Повелитель снов

– Вы меня не больно зарежете…

Лука ухмыльнулся:

– Шутишь? Приятно. Хорошо держишься. И хочется пообещать по знакомству, что смерть твоя будет легкой, как дуновение бриза, но… Как скажут, так и зарежем.

Все фонило в этом Луке… То – сплошной «серп и молот», то – «дуновение бриза»… Впрочем, если был он на зоне в авторитете, то вполне мог всю тамошнюю библиотечку осилить да словес поднабраться… А выражаются такие вот крученые всегда мутно. Вот только… И на блатного он не шибко похож. Короче – мутный.

– Крепкий ты мужчина, – тихо продолжил Лука. – Сдержанный. Не замельтешил, не заканючил… А то многие начинали кто – волком выть, кто – горы златые сулить… А ты – молчишь. Знать, в вызволение не веришь. Чуешь – виноват.

А наварил бы я сейчас этому философу ломом по хребту!

– Да он сейчас – как рыба на крючке: понял, что попал, так чего зря дергаться? – подал голос Сева. – Только душу зазря изорвешь.

– Это да, – вздохнул Лука. – Пригорюнился, закончил: – Все изрывают. В клочья. Жизнь такая.

– Опять начинаешь…

– Продолжаю. Алеф сам приедет?

– Сам. Важную птицу мы зацепили.

– Редкую, – не удержался я.

– Во, ожил основательно. Но ненадолго. – Сева нервически хохотнул. – Тебе бы по голове настучать больно, за Геру посчитаться, да нельзя. Алеф с тобою потолковать хотел. Как начнет, там и увидим: редкая ты птица или просто бройлер. Слухи ходили, Алеф большой мастер на всякие штуки. Ни крови, ничего, а боль такая, что маму родную продашь…

– Маму родную все продают. Рано или поздно, – глухо проговорил Лука.

– Ты чего? Это и я – продал? – возмутился Сева.

– И ты. Где теперь твоя мама? В деревеньке на пенсию век коротает да ждет не дождется, когда сынок заглянет. И мнится ей – может, женится, может, внуков она еще понянчит… А ты – по профурам таскаешься, да нехорошая болезнь у тебя печенку выжирает… Проплачет глаза твоя мама да и помрет, тебя, бестолкового, не дождавшись. А то – посадят. Или убьют. Тогда – точно не дождется.

– Ты каркай, ворон, да на свою голову!

– На свою ли, на твою – там знают, кого и когда прибрать.

– Это где – там?

– Известно где.

– Слушай, Лука, раз ты такой умный, что живешь по-глупому?

– Жизнь смолоду как враскосяк пошла, так и не остановить. Судьба.

– Ну а раз так – прекрати нудить. Нудота твоя вся – от похмела тяжелого. И глотком-другим разогнать ты ее не можешь… Вот сердечко и танцует тревогой, вот и грузишь всех… А как с этим разберемся, пойдешь ты в свою камору, выцедишь килограмм «беленькой» и – сны смотреть. Хотя – какие у тебя сны… Кошмары черные.

– Не понимаешь ты. Вот мне уже сорок четыре, а что я в жизни повидал хорошего? И куда ни посмотрю, везде то же западло, только прозывается иначе: политика, экономика… Вот и выходит: жизнь вообще штука зряшная.

– Но приятная. А ты бы с этим вот местами поменялся, а?

– Может, дальше лучше будет?

– Будет. – Сева подобрался. – Вроде машина. Видишь, фарами по небу чертит. И толкани этого черного истукана, он там не заснул за штурвалом? Эй, Рауль!

– Это он по натуре такой. По типу тихий. А только если бы он этому по затылку не наварил, глядишь, сидели бы мы тут… Даром что по-нашему ничего не разумеет. Может, оно и к лучшему.

– Ну что, парень, готов к встрече с прекрасным? – развернулся ко мне Сева.

– Всегда готов.

Глава 53

Берег был высок, но не скалист. Море плескалось метрах в тридцати внизу, и воздух был напоен им. Солнце уже зашло, и небо словно засыпало, меняя цвета – от алого зарева на западе до оранжево-золотистого, насыщенно-синего и густо-фиолетового на востоке… И на мгновение показалось, сам Повелитель снов раскрыл над этой древней землей свой волшебный зонтик, чтобы в них рассказать людям о том, что они пропустили явью…

Меня выволокли из машины; Лука и Сева стали по бокам. Подъехавший автомобиль остановился, седовласый господин в отменно сшитом летнем костюме распахнул водительскую дверцу и вышел. Признаться, я был готов увидеть кого угодно: Дэвида Дэниэлса, генерала Александра Петровича, Мориса и даже несуразного Гошу… Но увидел, как и положено, «черного человека». Темнокожий, с властным лицом и небольшой ухоженной бородкой; Рауль занял место рядом и чуть позади. Алеф приблизился вплотную, спросил по-английски:

– Вот этот?

– Да, – ответил Сева.

Алеф долго смотрел мне в глаза, потом сказал:

– Вы ошиблись. Это не он.

Сердце мое зашлось щенячьим восторгом и готово было кричать, повизгивая: «Ну конечно, это не я! Это другой… тот, который… а я… я… хороший!» Но разум возмутительно нудно и монотонно констатировал: «И что это для тебя меняет? Ничего. Ты жив, пока они этого хотят». А душа… Она смиренно и таинственно молчала, зная истину: жизнь любого из нас во власти лишь Того, Кто ее дарует. И только Он знает все исходы и сроки…

И еще почему-то вспомнилась расхожая поговорка: «На Бога надейся, а сам – не плошай!» Некогда и писалась, и говорилась она с союзом «и»; но люди горды, полагают, что Господу нет дела до их лукавства, вот и заменили испокон существовавший соединительный союз «и» разделительным «а». Надеюсь я на Бога? Да. И сам постараюсь не оплошать. Не сделать плоше и хуже то, что могу сделать хорошо.

Алеф прикрыл веки и повторил:

– Не он. Похож немного, но…

Ни по его тону, ни по выражению лица нельзя было понять: разгневан он, разочарован, безразличен… «Похож немного…» На кого? На Дэниэлса? Но ведь невооруженным глазом видно, что я – моложе! Или – моя подстава была запланирована? Кем? Аней? Или – иными людьми, что решили сделать меня разменной монетой в непонятном мне междоусобье?

Недостаток информации ни логикой, ни интуицией не дополнить. Вот только… Какие эти двое африканцы?! Если только из Северной Африки… Арабы? Как гласит старинный сонник, араб снится к удаче. Если бы я спал…

– Не может быть! – зачастил Сева. – Мы проверили: он остановился в том самом доме, борода короткая, загорелый…

Алеф смотрел на Севу и молчал. И это его молчание, похоже, страшило парня больше, чем любое иное проявление гнева… «Восток – дело тонкое»? Как бы не так! Если ты силен и богат, тебе будут улыбаться, льстить, кланяться, заискивать, но… стоит проявить слабость или то, что эти люди сочтут слабостью, стоит повернуться спиной – и тебя не спасет никакой обычай «восточного гостеприимства»… Доброту и великодушие там почитают слабостью. И нож в спину ты получишь только за то, что твой собеседник перестал тебя бояться… Впрочем, и у этого правила существуют исключения. Великодушие – удел сильных; слабые – вероломны; именно страх показаться слабыми заставляет их проявлять жестокость, выходящую за пределы человеческого разумения… И вряд ли это можно отнести к Востоку только. Люди везде таковы.