Повелитель ветра

– Вот и не лезь человеку в душу, раз он не хочет! – Ярослав ответил миролюбиво, просто выражений по привычке не выбирал.

– Ясь, ты что-то знаешь?!

Ярослав с досадой уставился в окно.

– Вот приставала! Угомонись! Здоров твой обожаемый дядя Гриша, сто лет еще проживет! Очередные проблемы в личной жизни. Не новость для него, как ты понимаешь. Прекращай допрос! Ты знаешь, я этих вещей не люблю и не делаю. И секреты не мои. Все, завязывай шнурки: тебе пора!

Он обычно легко и непринужденно – даже слишком откровенно – обсуждал с сестрой вопросы взаимоотношений мужчин и женщин, любые вопросы физиологии; для них не существовало запретных тем. И поступал так не от цинизма, а оттого, что считал все это естественным и интересным. Юношескую застенчивость он растерял еще до своих первых сексуальных опытов, ухаживая за тетей Варей и за сестрой. Но к Григорию – к дяде Грише – он относился с тем же детским пиететом, что и Анастасия. Обсуждать с кем бы то ни было характер и личную жизнь старшего товарища казалось ему хамством – в библейском смысле этого слова.

Он крепко прижал Настю к груди на прощание. Как полагается, молча посидели на дорожку, потом троекратно расцеловались. Ярослав с облегчением взялся за дверную цепочку.

– Ну, счастливо оставаться, братик! Я буду по тебе скучать! – сообщила Анастасия не без дрожи в голосе.

– Скатертью тебе дорожка! Мне скучать будет некогда, – по привычке поддразнил ее Ярослав. – До свидания, сестренка! – Он через силу улыбнулся. – Здравствуй, мигрень! – добавил, защелкивая дверной замок и прижимая ладонь к коротко стриженной макушке.

Он неторопливо поднялся в свой любимый каминный зал на втором этаже. По дороге несколько раз громко позвал: «Кис-кис!» Но ничто, кроме его голоса, не нарушило тишины пустого дома. Ярослав подложил еще поленьев в затухающий уже каминный огонь и со стоном улегся ничком на пол прямо посреди комнаты – головой к огню, лбом на скрещенные руки, носом в мягкий ворс ковра. Только теперь в комнату бесшумно прокралось существо нелепого и трогательно-беззащитного вида – с голой сероватой кожей, морщинистой тонкой шеей и безупречной фигурой ожившей египетской статуэтки. Почувствовав приближение зверя, Ярослав снова тихонько застонал.

Кот деловито подошел прямо к голове хозяина, не мешкая плюхнулся рядом на пол и, привалившись горячим замшевым боком к его макушке, закрыл зеленые, слегка навыкате, глаза.

– Давай, Скинхед, помогай! – распорядился Ярослав. – Два часа у нас с тобой есть.

Долгое время человек и кот лежали совершенно неподвижно. Кот не натаптывал себе лапами гнезда и не урчал. Ярослав вначале охал, жалуясь самому себе на нестерпимую боль, потом замолчал. Минут через сорок он высвободил затекшую руку и попытался отпихнуть кота:

– Достаточно, Скинхед, иди.

Кот вновь придвинулся вплотную к хозяину.

– Брысь! – Ярослав пихнул животное сильнее.

Кот упрямо вернулся на прежнее место. Ярослав сел, схватил Скинхеда обеими руками и с размаху швырнул по направлению к двери.

– Брысь, пошел отсюда! – прикрикнул угрожающе. – Обожрешься, дурень!

Кот обиженно крякнул, приземляясь на ковер, и помчался от греха подальше прочь: послышался топот его лап по деревянным ступенькам. Ярослав вновь вытянулся на полу – на сей раз на спине…

Он поднялся около семи. Сборы, включавшие несколько силовых гимнастических упражнений, душ, выкладывание из банки корма в кошачью миску, переодевание в очень стильный и современный деловой костюм с рубашкой и завязывание галстука, заняли ровно двадцать минут. Майское солнце уже чиркало по верхушкам деревьев и разгоралось лихорадочным румянцем, предвкушая радости ночлега.

Чистенькая, свеженькая – без единой царапины – и неприметная темно-синяя иномарка мгновенно пробудилась, моргнула желтыми глазками хозяину. Приветливо заурчал заведенный на расстоянии мотор. Ярослав стремительно распахнул ворота и нажал очередную кнопку на брелке. Машина аккуратно выкатилась прочь. Не снижая темпа, Ярослав свел створки ворот, в очередной раз посетовав, что до сих пор не собрался поставить автоматику. Наконец, звякнув ключами, запрыгнул в салон и принялся лавировать между глубоких луж разбитой за зиму дороги.

