Повелитель теней. Том 2

Одни залы сменились для него другими, более роскошными. Праздная жизнь вдруг оказалась наполненной развлечениями. И даже загадочная смерть брата не слишком его опечалила, поскольку дала возможность занять место в свите короля. Его снова баловали и наряжали в шелка и бархат, как куклу. Единственное, что слегка тревожило его, это открытая неприязнь со стороны Жувера, человека приближённого к виконту и имеющего на него влияние. Жувер воспринял его, как соперника, и это соответствовало действительности, поскольку единственным, не очень приятным условием положения Альфонса было то, что ему приходилось ублажать хозяина способом, который считался исключительно постыдным. Именно этим занимался и Жувер, но с большим желанием. Теперь же оба они сменяли друг друга в спальне виконта, и тому, похоже, доставляло удовольствие изредка стравливать их, наблюдая за мелкими склоками.

Жувер был опасен, и Альфонс подозревал, что Теодор пал от его руки, но так же он не сомневался и в том, что убийство имело место исключительно по воле самого Монтре. И потому в доме, где всегда рядом были слуги, да ещё находясь под покровительством виконта, Альфонс старался не обращать внимания на свирепые взгляды и угрозы Жувера, которые тот цедил сквозь сжатые от злости зубы. Он даже пытался жаловаться на него хозяину, но тот лишь добродушно журил своего старого приятеля, и Жан на время оставлял юношу в покое.

Всё изменилось в одночасье, когда Альфонс последовал за виконтом на войну. Сначала это казалось ему интересным приключением — ехать верхом в свите короля, сверкая новыми доспехами под восхищёнными взглядами горожан. Но долгий медлительный переход армии до ночной стоянки отрезвил его. Он устал, спина затекла от длительного сидения в седле, бёдра болели, в голове гудел колокол. Жёсткие ремни, которыми крепились его новенькие блестящие латы, натёрли плечи. Под стёганым камзолом тело парилось и начинало зудеть.

Это было похоже на страшное наказание или плохой сон. И самое главное, некому было пожаловаться, потому что виконт, который тоже испытывал схожие неудобства, был раздражён, а другие спутники, ехавшие рядом на своих конях, стоически сносили неудобства пути. И самое страшное — это был лишь первый переход, за которым должны были последовать другие.

Добравшись до ночной стоянки Альфонс, наконец, снял эти ужасные тяжёлые доспехи, но мыться ему пришлось ледяной водой. Для виконта наполнили походную ванну, подогрев воду, и всё же он был недоволен. Он устал и к тому же начал понимать, что здесь, в условиях похода, его влияние на короля стремительно тает. Тому не интересны были его фривольные беседы и анекдоты, он предпочитал говорить со своими военачальниками, такими же стойкими и невозмутимыми, как он сам. Монтре чувствовал себя лишним и это его пугало и беспокоило. Он был так зол, что Альфонс боялся лишний раз попасть ему на глаза. Только Жувер, перенёсший переход с лёгкостью, поскольку являлся бывалым воином, мог как-то утешить своего друга и господина. Он, не взирая на свирепое рычание Монтре, давал ему советы, как следует держаться в седле, чтоб меньше уставать, что надеть, какое оружие предпочесть, что есть и что пить, чтоб не чувствовать ни голода, ни тяжести в желудке. В конце концов, он добился того, что Монтре успокоился и смирился со своим положением, почувствовав деятельную поддержку со стороны Жана. И теперь уже Альфонс чувствовал себя лишним.

Ещё хуже стало, когда виконт, наконец пришедший в себя и облачившийся в походный камзол лилового бархата с серебряным позументом, отправился к королю. На улице стемнело. В шатре стало сумеречно, лишь несколько ламп, укреплённых на опорных шестах, освещали его внутренность. Альфонс тихонько сидел на своей койке, поставленной возле полога, и вздыхал. Кроме него в шатре был Жувер и несколько слуг, которые, закончив обустраивать место ночлега, удалились.

— Война — нелёгкое дело для такого изнеженного мальчишки, как ты, — негромко произнёс Жан, присевший на край широкой кровати под балдахином и занятый шлифовкой лезвия кинжала. — Здесь не будет ни тёплой постели, ни сытной еды, ни заботливых слуг. Сам будешь себе чистить сапоги и таскать свои пожитки. Это пока ещё ты живёшь здесь с хозяином, а вскоре он заметит, что ты обуза. Твои шёлковые кудри засалятся, личико покроется грязью и обветрится. Ты уже хромаешь от долгой езды в седле, а скоро появятся мозоли в самых неожиданных местах. Ты исхудаешь, станешь грустным, и хозяину неинтересно будет держать тебя при себе. И ты отправишься к другим слугам, будешь спать под тентом на войлочной подстилке и есть объедки. А потом начнётся война. Ты хорошо владеешь оружием, Альфонс? Ты сможешь защитить себя, если на тебя нападут алкорские наёмники с тяжёлыми мечами и длинными копьями? Ты сможешь убежать от кавалериста, несущегося за тобой во весь опор? Сможешь отбиться от мародёров, если случайно отстанешь от своих? — Жан поднял свой кинжал на уровень глаз и с удовольствием осмотрел блестящее лезвие. — Но не отчаивайся. Может, тебе и не придётся испытать такие ужасы. Ты умрёшь раньше. Кто-нибудь подкараулит тебя в темноте возле шатра и перережет тебе горло. Такое случается на войне.

