Потусторонние доказательства

Я находился в казарме, в небольшом, бедно обустроенном кабинете замполита, когда дверь приоткрылась, и я увидел в ее проеме лысую голову рядового Рудокаса.

– Разрешите войти, товарищ старший лейтенант? – произнес он с характерным прибалтийским акцентом.

– Заходи Рудокас, что у тебя? – в моей интонации слышны были нотки неудовольствия. Я словно почуял, что этот визит несет в себе неприятность. В первую очередь я подумал о том, что солдат сейчас начнет жаловаться мне на старослужащих. Литовцы совсем не брезговали таким методом урегулирования отношений. Сказывался другой менталитет.

– Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант?

– Ну, выкладывай, Рудокас, что там у тебя?

Я оторвался от газеты и пристально посмотрел на солдата.

То, что я увидел, немного напугало меня. Лицо солдата было крайне бледным, почти белым. Его обескровленные губы торопливо шептали: «Не отправляйте меня в караул, товарищ старший лейтенант. Там что-то сегодня должно случиться. Я точно знаю. Что-то нехорошее. Я видел сегодня во сне, что убивают какого-то солдата. Ножом в сердце. И было много, много крови. Я боюсь, товарищ старший лейтенант. Со мной такое уже случалось, я видел во сне смерть – и она приходила, совсем скоро кто-то из знакомых мне людей погибал. Но такого страха, как сегодня, еще не было. Не отправляйте меня в караул, товарищ старший лейтенант, пожалуйста!»

Это был тихий, пронзительный, молитвенно-проникновенный крик о помощи. И я услышал его. Этот крик пробрался ко мне в сердце и заставил его биться в сумасшедшем ритме. От этого крика мой лоб покрылся испариной, а по спине пробежала волна страха. Несколько секунд я смотрел в глаза этому солдату и верил, верил во все то, что он мне говорит. Но потом…потом пришло осознание нелепости происходящего. Пришло из головы, как твердая, не подлежащая сомнению аксиома – этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. И я сдался, отступил, спрятался за надежную броню избитых реплик, подходящих для данного случая.

– Успокойся, Рудокас, не стоит придавать снам столько много значения. В них лишь наши подсознательные страхи, не более того. Вот увидишь – все будет нормально. Все это ерунда. Снять тебя с караула я уже не могу. Через полчаса развод, сам понимаешь. Так что иди, успокойся, а я постараюсь разыскать для тебя что-нибудь успокоительное. А то совсем плохо выглядишь.

Он опустил голову. Постоял так несколько секунд и каким-то медленным, обреченным шагом вышел из кабинета. Секунды, в течение которых еще сохранялась надежда на понимание, неспешно растворились.

Примерно через час «Урал» увез очередную смену в караул № 2.

Для большинства солдат кульминацией этого дня стал вечерний просмотр в клубе киноленты «Греческая смоковница». Как такой фильм попал к нам в часть – лучше спросить у киномеханика, хитрого и изворотливого узбека Касимова, который подбирал репертуар по своему вкусу. Яркий мир Голливуда только еще входил в нашу жизнь – поэтому все солдаты, независимо от призыва, смотрели на экран обалдевшими глазами, не вполне еще веря, что теперь и у нас вот так запросто можно посмотреть на экране на красивых голых баб. Все мы были заложниками своего времени, все мы выросли в стране, где цензура очень ревниво заботилась о том, что нам можно, а что нельзя, пресекая на корню легальное распространение фильмов такого рода. Но теперь шлюзы были открыты. И мир Голливуда нахально врывался в наши сердца, удивляя, завораживая, заставляя совсем по другому смотреть на мир.

– Товарищ старший лейтенант, вас срочно вызывает дежурный по части. – совершенно отчетливо услышал я справа от себя голос рядового Гулькина. Не повезло парню, попал сегодня во внутренний караул и лишился возможности посмотреть фильм.

– Хорошо, иду. – Недовольно сказал я. – Что случилось то, не знаешь?

Гулькин пожал плечами. В это время на экране шла очередная эротическая сцена. Солдат с интересом уставился на экран, не в силах оторваться.

– Пойдем, Гулькин. Служба есть служба, никуда не денешься. Еще успеешь насмотреться. Теперь этого у тебя никто не отнимет.

И мы вместе поспешили в дежурку.

В тесном помещении дежурки стоял тяжелый гул голосов – собравшиеся офицеры обсуждали какое-то важное происшествие.

– Машина с двумя тоннами взрывчатки куда-то запропа

стилась. – Ввел меня в курс событий дежурный по части, капитан Синичкин. – Со склада выехала, а на объекты не прибыла. По всем раскладам два часа назад должна была прибыть на шахту № 15, а ее там в глаза не видели. Бригадир смены на шахте позвонил своему начальству, то связалось с карьером, но и туда машина не заезжала. Самое странное, что и наш парень из сопровождения не отзывается по рации. Чёрте знает, что происходит!

– А где вторая машина?

– Какая вторая машина?

– Взрывчатку всегда возит две машины. Так положено. В каждую садится по караульному. Кстати, кто от нас был в сопровождении? – Спросил я.

– Рядовой Рудокас.

– А второй?

– Да не было никакого второго, и второй машины тоже не было.

– Как не было?!

– Да так, не было – и все тут. Прапорщик Зюзин доложил, что за взрывчаткой приехал только один грузовик. Он проверил документы, проследил за отгрузкой взрывчатки. Дал в сопровождение рядового Рудокаса, а второму солдату просто места в кабине не нашлось. А в кузове со взрывчаткой запрещено находиться. Вот и все.

«Вот и все» – эти три слова прозвучали как приговор. Еще ничего не было известно точно, но я уже чувствовал беду. Передо мной ясно стояло пепельно-бледное лицо рядового Рудокаса. В моем мозгу, как заезженная пластинка крутились его последние слова: «Не отправляйте меня в караул, товарищ старший лейтенант…»

– Что с тобой, Григорий? – раздался рядом со мной голос капитана Синицына. – Поплохело что ль? Иди вон, нашатырю нюхни – эта гадость быстренько в себя приведет.

– Да нет, все нормально. – Ответил я.

Хотя какое к черту нормально! Никогда я еще не чувствовал себя так хреново, как сейчас.

Хаотичную, тревожную вязь голосов разорвал телефонный звонок. Синицын стремительно подбежал к телефону.

– Дежурный по части, капитан Синицын слушает! – четко и отрывисто выпалил он. – Да, товарищ полковник, никаких новых данных не поступало. Машина на объект так и не прибыла. Да, ждем вас, товарищ полковник! Да, я все понял…да, немедленно.

Когда он положил трубку, в его взгляде сквозили злость и раздражение, и я его прекрасно понимал. Никому не хотелось бы быть сейчас на его месте – горячем, как раскаленная сковорода.

Произнес же он следующее:

«Командир части приказал объявить тревогу. Тревога, господа офицеры! Тревога!»

Тело рядового Рудокаса нашли на утро следующего дня. Недалеко от дороги, по которой пролегал маршрут сопровождаемого им грузовика. Глубокая, колотая рана в область сердца не позволяла сомневаться, что смерть настигла его мгновенно. Как и следовало ожидать, его АК-74 рядом не оказалось.