Без потерь добрался до автомагистрали. Над Москвой, как обычно, стояло нехорошее грязно-серое марево. Румяный солнечный диск безвременно утонул в его глубинах, и взору представал неприятный слепой закат: красный сполох в серой стене. Шоссе обрамлял привычно гнетущий урбанистический пейзаж. А в небе Ярослав обнаружил причину того острого приступа головной боли, который еще давал о себе знать сдавливанием в висках и некоторой тусклостью, как бы притупленностью зрительных ощущений. Со стороны, противоположной той, где солнце делало последнюю попытку послать свой привет жителям замурованного смогом мегаполиса, стремительно надвигалась огромная черная туча. Будет ливень! Наверное, с грозой.

Хорошо это для работы или плохо, прикинул Ярослав? Трудно сказать. Вода очищает, но она же и смывает следы. Влага наполняет атмосферу свежестью, но делает ее более вязкой и тяжелой. У каждого явления на свете есть обратная сторона, а работа есть работа, чем бы ни потчевала нас матушка-земля.

Ярослав порадовался тому, что отговорил Анастасию возвращаться в Киев самолетом и что она не упрямилась. Иначе проторчала бы минимум полночи в аэропорту. Рейсы обязательно задержат, народу набьется. А она одна, для нее место подержать некому. Только встанешь прогуляться до туалета – сиденье тут же займут. Майся потом на ногах или сиди на холодном полу…

Шквалистый порыв ветра пригнул деревья, гулом прибоя ударил в бок машины, лизнул лицо, просочившись в щель приоткрытого окна. Еще минута, несколько крутых виражей – и шумное движение Кольцевой смешалось со звуками приближавшегося разгула стихии.

Опасный ветер, нехороший ветер! В такую погоду яхтсмены сворачивают паруса и стараются быстрее оказаться в тихой гавани. Ярослав благодаря Грише немного в этом разбирался. Во всяком случае, ветреная погода всегда вызывала у него воспоминания о походах по рекам, водохранилищам и финским озерам, о строительстве лодок, да много о чем приятном и дорогом.

Григорий Степанович Матвеев появился в их с сестрой жизни сразу после того, как свершились самые страшные в ней события.

Родители покоились в свинцовых гробах уже более года, только что скончался опекун. Тетя Варя, приемная мать, гонимая той же неодолимой силой, шла к могиле, и Ярослав забрал от нее Анастасию, чтобы уберечь девочку от вида приближающейся смерти. У дочери опекунов была своя маленькая квартира в Москве. Там временно приютили сирот. Больше податься им было совершенно некуда. Помог врач, который лечил и родных, и приемных родителей Ярослава. Он владел на правах наследства вместе с многочисленным кланом родственников огромной генеральской дачей на Тишковском водохранилище. Среди целого гектара густого леса, помимо громадного двухэтажного хозяйского дома, были во множестве разбросаны летние и гостевые домики, жилища для прислуги, сарайчики, бани. Потомки советского генерала жили довольно замкнуто, и все же некоторые строения сдавали надежным, проверенным и тихим дачникам. Врач не распространялся о том, каким образом уговорил свой клан взять в жильцы двоих безнадзорных детей. Он сделал достаточно прозрачные намеки об условиях проживания, и Ярослав активно, причем с удовольствием, помогал по хозяйству. Компаний не водил; Настя вела себя тихо и послушно – так что всех все устраивало.

Соседний с тем помещением, где жили брат и сестра, домик как раз и снимал Григорий Матвеев, которому тогда было тридцать с небольшим. Григорий жил затворником, с окружающими почти не общался, хотя если уж вступал в беседу, то вел ее легко и непринужденно. Изредка к нему приезжали один или двое друзей. Высокий, худощавый, Григорий Степанович слегка сутулился, и от этого на первый взгляд казался интеллигентным задохликом. Второй взгляд – когда сосед переодевался по-дачному в майку и шорты – выхватывал хорошо развитую мускулатуру рук и ног, выдававшую серьезную спортивную подготовку. Красивые пепельно-русые волосы были подвергнуты весьма искусной модельной стрижке. Серые глаза смотрели внимательно и холодно, даже когда сосед широко, приветливо улыбался. В целом его внешность и манеры можно было назвать аристократичными. Узкое лицо, длинный, слишком крупный прямой нос, короткие пшеничные усики и губы, часто сложенные в ироничную гримасу, делали Григория Степановича удивительно похожим на знаменитого пародиста Александра Иванова.