Повелитель миражей

Оставшиеся деньги я положил на кредитную карту, и до вечера ходил по городу, вспоминая, что и где находится. Там — массажный салон, там — маленькая лавка с простенькими зельями и приличный ресторан. Красивое здание с колоннами — театр, куда любит ходить мать, рядом — кино. Кстати, лет десять уже не был в кинотеатре, а новых фильмов по ноутбуку не смотрел лет пять. Когда похолодало и Морозов начал уничтожать города, людям резко стало не до съемок хороших фильмов.

Посидел в кафе, наслаждаясь блюдами, приготовленными из добытых в осколках продуктов. Прикинул, что развивать в следующую очередь, и когда начать зачищать осколки, собирая фрагменты монстров. Костяшки саднили, поэтому меня все чаще посещала мысль о монстре, способном лечить других. К сожалению, не получится по желанию получить доступ в осколок, где водятся такие существа — осколки с теми же эльфами или другими магами-лекарями открываются редко. Но при возможности стоит их посетить, если не добуду симбионта раньше. Вздумает кто-нибудь пырнуть меня в переулке ножом, и магия иллюзий выкарабкаться не поможет.

Симбионт развивается со своим носителем и путей развития два: усиливающий и приспосабливающий. У Левы был симбионт первого типа. Он делал кожу прочнее титана, увеличивал силу до умопомрачительных значений, но цена таких изменений — непомерный рост тела.

Я лучше возьму другой — пусть он не даст мне сверхсилы, но возможности у такого гораздо шире. Убить человека, который прокачал такого симбионта, очень трудно. Без сердца он проживет, потому что кровь начнет качать печень. В печи он обуглится, но не сгорит, потому что кожа изменится под прочнейший углерод. А без кислорода он проживет, потому что организм начнет употреблять углекислый газ, или и вовсе впадет в стазис.

О симбионтах в этом времени пока не знают, а значит, я буду первым, кто получит их силу.

В прошлом я не обзавелся симбионтом: до последнего сомневался в безопасности такой процедуры, все-таки вживлять в свое тело другой организм — по меньшей мере, неразумно. Но прошли годы и люди не превратились в чудовищ, не сошли с ума и даже не изменили поведения, попросту не захотел менять жизнь.

Мне тогда было сорок лет, я привык к своему телу и способностям. Здоровье у меня и так было в полном порядке — спасибо дорогим целителям, а козырять на публику, поднимая одной рукой штангу, мне было незачем.

Хотя, если бы не Морозов и погибающий мир, лет в девяносто я, может, и попробовал бы внедрить в тело эту штуку. Все-таки люди с симбионтами даже стареть перестают.

Домой вернулся поздно. Шел по коридору к своей комнате, но когда заметил приоткрытую дверь кабинета отца, свернул туда.

— Куда вы, молодой господин? — спросил идущий навстречу мажордом, Виктор Геннадьевич.

— К отцу, — рассеянно сказал я.

— Ваш отец наверняка занимается серьезными вопросами. Может, стоит дать ему поработать, а не отвлекать по обычным пустякам?

Я остановился.

Мажордом глядел на меня сурово и малость устало. Личный слуга отца, который провел в этом доме более сорока лет, он переживал за проблемы рода не меньше любого Алмазова.

Когда я был ребенком, мужчина прикрывал меня и сестру и старался оперативно убрать последствия наших игр и гонок по дому. Думаю, у каждого есть история про разбитую вазу, графин, или иные шалости, которые заканчивались порчей мебели. Виктор Геннадьевич вздыхал, но командовал слугам прибраться, прежде, чем осколки вазы увидят родители, а нам мягко объяснял, что стоит быть осмотрительнее и играть в подходящих местах. Он умел находить слова: нам становилось стыдно, и какое-то время мы действительно продолжали играть во дворе.

Он дарил нам яркие безделушки, один раз отговорил меня и Нику лезть на крышу, а во-второй раз — лично снял оттуда. Именно он предотвратил появление десятка-другого седых волос на головах наших родителей и продолжал оберегать их покой от шалостей Степана.

Устами Виктора Геннадьевича говорило не желание уколоть молодого Алмазова, а стремление уберечь покой отца от шебутного сынишки. Меня в этом доме любят, но считают слабым, безамбициозным, несерьезным.

— Виктор Геннадьевич, я вас уважаю, правда. Я благодарен за то, что вы делали и делаете для нас, и спасибо, что бережете родителей. Вы — краеугольный камень быта этого дома. Но доверьте мне самому решать, когда беседовать с родителем.

Мужчина вздохнул и покачал головой.

— Спасибо за теплые слова, Айдар. Но это не отменяет моей просьбы — дайте Савелию Айдаровичу покоя. Посмотрите на звезды, по или подготовьтесь к завтрашним занятиям. Ваш отец сейчас не настроен на диалог.

Слушать мажордома дальше я не стал.

В кабинете уютно трещал камин. Рядом с ним стояли два огромных кресла, между ними — журнальный столик. Отец сидел в кресле и грел ноги. На столике стояла бутылка колы, лёд и графин виски.

Я упал в свободное кресло и уставился на огонь.

Отец неторопливо накачивался алкоголем, дрова потрескивали, а я пытался прикинуть, что делать дальше и в каком порядке.

— Мне звонили из Академии. Тебя там не было сегодня, — нарушил молчание отец.

— Верно.

Вопреки ожиданиям, которые остались от разговора за завтраком, отец не взорвался.

— Чем занимался?

Думаю, есть факты, которые стоит раскрыть главе рода, чтобы тот не оказался в глупом положении, когда ему позвонит взбешенный Арамазов, а отец окажется не в курсе претензий.

— Выиграл поединок с Арамазовым Арсеном.

— Ты?! — изумился отец.

— Я.

— Арамазова выиграл?!

— Ага.

— Удивил! — Папа расплылся в улыбке. — Я его видел — сильный парень, да и драться любит. От тебя я подобного… Ладно, лучше скажи, как сильно пострадал брат главы?

Брат? Я думал, что он — сын. Впрочем, переплетения родственного древа Арамазовых меня мало волнуют.

— Лицо я ему помял, но целитель за сутки поправит. Больше пострадало самолюбие — чтобы оно зажило, и месяца мало будет.

Я ухватил бутылку колы со стола и сделал пару глотков. Напиток был столь холодным, что горло заледенело.

— Самолюбие — очень нежный орган, — кивнул отец.

Это точно. А сейчас я ударю по его самолюбию. Как бы я не желал скрывать свои способности от отца, делать это после поединка с Арсеном попросту глупо. Лучше уж выложить карты.

— Ещё я сегодня был у Алтаря. Выбрал бонусом склонность к магии иллюзий.

Думал, отец сейчас впадет в ярость, расколотит столик, швырнет графин в камин, но тот лишь тяжко вздохнул и устало посмотрел на догорающие дрова.

— Я стараюсь поднять наш род, Айдар. Возможно, стараюсь недостаточно сильно и хорошо, раз ты не считаешь меня авторитетным и пошел против моей воли, но вряд ли кто-то справился бы лучше… Чем оправдываешь свой выбор?

Оправдывать свой выбор я не собирался. А вот объяснить, почему поступил именно так, мог.

— Мне кажется, артефакты — не мое предназначение. Не лежит у меня душа к такому созиданию. Не хочу заниматься тем, что мне не по нраву, понимаешь? Кроме того, все, чего я смогу достичь с помощью этой способности, кажется мне… малозначимым. Перспективным для рода, но малополезным для меня лично.