Повелитель снов

– Извини.

– Просто я хотела тебе объяснить…

– Слушаю.

– Морис был лучшим из нас… по физической подготовке. Он всех защищал. Реакция у него такая, что… Я честно не понимаю, как тебе удалось… его свалить. Да еще с одного удара.

Действительно, как? Он моложе, исключительно подготовлен физически, и взгляд его таков, что… Ведь проигрывают часто до начала схватки, когда становится ясно, кто из двоих готов идти до конца. А он – точно готов. Выходит… Последнее время Морис существовал в таком окружении, что априори признавало его полное превосходство, и это во-первых. А во-вторых, он неверно оценил меня, вернее, привычно… Или – изначально поделил людей на… таких, как он, и на остальных? И отнес меня к остальным?

«Кто на что учился…» – пришла мне на ум очередная тривиальность, и я чуть было не произнес ее вслух. Но Аня и не ждала ответа. Она была озадачена. Чем? Или… Или в каждом из н и х все же явственен определенный дар, и все они об этом знают и… скрывают от посторонних? Вернее, от… чужих?

А с этим юношей… Когда хищник встречается взглядом с себе подобным, он или убегает, или бросается. Ну что ж… Невзирая на более чем полугодовые умствования, в глубине существа остался я… человеком. И ничто человеческое мне оказалось не чуждым.

Глава 24

С моря натягивало тучи, а день – день по-прежнему сиял. И радуга над волной по-прежнему переливалась согласно детской считалочке: «Каждый охотник желает знать…» Вот только в голове почему-то плавала другая мелодия, из кинокартины про несчастную любовь и попранную добродетель… «Кто был охотник, кто – добыча, все дьявольски наоборот, что понял, искренне мурлыча, сибирский кот…»

При таком нескучном начале продолжение может стать феерическим. А я уже не так молод, да что молод, я не так глуп, чтобы… Действительно, что заставит остаться вдумчивого и усталого молодого человека средних лет при такой поганой перспективе?.. Деньги? Анины деньги мне не нужны. Сбережений мне хватит, чтобы скромно размышлять о несовершенстве мира еще одну зиму. Любопытство? Как гласит английская премудрость: «Любопытство губит кота». А другая вторит: «У кошки – девять жизней». Так то у кошки… Хотя – что это я? Нет в английском языке мужского и женского рода, там – понимай все по контексту… А здесь?

С такими вот праздными мыслями уселся я на приступку тротуара, выудил сигареты и закурил. Вовсе не решая гамлетовских вопросов – их не решить с сигаретой: тут нужно зелье позабористей и в таре. А у меня к нему стойкая неприязнь: веселых оно делает дурашливыми, грустных – тоскливыми. Смысл пития? Решать те самые вопросы? Так и кажется, что истина скрыта где-то на донышке пятой чарки, и только после седьмой выясняется, что… все в этой жизни фигня, кроме пчел. Ну а если разобраться… то и пчелы – тоже фигня.

– Может быть, пройдем в дом? – спросила Аня.

– Не пройдем.

– Что ты хочешь услышать?

– Искать кого-то с завязанными глазами хорошо в игре жмурки. А вот чтобы играть в «кукушку», я слишком стар и неповоротлив.

– Неповоротлив? Не заметила. А что это за игра?

– Одному завязывают глаза и дают пистолет. Другой говорит: «ку-ку». Первый стреляет. И так – пока не кончится игра.

– Жестоко.

– Кто такой Морис?

– Я же тебе сказала…

– Подробности.

– Ему двадцать три, он сейчас живет, по-моему, в Турции, у него там бизнес, но и в Крыму есть интересы. Он узнал, что я приехала, и вот – примчался… А я – улетела в Москву. Он выслал Гошу в аэропорт и велел дождаться, когда я прибуду. И прозвониться ему. Вот и все.

– Судя по автомобилю, – я кивнул на оставленный «феррари», – бизнес Мориса процветает. И прилететь к тебе в Австралию для него не было ни труда, ни расхода, нет?

– Да я ни с кем из них не встречалась четырнадцать лет! Мы не переписывались и не дружили семьями! Которых у них нет! Если бы не монета и не папина страсть, я вряд ли когда-нибудь вообще появилась бы в Бактрии!

– Неужели?

Аня потупилась:

– Да. Ты прав. Появилась бы. И в Бактрии, и в Загорье. Мне не дает покоя мысль: кто мои… родители? Где они? И никому из ребят не дает.

– Это понятно. Но я хочу, чтобы и тебе стало ясно: жизнь за четырнадцать лет переменилась, и мальчики и девочки, что были детьми, стали взрослыми, и – не все из них… музицируют, как выяснилось. Если ты полагаешь, что Морис в той Турции или где там – оптовый сутенер, держатель гостиничного бизнеса или иной мирный негоциант, – то это не так. В его глазах – лед. Ему приходилось убивать. И не только на войне.

– Знаешь, Дронов, с такими, как эти ребята, весь мир – в состоянии войны.

– «Война всех против всех». Томас Гоббс. Философ. Семнадцатый век. Великобритания. Для тебя тоже мир таков?

– Нет. Я выросла в другой стране.

– Хватит валить на страну. Тем более здесь, в отличие от России, удалось избежать «войн, катаклизмов и бурь». И вепря тут не бродило. С одной стороны – особенность национального характера, с другой – иная геополитическая ситуация. И мирных землепашцев, прохиндеев или торговцев здесь куда больше, чем солдат.

– Я вовсе не это имела в виду. У меня были… – Аня запнулась, – есть родители. У них – нет. На них – словно клеймо пожизненное, вот что!

– Поэтому необходимо таскать с собою девятимиллиметровую пушку? Клеймо зачищать?

– Гоша – добрый и тихий человек.

– Да?

– Ты его совсем не знаешь.

– И этим не расстроен. Плохо другое: он неадекватен.

– Кто в этом мире адекватен? И – чему?

– Давай не про мир, Аня. Склонный к истерике мальчик с многозарядным пистолетом под пиджаком исключительно опасен. И еще…

Я замолчал. Мысли неслись резво. Слишком. Произвел на меня впечатление этот Морис, что говорить. Надеюсь, я на него – тоже. А что, если он со товарищи и «закрыл» папу Дэниэлса? С целью? Получения выкупа? Или – по найму? Почему нет? Судя по всему, Анины однокашники примерным поведением никогда не отличались. Да и… «Давно, друзья веселые, простились мы со школою…» Аня – единственная, кого удочерили, остальные остались сиротами на скудном державном пансионе. С чего им ее жалеть? «Остальные остались оставленно, а потом потерялись потерянно…» Стихи родились.

– Что – еще? – переспросила девушка.

Нет. Излагать Ане свои версии я считал преждевременным. Вернее, не нужным. Всем важен не процесс, а результат. А «муки творчества» и сопутствующие неприятности или, напротив, озарения – это наше.

– Еще? Почему вас всех так странно назвали? По-европейски? Эжен, Морис, Анета?

– Не знаю. И кто – тоже.

– А Гошу – просто Гошей. Георгий? Егор? Юрий?

– Нет. Он – Герман. Но так его никто и никогда не называл. Герман – это что-то арийское, нордическое. А Гоша… Ты же его видел.