— С чего бы кому-то перерезать мне горло в центре королевского лагеря? — дрогнувшим голосом спросил Альфонс.

— Всякое бывает. Скоро, очень скоро, эта тьма, бесконечные переходы, сутолока, теснота, недостаток самых обыденных вещей начнёт бесить всех, кто выступил в поход вместе с нами. Они будут злиться и потихоньку звереть. И однажды кому-то покажется, что ты посмотрел на него косо, кто-то ради пустого развлечения поставит на кон при игре в кости твою жизнь или просто кто-то вспомнит, что ты пытался перейти ему дорогу.

Жан повернулся и взглянул юноше прямо в глаза. И в этом взгляде была неприкрытая угроза. Альфонс испугался, поняв, что здесь, и правда, слишком темно и много разных людей, которым нет до него никакого дела. Да и Монтре теперь вряд ли будет долго печалиться о такой утрате. А значит, теперь у Жувера развязаны руки, и он может убить надоедливого соперника вслед за его братом и, даже если виконт узнает об этом, то в условиях похода он не решится выгнать своего соратника, поскольку он ему сейчас нужен, как никогда.

Жувер улыбнулся, и Альфонс, поспешно поднявшись, выскользнул из шатра. На улице было темно. Горящие вокруг факелы оранжевыми пятнами разрывали мрак, однако он продолжал заполнять всё вокруг. Где-то неподалёку, там, где возвышался огромный, на несколько комнат, королевский шатёр, играла музыка. Там было светлее и оживлённей, туда шли рыцари в дорогих доспехах, чтоб занять место рядом с королём за поздним ужином. Альфонсу тоже хотелось пойти туда, чтоб снова почувствовать приятное возбуждение праздника, всегда царившего при дворе, но он не решился. На сей раз его не звали, и место галантных кавалеров и дам было теперь занято суровыми воинами. Никто не нуждался в услугах недавно назначенного сокольничего, и путаться под ногами слуг, обслуживающих пир, было себе дороже.

Возвращаться в шатёр ему не хотелось, там оставался Жувер. Неизвестно, насколько серьёзны были его намёки, но то, что ему доставляло удовольствие запугивать Альфонса, было ясно. И он не даст ему покоя, пока не будет полностью удовлетворён результатом, о котором при его жестокости страшно было подумать.

И Альфонс побрёл в сторону от королевского шатра. Он проходил мимо других, близко поставленных палаток, между которыми сновали слуги и оруженосцы. Где-то далеко ржали лошади, кругом слышался лязг железа. Мимо, едва не сбивая его с ног, проходили простые рыцари и королевские гвардейцы. Вскоре он остановился. Уходить далеко от своего шатра ему не хотелось, он боялся заблудиться, да и слова Жувера о том, что в ночи его может настигнуть чей-то клинок, теперь внушали ужас. Он в нерешительности осмотрелся вокруг.

Рядом стояли две одинаковые белые палатки с золочёными коронками наверху. Между ними был разложен костёр, возле которого сидели три рыцаря весьма благородной наружности: два гвардейца и ещё один — в дорогом бархатном камзоле, ладно сидящем на широких плечах. Немного поколебавшись, Альфонс подошёл и попросил разрешения присесть возле огня. Молодой красивый гвардеец с длинными гладко зачёсанными в хвост на затылке волосами, небрежно кивнул. Они продолжали разговор, который был начат давно и уже перешёл в ту фазу, когда короткие фразы перемежаются длинными паузами, и это никого не тяготит, потому что горящий огонь притягивает взор, околдовывая сознание.

— Я уверен, что кампания будет удачной для нас, — произнёс второй гвардеец, слегка встрёпанный и угловатый молодой человек. — Мы скоро вернёмся домой с богатой добычей и опять обложим алкорцев данью. Король щедро наградит всех, кто участвовал в походе, не говоря уж о тех, кто проявит себя отважными воинами. А быть отважными под командованием даровитых командиров совсем не сложно, как ты считаешь, Валуа?

— Я согласен с тобой, Маршан, — согласился красивый гвардеец. — Талант командира и отвага солдат — это основа победы в войне.