо человек он заслуженный и храбрый солдат.

– Пусть придет ко мне, – сказал король.

– Должен он, государь, важную весть тебе объявить, а слышал он ее от князя Богуслава в Кейданах. Жизни и безопасности священной для нас твоей особы весть эта attinet.

– Уж не о Кмицице ли?

– Да, государь!

– А ты знавал его?

– Знавал и дрался с ним, но где он сейчас, не знаю.

– Что ты о нем думаешь?

– Государь, коль отважился он на такое, нет таких мук, которых этот человек был бы достоин, – он исчадие ада.

– Вот и неправда! – сказал король. – Поклеп взвел на него князь Богуслав. Но не будем говорить об этом, скажи мне, что ты знаешь об его прошлом?

– Всегда это был великий воитель, несравненный в ратном искусстве. Другого не сыщешь такого, кто был бы способен с несколькими сотнями учинять такие набеги, как он учинял на Хованского, страху задавши всему его войску. Это просто чудо, что шкуру с него не содрали и барабан ею не обтянули! Дай тогда кто-нибудь Хованскому самого князя в руки, он не был бы так рад, как если бы ему Кмицица поднесли в подарок. Ведь до того дело дошло, что Кмициц на серебре Хованского едал, на его ковре спал, на его санях и на его коне езживал. Но потом стал он и своих утеснять, страх как своевольничал, instar пана Лаща мог приговорами епанчу себе подшить, а в Кейданах вовсе пал.

Тут Володыёвский подробно рассказал обо всем, что произошло в Кейданах.

Ян Казимир слушал его со вниманием, а когда пан Михал стал описывать, как Заглоба сперва сам бежал из плена, а потом и товарищей всех освободил, король так и покатился со смеху.

– Vir incomparabilis! Vir incomparabilis! [180] – повторял он. – А он тут с тобою?

– Готов явиться по твоему приказу, государь! – ответил Володыёвский.

– Улисса превзошел этот шляхтич! Приведи же его к столу, пусть потешит нас, да заодно и Скшетуских пригласи, а теперь рассказывай дальше, что ты еще знаешь про Кмицица?

180

Муж несравненный! (лат.)

– Из писем, что нашли мы при Рохе Ковальском, узнали мы, что в Биржи везли нас на смерть. Князь преследовал нас, окружить пытался, да не удалось ему нас захватить. Ускользнули мы благополучно. Мало того, неподалеку от Кейдан Кмицица поймали, и я его тотчас приговорил к расстрелу.

– Ого! – сказал король. – Вижу, у вас там в Литве скоро дело делалось!

– Но пан Заглоба велел прежде его обыскать, посмотреть, нет ли при нем каких писем. Вот и нашлось при нем письмо гетмана, и узнали мы, что, когда бы не он, не стали бы нас в Биржи везти, а тут же в Кейданах на месте и расстреляли.

– Вот видишь! – прервал его король.

– Нехорошо было после этого посягать на его жизнь. Отпустили мы его. Что он делал потом, я не знаю, но Радзивилла он тогда еще не оставил. Бог его знает, что это за человек! Об ком угодно можно себе сужденье составить, но только не об этом сумасброде. Остался он с Радзивиллом, а потом взял да куда-то и уехал. И ведь опять нас упредил, что князь в поход на нас идет из Кейдан. Что говорить, великую оказал он нам этим услугу, ведь, не остереги он нас, виленский воевода стал бы нападать на наши хоругви, что и не подозревали об опасности, и истребил бы их поодиночке. Я и сам не знаю, что думать. Коль поклеп взвел на него князь Богуслав…

– А вот мы это сейчас увидим, – сказал король. И хлопнул в ладоши. – Кликни пана Бабинича, – велел он пажу, который показался на пороге.

Паж исчез, а через минуту дверь королевского покоя растворилась, и на пороге показался пан Анджей. Володыёвский сперва не узнал его, так осунулся и побледнел молодой рыцарь, – никак не мог оправиться он после боя в ущелье. Смотрел на него пан Михал и не узнавал.

– Удивительное дело! – воскликнул он. – Когда б не эта худоба лица да ты бы, государь, другое имя не назвал, я бы сказал, что это пан Кмициц.

Улыбнулся король и говорит Кмицицу:

– Рассказывал мне тут этот маленький рыцарь об одном страшном смутьяне, которого звали так, но я очевидно ему показал, что ошибся он в своем приговоре, и уверен, что ты, пан Бабинич, подтвердишь, что я прав.

– Государь, – поспешно сказал Бабинич, – одно твое слово скорей очистит этого смутьяна, нежели мои самые тяжкие клятвы!

– И голос тот же, – с возрастающим удивлением продолжал маленький полковник, – только вот этого шрама на лице не было.

– Милостивый пан, – ответил ему на эти слова Кмициц, – шляхетская голова тот же реестр, на котором всякий раз пишет саблей новая рука! Но есть на этой голове и твоя отметина, узнаешь?

Он нагнул при этих словах свою подбритую голову и пальцем показал на длинную белесую полосу у самого чуба.

– Моя рука! – крикнул Володыёвский. – Это Кмициц!

– А я тебе говорю, ты Кмицица не знаешь! – прервал его король.

– Как не знаю, государь?

– Ты знал великого воителя, но своевольника и приспешника Радзивилла, соучастника измены. А перед тобою ченстоховский Гектор, которому Ясная Гора после ксендза Кордецкого больше всего обязана спасеньем, перед тобою защитник отчизны и мой верный слуга, который собственной грудью меня прикрыл и жизнь мне спас, когда в ущелье я к шведам попал, все равно как в стаю волков. Вот он каков этот новый Кмициц! Знакомься же с ним и люби его, он того стоит!

Володыёвский только усы желтые топорщил, не зная, что и сказать, а король прибавил:

– И знай, он не только ничего не обещал князю Богуславу, но первый на нем отомстил Радзивиллам за козни, увез его и хотел отдать в ваши руки.

– И нас о виленском воеводе предостерег! – воскликнул маленький рыцарь. – Какой же ангел обратил тебя, милостивый пан?

– Обнимитесь же! – сказал король.

– Ты, милостивый пан, сразу мне полюбился! – сказал Кмициц.

Они упали друг другу в объятия, а король глядел на них и губы от удовольствия надувал, по своему обыкновению. Кмициц так сердечно тискал в объятиях маленького рыцаря, что даже вверх его поднял, как котенка, и не скоро снова поставил на ноги.

После этого король ушел на ежедневный совет, тем более что во Львов прибыли оба коронных гетмана, чтобы войско собрать и повести его потом на помощь Чарнецкому и конфедератским отрядам, которые под предводительством разных военачальников носились по всей стране.

Рыцари остались одни.

– Пойдем ко мне на квартиру, – предложил Володыёвский. – Ты найдешь там Скшетуских и пана Заглобу. Они рады будут услышать, что рассказал мне король. Там и пан Харламп.

Но на лице Кмицица изобразилось страшное беспокойство.